Американские, французские и испанские каперы принялись захватывать торговые суда, идущие в Англию. Пострадали и русские купцы. Екатерина сердилась: "Первый, кто затронет архангельскую торговлю в будущем году, жестоко поплатится за это". Но морской разбой только усиливался, особенно после того, как к нему подключились еще и англичане. В этой обстановке Россия предприняла замечательный дипломатический шаг. В феврале 1780 года Екатерина подписала знаменитую впоследствии Декларацию о вооруженном нейтралитете, направленную воюющим державам, то есть в Париж, Лондон и Мадрид.
В декларации объявлялось, что нейтральные суда имеют полную свободу заходить в любые порты, кроме блокированных. Товары воюющих народов, находящиеся на нейтральных судах, должны быть неприкосновенны, причем захватывать можно только контрабанду - то есть военное снаряжение. В подкрепление своих требований Россия заявляла, что вооружает 15 кораблей и 4 фрегата. Одновременно с декларацией нейтральным странам было разослано предложение принять аналогичные меры и заключить между собой соглашение о защите свободного мореплавания.
Декларация имела огромный успех и упрочила авторитет России и популярность Екатерины. К вооруженном нейтралитету вскоре присоединились Дания, Швеция, Голландия, Пруссия, Австрия, Португалия и Королевство обеих Сицилии. Франция и Испания заявили, что готовы уважать права судов нейтральных стран. Уклончиво ответила только Англия, сообщившая, что она всегда уважала русский флаг. Такой ответ был понятен - система вооруженного нейтралитета ударила, прежде всего, по интересам Англии, особенно беззастенчиво грабившей торговые корабли. Впрочем, в конце концов и Англия вынуждена была уступить, так что к концу войны каперство фактически прекратилось.
Дипломатический ход, предпринятый Россией, оказался, даже по мнению ее противников, весьма удачным, и все же о нем еще очень долго спорили историки. Сомнения вызывало не существо концепции вооруженного нейтралитета, его пытались критиковать только в Англии. Разногласия вызывал вопрос о том, кому принадлежит честь быть автором этой прекрасной идеи.
Повод для споров дала сама Екатерина. Спустя много лет после подписания декларация в руки императрицы попала книга некоего аббата Денины, посвященная жизни Фридриха II, Аббат утверждал, что идея вооруженного нейтралитета якобы принадлежала не кому иному, как прусскому королю. Прочтя такой вздор, императрица возмутилась и на полях книги начертала: "Это неправда; идея о вооруженном нейтралитете возникла в голове у Екатерины II, а не у кого другого. Граф Безбородко может засвидетельствовать, что эта мысль была высказана императрицей совершенно неожиданно. Граф Панин не хотел и слышать о вооруженном нейтралитете; идея эта не принадлежала ему, и стоило большого труда убедить его, что и было поручено Бакунину, который выполнил это дело". Екатерина была права лишь отчасти. Во-первых, потому, что в ее записке есть явная если не ложь, то, по крайней мере, ошибка - почти все бумаги по вопросу о вооруженном нейтралитете написал не Бакунин, а Панин. Во-вторых, почему, отвечая аббату, Екатерина сочла необходимым не столько опровергать претензии Фридриха II, сколько настаивать на непричастности к делу Панина? Стало быть, для императрицы его имя было важнее, ибо общественное мнение того времени приписывало авторство именно Никите Ивановичу. Вопрос осложняется еще и тем, что в записках современников и трудах историков приводится несколько версий событий, приведших к подписанию декларации, которые сильно отличаются от екатерининской. Остановимся лишь на двух из них, наиболее красочных. Первая версия принадлежит итальянскому дипломату маркизу де Парело, служившему в те годы в Петербурге. По имевшимся у маркиза сведениям, дело было так.
Когда английский король Георг III понял, что война приобретает для него опасный оборот, он принялся спешно искать союзников. Британскому посланнику в Петербурге Дж. Гаррису было дано задание во что бы то ни стало добиться выступления России в пользу Англии. Гаррис был человеком опытным, ловким и большим интриганом, мало разбиравшимся в средствах. Поначалу он взялся обхаживать Панина, но Никита Иванович не поддавался. Тогда Гаррис переключился на Потемкина и преуспел. Князь Григорий Александрович всегда был расположен к Англии, и льстивому и вкрадчивому британскому посланнику без труда удалось приобрести его полное содействие.
