Среди приближенных Лупа очень скоро стала заметной фигура Гогона. В кулуарах австразийских дворцов, где Брунгильда провела молодость, она могла заново рассмотреть человека, приехавшего за ней в Испанию. Гогон, родившийся в семье средней значимости, получил хорошее римское образование, то есть в совершенстве владел устным и письменным словом. Благодаря этим талантам он смог поступить на службу к монарху и достичь графского ранга. В самом деле, при Сигиберте I, как и при его предшественниках, была возможность определенного социального подъема, то есть люди, показавшие свою компетентность, иногда получали важные посты. Единственное условие этого, разумеется, состояло в том, чтобы их карьера происходила под сенью дворца и при сохранении абсолютной верности особе короля. Григорий Турский недолюбливал людей, возвышавшихся таким образом, и несомненно поэтому почти не упоминает Кондата или Гогона в своих сочинениях. Для старого римлянина, каким был епископ Турский, единственным настоящим критерием достоинства человека оставалась принадлежность к сенаторскому классу. Когда люди посредственного происхождения занимали высшие должности благодаря собственному труду, он это воспринимал как отражение прискорбного упадка древних добродетелей[37].
Гогон вышел, конечно, не из самых низов, но уже достиг завидного положения. Когда Кондат умер, что случилось, вероятно, вскоре после 566 г., он, похоже, получил основную часть полномочий последнего и стал высокопоставленным чиновником во дворце Сигиберта. Так его несомненно вознаградили за успех миссии в Испании. Однако точного названия титула, какой носил молодой Гогон, мы не знаем. Фредегар утверждает, что он стал «майордомом».{189}.[38] Но ведь известно, что в 560-е гг. эта должность не имела того значения, какое приобрела в VII в.; возможно, тем самым бургундский хронист, используя лексикон своего времени, хотел показать, что Гогон занимал при дворе положение выдающееся, но не очень ясное в институциональном плане. Каким бы ни был его пост, он позволял способствовать карьере многочисленных друзей, которые не забывали вести с ним активную переписку, отчасти сохранившуюся. Фортунат открыто признавал себя одним из людей, обязанных ему.
Аристократические группировки
Многочисленными связями Гогона всецело объясняется интерес, который мог вызывать этот человек у Брунгильды. Вспомним, что единственным настоящим изъяном утреннего дара королевы было отсутствие группы «верных» и союзников. А ведь Гогон был непревзойденным мастером создавать дружеские отношения. Он очень рано воспользовался контактами, которые Ницетий Трирский поддерживал с византийским миром, а потом включил в свою «адресную книжку» полезные связи в Септимании — области на границе Regnum Francorum и королевства вестготов, население которой всегда было беспокойным. В самой Австразии он мог рассчитывать на поддержку герцога Лупа, возможно, породнившись с ним. Даже в самом дворце Гогон приобретал друзей среди молодых провинциалов, прибывших ко двору, чтобы завершить свое административное образование подле государя. Во времена Хлотаря II их будут называть nutriti, то есть, в буквальном смысле, «вскормленными» королем. В этом питомнике высших сановников дружба возникала благодаря совместному проживанию во дворце, службе монарху и общим амбициям. Гогону, которому, как и им, было за двадцать и который сформировался в той же школе элитаризма, какую представляла собой позднелатинская культура, не составляло труда завязывать полезные отношения. Среди близких к нему людей особо обращал на себя внимание молодой предприимчивый провансалец Динамий.
Gogo connection [сообщество Гогона (англ.)] дало Брунгильде наглядный урок прагматизма. Эта влиятельная группа формировалась вне всякого институционального контекста на основе чрезвычайно разнообразных связей, в том числе родства (реального или символического), побратимства или временных союзов. Когда лидеры такой группы хотели сделать кого-то своим «верным», они пускали в ход хорошо продуманные стихи, выдавали замуж сестер или с помощью интриг добивались от короля возвышения этих людей. Они превосходно могли выступать в любых ролях — крестных отцов, покровителей или меценатов. Пусть даже в группу Гогона входили по преимуществу аристократы, в ее состав могли допустить и элиту специалистов. Герцог Луп ввел в нее марсельского раба Андархия, отметив его таланты в юридической области, и добился для него должности налогового агента в Оверни{190}. Компетентность позволяла преодолеть и барьер между полами: похоже, признанное место в группе занимало несколько женщин, например Евхерия, супруга Динамия{191}.
