Когда Марина Мнишек оказалась в плену, Белинский хотел подменить ее сына от Лжедмитрия II на Ивана Лубу, но не успел. Сына Марины и Лжедмитрия II повесили. Но предприимчивый шляхтич не отчаялся и придумал другой способ заработать на сироте.
Белинский объявляет, что повесили все же другого мальчика, а сын «Дмитрия» благополучно привезен им в Польшу и пребывает в добром здравии. О этом было доложено королю. В результате мнимый сын мнимого царя оказался в руках помощника Сапеги – Александра Гонсевского. Тот отдал его на обучение грамоте и велел оберегать для подходящего случая. Вот что пишет С. М. Соловьев: «Сигизмунд и паны отдали мальчика на сбережение Льву Сапеге, назначив ему по 6000 золотых на содержание, а Сапега отдал его в Бресте Литовском в Семеновский монастырь игумену Афанасию учиться по‐русски, по‐польски и по‐латыни, и мальчик пробыл у игумена семь лет. После, во время мира с Москвою, жалованье Лубе уменьшили до ста золотых в год, а когда заключено было с Москвою вечное докончание, то об нем совсем забыли».
Однако Москва прознала о существовании мнимого царевича и потребовала выдать самозванца. Между Речью Посполитой и Россией развернулась настоящая дипломатическая война. Москва считала за лучшее уничтожить «вора», поляки убеждали, что «отдать его вам никак нельзя, потому что он польского народа шляхтич».
Русская настойчивость привела к тому, что «король посылает Лубу в Москву со своими великими послами, только чтобы государь казнить его не велел и отослал назад с теми же послами», – видимо, для того, чтобы Москва убедилась в безобидности Лубы.
Бояре, наученные недавней историей с самозванцами, требовали несчастного на растерзание, послы не отдавали, король требовал вернуть шляхтича обратно. Более полугода воспитанник Сапеги и Гонсевского жил в Москве под страхом смерти.
Ситуация разрешилась только при новом царе Алексее Михайловиче (1645 – 1676). Луба был отпущен, договорились на том, «что Луба к Московскому государству причитанья никогда иметь не будет и царским именем называться не станет; жить будет в большой крепости; из Польши и Литвы ни в какие государства его не отпустят; кто вздумает его именем поднять смуту, того казнить смертию; все это написать в конституцию на будущем сейме и прислать царю утвержденную грамоту за королевскою рукою и печатью; также прислать утвержденье панов радных и послов поветовых» (С. М. Соловьев).
Пожалуй, это единственный самозванец, которому так повезло. Впрочем, какой он самозванец, если царским сыном его пытались сделать другие, помимо его воли?
«Рабы теперь господствуют над нами»
В апреле 1632 года умирает король Речи Посполитой Сигизмунд III. Этим моментом решила воспользоваться Москва, чтобы попытаться вернуть утраченные земли, и в первую очередь Смоленск.
Воеводами назначили «боярина Михайлу Борисовича Шеина и окольничего Артемья Измайлова; войска с ними выступило 32 082 человека с 158 орудиями; другие воеводы выступили из Ржева Володимирова, из Калуги, из Севска», – такие сведения приводит С. М. Соловьев. Польская сторона утверждает, что под Смоленск пришло до ста шестнадцати тысяч русских солдат. В любом случае сила собралась огромная.
Война началась счастливо для России: в короткий срок было захвачено множество городов и осажден Смоленск. Восемь месяцев его наместник Станислав Воеводский отражал непрерывные атаки; в городе не осталось ни пороха, ни ядер, ни продовольствия. Воевода уже готов был сдать город, как в Речи Посполитой наконец был избран король – сын Сигизмунда III, Владислав – тот самый, что во время Смуты был избран русским царем.
Новый король сразу же привычным маршрутом направился к Смоленску во главе 23‐тысячного войска. К королевской рати присоединились малороссийские казаки, а крымские татары не упустили возможности пограбить южные российские земли. В ходе двухдневных боев (22 – 23 сентября 1633 года) Смоленск был деблокирован. 24 сентября король торжественно вступил в город, приняв городские ключи от тамошнего воеводы.
Затем поляки зашли в тыл воеводы Шеина и сожгли Дорогобуж, где хранились запасы для всего войска. Голод и ряд поражений принудили Шеина к сдаче. Процедура была довольно унизительна. Без барабанного боя, с погашенными фитилями русские вышли из лагеря, все знамена знаменосцы сложили у ног короля, сидевшего на лошади. Наконец король позволил взять знамена, оставил русским двенадцать пушек. Войско двинулось на Московскую дорогу, но перед этим «сам Шеин и все другие воеводы и начальные люди, поравнявшись с королем, сошли с лошадей и низко поклонились Владиславу, после чего, по приказанию гетмана, сели опять на лошадей и продолжали путь».
