Который бы мог их оправдать и освятить. Принятие Христа, о Котором проповедовали в Миннеаполисе, по его мнению, было жизненно необходимо, поскольку только чистый может получить поздний дождь. Когда в Миннеаполисе был отвергнут опыт личной веры во Христа, это, по сути, было высокомерное отвержение громкого клича и позднего дождя [231].
Джоунс утверждал, что «это совещание» должно стать моментом решения для каждого делегата. Когда они обретут праведность по вере, то получат и поздний дождь. Его призывы побудили многих из тех, кто еще чувствовал разочарование с момента конференции в Миннепполисе, покаяться. Никто, по мнению Джоунса, не должен покинуть эту сессию Генеральной конференции, не получив Святого Духа [232].
«Приготовимся встретить Его [Иисуса], — призывал он, — ибо Он грядет. Будем готовы уподобиться Ему, ибо слава, которою Он частично наделяет нас сегодня, соделает нас подобными Ему всецело в тот день» [233].
Как и Прескотт, Джоунс был убежден, что эта конференция не может закончиться без могущественного излития Духа. Он сказал делегатам, что не «рискует» пропустить хоть одно заседание, поскольку не знает, «в какой момент Дух может быть излит» на них [234]. Джоунс проповедовал горячо и убедительно, и многие покаялись в том, что сопротивлялись принять весть в Миннеаполисе, но излития Духа не произошло.
Сессия Генеральной конференции в 1893 году была, несомненно, выдающимся событием. С исторической точки зрения никогда, вероятно, не будет решения, которое удовлетворяло бы всех, относительно того, что шло правильно и что неправильно на этой сессии, но две вещи остаются несомненными. Во–первых, это было время беспримерного и никогда более не повторяющегося ожидания конца времени. Пророческое исполнение знамений времени было на каждом шагу, однако они не исполнились полностью, как того ожидали. Во–вторых, если принять во внимание все факты, то вряд ли можно согласиться с мнением Роберта Виланда. В 1988 г. он писал: «То, что было отвергнуто руководством [Церкви], не было доктриной о праведности по вере, но началом позднего дождя» [235]. Это утверждение (как мы уже отмечали в вопросе 46) может быть верным лишь в том случае, если кто–то желает принять свидетельства Анны Райе как часть этого позднего дождя. Таким образом, даже если руководство Церкви, несомненно, ошибалось в чем–то в 1893 году, то эти ошибки едва ли именно те, на которые указывают отдельные лица и группы, проявляющие интерес к вести 1888 года.
48. Какой вклад внесла сессия Генеральной конференции 1895 года в развитие теологии Джоунса и Ваггонера?
В 1895 году состоялась сессия Генеральной конференции, на которой полемика о вопросах, поднятых в 1888 году, нашла свое дальнейшее отражение. Джоунс на этой конференции выступил 26 раз с проповедью относительно вести третьего ангела. Эти встречи считаются важными в адвентистских дискуссиях, главным образом потому, что его проповеди в наиболее полной форме выражали воззрения Джоунса или Ваггонера на природу Христа в свете праведности по вере. Джоунс сделал все возможное, стремясь показать, что природа Христа совершенно «точно» соответствовала природе павшего Адама. В свете утверждения Елены Уайт по поводу того, что Христос — наш «брат в наших немощах, но не в наших страстях» [236], он вынужден был признать, что Христос был подобен Адаму по Своей телесной природе, но не духовной, поскольку Он не обладал ни падшим человеческим разумом, ни страстями [237]. И хотя Джоунс признал, что Иисус обладал «в точности нашей природой» только телесно, он тем не менее продолжал придерживаться своей первоначальной позиции, очевидно, не осознавая, что изменил важнейшей части своей идеи. Мы вернемся к вопросу о человеческой природе Христа и к воззрениям на нее Джоунса и Ваггонера в вопросах 52 и 53.
49. Что произошло с четырьмя главными участниками миннеаполисской дискуссии?
Батлер, чувствуя себя «закланным» в стане своих друзей [238], отказался от должности президента Генеральной конференции в конце сессии 1888 года. Вскоре после совещания 1888 года он и его жена неожиданно отошли от всей церковной работы. Он представил этот уход из руководства как «желание поправить здоровье во Флориде» [239]. За шесть дней до его отъезда на Юг, в середине декабря Елена Уайт послала ему письмо, в котором называла его врагом свидетельств и невозрожденным человеком. В конце письма она умоляла его изменить свои путь [240].
Елена Уайт посылала ему много писем, в которых постоянно увещевала его покаяться в своем своенравном, неверном поведении, которое во многом способствовало тому, что произошло в Миннеаполисе. Батлер, однако, в течение нескольких лет не поддавался ни на какие уговоры. В 1905 году, вспоминая события начального периода своего пребывания во Флориде, он писал: «Для некоторых людей очень трудно признаваться в своих ошибках. Я не могу и не буду каяться, как я уже неоднократно писал сестре Уайт, когда находился во Флориде… Она все время писала мне об этом совещании в Миннеаполисе и других подобных вещах, а я неизменно отвечал ей, что совершенно бесполезно для меня каяться в том, чего я не признаю. Я упорно стоял на своем. Я был поставлен в трудную ситуацию, учитывая то, что я верил в ее свидетельства». Батлер, как он сам заявил, никогда не делал такой ошибки, как объявить о мире, которого не существовало [241].
Разочарование Батлера достигло своей кульминации в начале 1893 г., когда он обратился с просьбой не продлевать его мандат служителя Церкви. (Это, несомненно, был единственный случай в истории Генеральной конференции, когда экс–президент обращался с таким заявлением.) Съезд Генеральной конференции отказался принять его отставку [242].
В действительности Батлер, вероятно, не столько стремился уйти со служения, сколько получить ответ на свой вопрос: «Нужен ли я еще?» Ответ пришел через несколько месяцев. Христианская церковь, расположенная по соседству с ним, пригласила его на посвящение их нового храма. Вскоре после этого они единогласно проголосовали за то, что он может занимать это здание для проведения службы, когда церковь не использует его. Батлер воспринял это как «знак того, что Господь хочет, чтобы он переменил место службы и начал проповедовать». В результате впервые за четыре года он обращался к общине с проповедями. Это, по его выражению, стало началом «возгорания старого огня