Брунгильде группа молодых высших австразийских сановников преподала и урок эффективности. Благодаря связям такой еще молодой человек, как Гогон, сумел войти в состав клиентелы герцогов Хродина и Хаминга — могущественных особ, который могли помочь его карьере. Ему также удалось приобрести друзей в епископатах Трира, Меца, Туля, Арля, Рье и Марселя, не считая косвенных связей с Родезом и Изесом.
В Австразии во времена молодости Брунгильды безусловно существовали и другие группы того же рода, но не все они оставили достаточно следов, чтобы была возможность оценить их масштаб. Так, можно догадываться, что существовала группа герцога Гунтрамна Бозона. Он женился на женщине из видного семейства, жившего в западной части Regnum Francorum{192}, и поддерживал контакты с Константинополем. Но здесь все наши сведения происходят из книги Григория Турского, у которого Гунтрамн Бозон вызывал лишь такое эстетическое чувство, какое можно испытывать к барочному образу патологического изменника.
Третья группа, душой которой был епископ Реймса Эгидий, в конце 560-х гг. только начала складываться. Возможно, аристократы Урсион и Бертефред уже входили в состав этой клики, размеры которой неизвестны, но которая тоже показала себя способной завязывать контакты с отдаленными регионами.
Даже если интересы участников групп были очень разными, естественно, что аристократические группы в Австразии активно соперничали между собой. Соперничество могло быть чисто личным или семейным. Так, епископ Эгидий был, похоже, личным врагом герцога Лупа, поскольку занимал кафедру в Реймсе вопреки притязаниям потомков святого Ремигия, в число которых входил герцог Шампанский. Гогон, вероятно, тоже имел зуб на Эгидия[39]. Но группы различались также политическими или дипломатическими предпочтениями: насколько удалось понять, клика Гогона неизменно благоволила к союзу с Бургундией короля Гунтрамна, тогда как клика Эгидия хотела бы, чтобы Австразия искала дружбы Хильперика. Что до Гунтрамна Бозона, не исключено, что он объединил вокруг себя «провизантийскую» партию.
Для короля Сигиберта присутствие этих аристократических группировок создавало неразрешимую проблему. Центральная администрация королевства была анемичной, и на местах служащих было слишком мало для руководства такой огромной территорией. Когда государь нуждался в сведениях или несколько специфических услугах, он был вынужден обращаться к аристократам и пользоваться их связями. Но в то же время эти группировки составляли постоянную угрозу для монархии, поскольку они могли внезапно отказать королю в службе или даже изменить ему, предложив поддержку другому Меровингу или узурпатору.
Очевидно, что аристократические группы монолитными не были и их состав менялся сообразно интересам участников. Прочность дружбы между магнатами, даже скрепленной клятвой, всегда была относительной{193}, и хитрый меровингский король умел разделять, чтобы властвовать. Так, в начале 570-х гг. Сигиберт I создал напряженность внутри группировки Гогона. Он сместил Иовина с поста ректора Прованса, заменив его неким Альбиной. А ведь оба принадлежали к одной группировке. Иовин счел, что друзья его предали, и немедленно покинул их, пообещав отомстить{194}. Это ослабило клику.
Чтобы устранить подобную опасность, Сигиберт I умел также использовать одну аристократическую группу против другой. Так произошло, когда после смерти Ницетия, вскоре после 566 г., официальная должность церковного советника короля стала вакантной. Новый епископ Трирский, Магнерих, был достойным человеком; но он оказался столь же близок к Лупу и Гогону, как прежде Ницетий. Поэтому король предпочел оказать милость епископу Реймскому Эгидию, доверив ему религиозную политику Австразии. Поддержание враждебных отношений между советниками было для государя лучшим способом не стать рабом ни одной из партий.