Воевод ждала участь карфагенских военачальников, которые в своей жизни могли только единожды потерпеть поражение. Шеин, а также Измайлов по приезде в Москву были объявлены виновниками поражения – им на плахе отрубили головы. Но и успехи Владислава закончились. Войско Речи Посполитой долго и безуспешно пыталось взять Белую; Владислав пытался склонить русских к сдаче на хороших условиях, но печальный пример Шеина не оставлял воеводе Белой иного выбора, как сражаться.
В июне 1634 года воюющие стороны заключили мирный договор, по которому никто ничего не терял и не приобретал.
Новый враг Речи Посполитой не заставил себя ждать, и это была не извечная соперница Московия, не стремившаяся оторвать кусок Ливонии Швеция и не иноверная Турция со своим вассалом – крымским ханом.
У днепровских порогов в XVI веке сложилась принципиально новая общность – запорожское казачество. Сюда бежали крепостные крестьяне, бежали православные, спасаясь от религиозных притеснений, здесь находили себе занятие младшие сыновья из многодетных семей, по своему статусу обреченные на нищету, здесь укрывались преступники – по большому счету на берегах Днепра находили приют все обиженные, недовольные жизнью. Необходимость защиты от прежних властителей и опасных соседей заставила беглецов оформиться в полувоенную организацию с собственным гетманом, войском, укладом жизни.
До некоторых пор казаки играли положительную роль в жизни Речи Посполитой. Они служили заслоном от крымских и турецких набегов, во времена войн с Московией оказывали военную помощь. Но казаки не приняли Брестскую унию 1596 года, громко заявив, что хотят остаться православными. Однако окончательно погубил дружбу казаков и короля не религиозный вопрос, а денежный.
Речь Посполитая принимала казаков на службу, занося их в реестр. Каждый реестровый казак получал денежное довольствие. Однако количество казаков постоянно росло, а реестр невозможно было расширять до бесконечности из‐за недостатка средств в казне. Но казакам не было никакого дела до королевских проблем, их не интересовало, откуда король возьмет деньги. В 30‐х годах в Запорожье произошло несколько бунтов нереестровых казаков с требованием расширить реестр. Кнутом и пряником, обещаниями и военной силой их удалось подавить. Огонь был притушен, но не погашен и ждал только хорошего ветерка, чтобы вспыхнуть с новой силой. Нужен был только вождь, способный повести за собой всех недовольных. И такой лидер отыскался… «Хмельницкий был казак видный во всех отношениях: храбрый, ловкий, деятельный, грамотный; у него было и состояние, хутор Субботово в Чигиринском старостве, – так характеризует вождя запорожских казаков С. М. Соловьев. – За это‐то Субботово началась у него ссора с Чаплинским, под– старостою чигиринским… Известно, как в это время в Польше действовали друг против друга враждующие, и понятно, кто должен был осилить в борьбе – шляхтич или казак. С шайкою голодных людей наехал Чаплинский на слободы Хмельницкого, завладел гумном, в котором находилось 400 копен хлеба, и всех домашних Хмельницкого заковал в цепи; самого Богдана держал четыре дня в тесном заключении и освободил только по просьбе жены своей. Богдан подал жалобу в суд; в отмщение за это Чаплинский приказал своей дворне схватить десятилетнего сына Хмельницкого и высечь плетьми среди базара; приказ был исполнен так хорошо, что мальчика чуть живого принесли домой и скоро после того он умер. Зять Чаплинского клялся не раз пред казаками, что Хмельницкому не быть в живых. Поедет ли Богдан куда по делам службы, воротится домой, а на конюшне нет серого коня: взяли за поволовщину. Отправится он в поход против татар, сзади подъедут к нему и стукнут по голове так, что не быть бы живому, если б не защитил железный шлем, да и скажут в оправдание, что приняли его за татарина».
Богдан Хмельницкий не стал отвечать обидчикам немедленно и единственно силой своих рук. Месть он задумал более масштабную, атаман замыслил очистить Украину от шляхты и власти короля вообще. Для широких замыслов нужны союзники, и Хмельницкий в марте 1648 года отправился в Крым. Хан долго колебался, опасаясь попасть в ловушку – ведь с казаками у татар никогда не водилось большой дружбы. Тогда Хмельницкий присягнул на сабле ханской и оставил в заложниках своего сына Тимофея. Хан отправил с Хмельницким мурзу Тугай-бея с четырехтысячным отрядом.
