На всякую потребность сфера обслуживания находит ответ. В стране существует чрезвычайно разветвленная система «любовных отелей», комнату в которых можно снять и на два часа, и на три, и на ночь… Хозяева не требуют предъявления удостоверения личности и — более того — заботливо следят за тем, чтобы клиенты выходили из своих апартаментов в коридор в разное время, чтобы они не смущались при виде друг друга. При этом посещение этих заведений не считается чем-то предосудительным. Юноша с девушкой, которые считают, что создание семьи (то есть обзаведение собственным домом и детьми) им пока что не под силу, могут пользоваться услугами «любовных отелей» годами.
Впрочем, страстные свидания в таких отелях влетают в копеечку. И тут, ввиду почти поголовной моторизации населения, на выручку, естественно, приходит автомобиль. Дом, в котором я пишу сейчас эти строки, расположен на самой окраине Киото, и за мной уже никто не живет — дальше только горы. Так что место тихое, на отшибе. Выходя вечером на променад, я почти каждый раз вижу в одном проулке черную «Тойоту». Сейчас — зима, прохладно, кое-где даже лежит снег. Когда было потеплее, «Тойота» эта никаких звуков не издавала. Сейчас же — мотор всегда включен: холодно. Лишь однажды я видел ее обитателей в лицо. Они только что приехали и ужинали какими-то бутербродами, не выходя из салона. Симпатичная парочка, лет по двадцать, студенты наверное. Когда я возвращался, огни в салоне были уже потушены. Каждый раз, увидев этот автомобиль, я с умилением думаю, что жизнь продолжается.
ПУБЛИЧНЫЕ ДОМА. Веселый квартал Ёсивара
Слово Ёсивара стало в японской истории нарицательным. Когда мужчины вспоминают «доброе старое время», когда можно было спокойно «оттянуться» и не думать при этом, что хоть кто-нибудь тебя за это осудит, им обязательно приходит на ум этот квартал прежнего Токио. И хоть кварталов таких было в стране немало (а раньше всего такой «сеттльмент» появился в Киото), именно Ёсивара, как и положено настоящей «столичной штучке», всплывает в памяти прежде всего.
Слава Ёсивара поддерживается до сих пор и весьма откровенными цветными гравюрами таких знаменитых художников, как Утамаро, Кунисада, Тоёкуни, Хиросигэ, и многих других, которые сумели передать блеск и нищету куртизанок из квартала Ёсивара, его воздух, насыщенный похотью и любовью, страстью, трагедией и безразличием. Гравюры, изображающие проституток, были даже признаны специальным жанром — сюнга («весенние картинки»). Нравы «веселых кварталов» блестяще описаны и в художественной литературе того времени. Чтобы убедиться в этом, стоит почитать хотя бы неплохо представленного у нас Ихара Сайкаку.
Бывало, что произведения этих художников и писателей запрещались, правда, без особого успеха. При жизни современники считали их «штукарями», все творчество которых рассчитано на потребу дня. Но история, перевернув вверх дном все понятия о высоком и низком, в очередной раз посмеялась над теми, кто слишком прямолинеен.
Придя в XVII веке к власти, сёгуны из дома Токугава решили, что отныне всё в этой стране должно происходить организованно.
В назидание домохозяйкам выпускались многочисленные поучения, в которых кодекс поведения женщины определялся, в частности, так:
«Следует вставать рано, а ложиться поздно. Днем — не спать, без устали предаваясь домашним делам и рукоделию. Актерами, песнями, кукольным театром и другими развратными зрелищами глаза и уши не осквернять».
Приняв чрезвычайно строгое по отношению к женщине неоконфуцианство в качестве руководства к действию, сёгунат к вольностям в поведении мужчин относился намного спокойнее, что, впрочем, совершенно естественно для общества, которым управляют военные. Однако эти вольности должны были быть каким-то образом обеспечены материально… Это и явилось предпосылкой «двойного стандарта» в морали, столь свойственного для того времени: мужчины имели право вести себя так, как женщине и в страшном сне присниться не могло. Женская же половина японского народа была поделена на две не очень равные части: добропорядочных домохозяек и тех, кому официально разрешалось распутничать, для чего необходимо было обзавестись специальным разрешением. Строгости начальства коснулись и проституток (говоря по-японски, — «торговок весной»), до этого времени совершенно бесконтрольно отправлявших свои общественные функции. Логика была такая: порядок должен быть в любом деле и заведении, даже если это бордель.
