согласно фиксированному шаблону 425, правда адаптированных к детскому восприятию. При всем своем кажущемся разнообразии советская елочная игрушка если и не была полностью моностилистичной по форме, то уж точно достаточно монологичной по своему идейному содержанию. Идейно-символический смысл новой елочной игрушки мог быть выражен и явно, и тайно (скажем, красная звезда на верхушке, с одной стороны, и, казалось бы, совершенно «аполитичные» овощи и фрукты, которые на самом деле олицетворяли советское изобилие, с другой). Но явное – с учетом специфики детского восприятия и понимания – было, безусловно, предпочтительнее.
Призывая к разнообразию игрушечного ассортимента, власти одновременно требовали его унификации в соответствии с четко заложенными политическими установками. Так, в вышедшем в 1936 году пособии Наркомпроса «Елка» четко было прописано не только то, как проводить детский новогодний праздник, но и то, как должно выглядеть образцовое советское елочное дерево. Его следовало наряжать в строгом соответствии с «классово выдержанной» тематикой – предлагалось активное использование в качестве елочных украшений таких «современных» и «своевременных» образов, как стратостат, парашют, дирижабль, фабрика, военное судно, метро и др., и полный отказ от образов «религиозных» (ангелы, изображение Рождества Христова и пр.). Наряду с игрушками «классово выдержанными» допускалось и разрешалось присутствие на елке «старых» украшений (блестки, золотые звезды, звери, птицы), которые теперь уже не считались «старыми» – на новой елке они обретали новое звучание 426. Однако подобное совмещение нередко приводило к конфликтам между педагогами и воспитателями, вкладывавшими в каждый из елочных символов свою собственную интерпретацию. Посетив накануне нового, 1936 года один из детских садов, представители Наркомпроса и Наркомздрава были страшно возмущены, увидев на елке самодельные цепи, склеенные из цветной бумаги. Они потребовали немедленно снять их со словами: «Как на советской елке, первой веселой социалистической елке, может присутствовать эмблема рабства?» 427 В свою очередь, советский педагог Е. Быковская практически в то же самое время в очередных методических рекомендациях по украшению елки усиленно настаивала на использовании в качестве украшения именно самодельных цепей, поскольку они способствовали выработке совместных навыков социалистического коллективного труда 428.
Интересно заметить также, что язык социального конфликта, столь характерный для советской визуальной пропаганды 1930–1950-х годов, был выражен на елке очень слабо. Карикатурные, «травмирующие» образы «чужих» не должны были портить облика великолепной советской елки: ведь они были действительно чужими на этом празднике жизни.
Ряд совещаний практических работников, прошедших в 1936 году в Наркомпросе, позволил обобщить опыт более чем 200 воспитателей московских детских садов по проведению новогодней елки. На его основе были разработаны рекомендации по методике «взаимоотношений» детей с елочной игрушкой (можно ли детям самим украшать елку; хорошо ли, когда дети сами делают елочные игрушки; как украшать елку; могут ли дети разбирать елку и т. д.), которые также носили унифицирующий характер 429. «Нужно избегать ошибок», – утверждали советские педагоги 430.
Изображения «идеальной» советской елки присутствовали и в советском агитационном искусстве, в частности, на политических плакатах того времени. Так, например, на плакате Г. Шубиной «На елке красивые звезды горят…» (1936) были изображены «счастливые советские ребята» разных национальностей на фоне богато украшенной и ярко освещенной новогодней елки. Плакат, по всей видимости, отражал новогодние реалии того времени: игрушки «старого образца» (конфеты, мандарины, звездочки, птички, рыбки, бусы, нерасписанные шары) соседствовали на елке с такими «новыми» игрушками», как пятиконечные красные звезды, самолеты разных образцов, парашюты с крохотными парашютистами, стратостаты, танки и пушки. Венчала елку огромная красная звезда. Плакат сопровождался следующим текстом: «На елке красивые звезды горят (хотя то, что действительно «горело» на этой елке, больше было похоже на электрическую гирлянду, имитирующую свечи. – А. С.), / Веселых подарков не счесть. / У наших счастливых советских ребят / Хорошая родина есть! / Мы пляшем, поем и смеемся сейчас, / Нам радостно жить на земле, / И все потому, что о каждом из нас / Заботится Сталин в Кремле!» 431
Слева направо:
Елка «пляшет, словно комсомолка». Поздравительная открытка.
Г. Шубина. На елке красивые звезды горят… Плакат. 1936. Из альбома: Дети – наше будущее. М., 2007
Между тем основная масса граждан, приобретая елочные игрушки для своих детей, мало задумывалась над уровнем их «советскости», а руководствовалась в первую очередь степенью красоты и привлекательности елочного украшения. Поэтому «социально близкая» елочная игрушка должна была быть эстетична, должна была отражать и воплощать как властные ценности, так и потребительские ожидания. Будучи связанной скорее с эмоциональным отношением к миру, нежели с отношением познавательным 432, по своим таксономическим признакам она непременно должна была воздействовать на органы чувств маленького человека 433. Советская педагогика, нацеленная на формирование «гармонично развитой личности», всегда подчеркивала особую значимость эмоционального фактора в процессе воспитания детей через искусство 434, и елочная игрушка оказывалась тут как нельзя кстати. В массовом сознании, в массовых представлениях и оценках образ елки обычно ассоциировался с понятием «красивая» («Хотел бы я видеть человека, который бы сказал, что елка некрасива!» – восклицал булгаковский герой 435), вне зависимости от того, что она собой в действительности представляла, ибо «принизить» и «обидеть» елку было все равно что лишить себя важной части, практически – сути и символа праздника.
Из коллекции Л. Блатт. 1. Девочка с муфточкой; папье-маше, роспись, слюда; 1940–1950-е гг., Ленинград. 2. Знайка; вата, картон, ткань, слюда; 1953. 3. Иван и Жар-птица; папье-маше, ручная роспись, ткань, слюда; 1950-е гг. 4. Поросенок из сказки «Кошкин дом»; папье-маше, роспись, слюда; 1950–1960-е гг. 5. Емеля и щука; папье-маше, ручная роспись, слюда; 1950-е гг. 6. Казачок; папье-маше, роспись, ткань, слюда; 1950-е гг.
В методических указаниях по украшению елки было четко оговорено, что случаи «антихудожественного» украшения елки, когда на самое видное место вешались «коробки с настольными играми (на веревке), серые резиновые игрушки, голые целлулоидные куклы, кольца для салфеток» 436, должны быть прекращены. На елку не следовало помещать плохо склеенные, грубо вырезанные игрушки – «все должно было быть красиво», поскольку нужно было «обеспечить советским малышам нарядную, красивую елку», «новогодняя елка должна была веселить, радовать, увлекать своей сказочностью и красотой» 437. Одной из главных положительных характеристик произведенной елочно-игрушечной продукции считался ее «привлекательный вид» 438.
Однако желаемое и действительное совпадали далеко не всегда. Дореволюционные ангелочки, феи и ангелоподобные хромолитографированные снежинки были красивы своей особой, «застывшей», кукольной красотой. Лица советских елочных фигурок часто выписывались грубо, схематично (иногда лишь тремя точками – губы, глаза), были размыты, ассиметричны