Потемкин организовывал ему тайные аудиенции у Екатерины. В результате министр иностранных дел не знал о том, какая политическая комбинация зреет за его спиной. Между тем Гаррис торопился. Екатерина отдала распоряжение о подготовке эскадры, со дня на день ожидалась декларация в пользу Англии. Гаррис даже отправил в Лондон своего курьера с радостными известиями, причем паспорт ему выдал не Панин, как было принято, а Потемкин. И вдруг вся Гаррисова постройка, возведенная с таким старанием, рухнула.
Оказалось, что, когда хитрый Гаррис уже отправил в Лондон своего курьера, испанский поверенный в делах в Петербурге Нормандес узнал о происках англичанина и поспешил к Панину. Происходило это вечером. Никита Иванович был уже в халате и собирался ложиться в постель. Узнав о таком коварстве, он пришел в негодование, схватил свой ночной колпак, бросил его на пол и поклялся, что выйдет в отставку, если не успеет расстроить эту тайную интригу. Затем он призвал своего секретаря Бакунина, заперся с ним в кабинете и составил план вооруженного нейтралитета, который и был представлен императрице. Менее чем через неделю появилась знаменитая декларация, а посрамленный Гаррис вынужден был вскоре уехать из Петербурга, "исполненный негодования и злобы на все, принадлежащее и относящееся к русской нации".
Гаррис действительно написал о русских много мерзостей. Особенно доставалось Панину. Когда английский посланник понял, что подкупить Никиту Ивановича не удастся, он принялся обвинять его во всех смертных грехах, нагромождая одну выдумку на другую. Гаррис, например, утверждал, что Панин якобы был всецело предан Фридриху II и, даже будучи тяжело больным и живя в своем имении, продолжал служить королю, получая от него приказания через "переодетых посланцев, разных купцов, путешественников". Но вернемся к вооруженному нейтралитету.
В начале прошлого века писатель П. Сумароков опубликовал сочинение, посвященное Екатерине II. Сумароков лично знал некоторых екатерининских вельмож и, работая над своим трудом, использовал их рассказы. В его изложении история вооруженного нейтралитета выглядит следующим образом.
Когда граф Панин узнал, что Гаррису удалось склонить Потемкина и Екатерину на свою сторону, он послал императрице письмо. Слабость здоровья, писал Панин, не истребила в нем любви к отечеству, а его совести противно изменять истине. Предложения англичан, убеждал Панин, не соответствуют интересам России. Соединение с Англией может вызвать в других странах серьезные опасения и свяжет императрице руки, "тогда как до ныне одно слово Екатерины давало перевес в Европе".
Прочтя это послание, императрица велела заложить карету и тотчас отправилась к Панину. Она застала графа дремлющим в креслах и, чтобы не нарушить его покой, удалилась в другую комнату. Когда Панина разбудили и он предстал перед монархиней, то вместо упреков услышал такие слова: "Граф, ты на меня сердился, я сама была тобой недовольна, но теперь вижу твою преданность к государству, ко мне и приехала тебя благодарить. Будем по-прежнему друзьями". Тут-то и родилась идея вооруженного нейтралитета.
Как же развивались события на самом деле? Доподлинно известно следующее. Гаррису действительно было дано указание добиться немедленной поддержки со стороны России и, если удастся, заключить с ней союзный договор. Английский посланник быстро сошелся с Потемкиным и в своих депешах в Лондон называл его не иначе, как "мой друг". Благодаря содействию Потемкина английский посланник осаждал императрицу своими записками, в которых доказывал близость интересов двух государств и необходимость их тесного союза, а также критиковал коварную политику Франции и Испании. Екатерина, по-видимому, колебалась, но Гаррису помог случай. В январе 1780 года в Петербург пришло сообщение о том, что испанские каперы захватили голландское торговое судно с русским грузом. В Мадрид была направлена резкая нота с требованием освободить корабль и возместить убытки. Но 6 февраля от русского консула в Кадиксе пришла депеша, сообщавшая, что испанцы захватили еще одно, на этот раз уже русское судно "Св. Николай", причем груз был конфискован и продан с публичного торга. 8 февраля Екатерина подписала указ Адмиралтейской коллегии - ко времени вскрытия вод снарядить в Кронштадте 15 линейных кораблей с припасами и провиантом на полгода. Цель предстоящей экспедиции не указывалась, однако, учитывая ее продолжительность, было ясно, что плавание эскадры не ограничится Балтикой.