Самозваные доброхоты всячески способствовали претворению в жизнь генеральной линии сёгунской партии и правительства. В 1612 году некий Сёдзи Дзинъэмон подал свое предложение о коренной перестройке всего бордельного бизнеса в Эдо. Он отнюдь не ставил под вопрос существование его как такового, ибо и сам был, между прочим, владельцем публичного дома. Однако его одолевало беспокойство относительно судьбы своего бизнеса, на который сёгуны посматривали весьма косо ввиду его полной бесконтрольности.
Начав с грозных обвинений владельцам публичных домов в нанесении ущерба общественной морали и в насильственном превращении малолеток в живой товар, он мудро заключал, рисуя милую сёгунскому сердцу идиллическую картину тотальной слежки и доносительства:
«Если же публичные дома будут собраны в одном месте, станет возможным проводить строгие расследования относительно похищения девочек и ложного удочерения. Содержатели публичных домов будут обращать особое внимание… на всех тех, кто слоняется в этом районе. Если они заметят какое-либо подозрительное лицо, то обязательно сообщат о том властям».
Замышляя отдельный квартал для публичных домов, автор докладной записки прекрасно понимал, что сёгун никак не может быть против, ибо разделение сословий и профессий по месту жительства уже воплощалось в Эдо полным ходом: для самураев были предусмотрена одна часть города, для обычных горожан — другая.
Однако реакции властей на первое обращение не последовало. Прождав впустую пять лет, неугомонный Дзинъэмон подает вторую петицию, весьма похожего содержания. И вот уже тогда, в 1617 году, проект был наконец-то воплощен в жизнь. В специальном указе относительно концентрации публичных домов в отведенном для того месте, между прочим, отмечалось, что в древности «добродетельные люди говорили в своих стихах и других сочинениях, что публичные дома, предназначенные для женщин легкого поведения и праздношатающихся, являют собой паразитов на теле городов. Однако зло это неизбежно, и в случае насильственного упразднения публичных домов люди, лишенные моральных основ, запутаются еще больше».
Сказать по правде, деться властям было некуда. Ввиду того, что они же сами приняли закон, по которому князья со своими приближенными самураями обязаны подолгу находиться в Эдо (семьи приближенных пребывали при этом по месту основного жительства), в городе было множество «командировочных». Кроме того, город рос и частенько горел. Так что ему постоянно требовались мужские строительные руки. В общем, женщин в городе катастрофически не хватало — их было в два раза меньше мужчин. Так что запретить проституцию было немыслимо. Можно было только ограничить ее какими-то рамками.
Квартал, где было предписано возвести публичные дома, назывался Ёсивара, что буквально означает «Тростниковое поле». Однако довольно скоро первоначальные иероглифы были переиначены на точно так же звучавшее «Веселое поле».
Выделив на территории города специальный участок для строительства публичных домов, обнеся его рвом с водой и высокой деревянной оградой, власти одновременно предписали, что архитектура заведений не должна быть чересчур вызывающей, а самим обитателям квартала следует одеваться скромно. При этом они отнюдь не освобождались от обязанностей честных горожан, как-то: следить за пожаробезопасностью и, по замечательной мысли Сёдзи Дзинъэмона, доносить о всех подозрительных личностях, попадающих к ним в постель. Сам автор проекта был назначен следить за его воплощением. Своего он добился: бизнес был наконец-то легализован. И не просто легализован, но и освобожден от налогов. В обмен на честное сотрудничество с тайной полицией.
Судя по всему, власти тоже остались довольны плодотворностью этой идеи, поскольку когда через четыре десятка лет после очередного пожара им понадобилась земля Ёсивара для своих административных нужд, они честно выделили новый участок для застройка под публичные дома, а также немалые деньги на переезд, и милостиво разрешили не закрываться на ночь, как то было предписано ранее. Приходить туда, правда, следовало до полуночи. После этого ворота закрывались — как для входа, так и для выхода.
Сами жрицы любви были теперь наконец-то освобождены от не слишком свойственных роду их занятий функций пожарных. Непосредственным поводом к переезду послужил катастрофический пожар 1657 года, уничтоживший и Ёсивара тоже. Противостоять ему не смогли ни обитательницы веселого квартала, ни даже более серьезно настроенные горожане. Поскольку же название Ёсивара было уже у всех на слуху, то и район нового размещения увеселительных заведений стал называться так же. Только не просто Ёсивара, а Новый Ёсивара.
