Особенно много истязаний приходилось претерпевать дворовым. Они постоянно находились на глазах у своего владельца, и все его капризы, прихоти и гнев обрушивались прежде всего на них. Хорошо еще если помещик был «нрава не слишком сурового», в противном случае жизнь дворовых превращалась в сплошную цепь невыносимых страданий. Так, в Богучарском уезде Воронежской губернии находилось имение помещицы М.Ф. Бедряги, у которой одно время служил А.В. Никитенко. Эта помещица была настолько свирепой и своенравной, что не могла себе и представить, чтобы какое-либо существо на земле смело дышать и двигаться не по ее воле. Она содержала огромную дворню и среди них человек до десяти одних горничных. «Бедняжки, – писал А. В. Никитенко, – с утра до ночи трепетали от страха не угодить барыне и навлечь на себя ее гнев», обычно оканчивавшийся жестоким наказанием[317].
Необходимо подчеркнуть, что царская администрация не только старалась всячески оправдать помещиков, скрыть их преступные дела, но порой и сама боялась подступиться к тем же помещикам, которые хорошо сознавали свою силу в государстве. В данной связи весьма уместно напомнить случаи, когда воронежский душевладелец граф Девиер в конце царствования Екатерины II перестрелял из двух пушек весь земский суд, ехавший к нему для расследования его злодеяний[318].
Резкое сокращение надельного землепользования, непомерный рост феодальных повинностей, безудержный произвол помещиков – все это переполняло чашу терпения закрепощенных масс и вызывало с их стороны решительное противодействие. Кратковременный спад антикрепостнической борьбы, наступивший после кровавого подавления правительством Екатерины II восстания под предводительством Е. Пугачева, сменился при Павле I новым подъемом. С конца XVIII до середины XIX в. кривая крестьянского движения неуклонно поднималась вверх. Согласно подсчетам исследователей, за период с 1796 по 1825 г. произошло 1290 крестьянских выступлений, а с 1826 по 1849 г. – 1904[319]. К. Маркс, очень внимательно следивший за развитием освободительного движения на международной арене, заметил, что в России с 1840-х гг. «восстания крепостных против своих помещиков и управляющих стали эпидемическим явлением»[320]. Как видно из источников, в последние предреформенные десятилетия крестьянские выступления не только нарастали количественно, но изменялись и качественно. Они становились все более упорными, затяжными и активными по своей тактике, причем лозунг: «Навсегда покончить с крепостной зависимостью!» начинал доминировать над всякими другими крестьянскими требованиями. Французский путешественник маркиз де Кюстин, посетивший нашу страну в 1839 г., писал: «Россия – это котел с кипящей водой, крепко закупоренный крышкой и поставленный на огонь, разгорающийся все сильнее и сильнее. Я боюсь взрыва и не один я боюсь»[321]. Такого же мнения придерживалось и вездесущее III отделение. В «Нравственно-политическом отчете за 1839 год» начальник III отделения и шеф корпуса жандармов граф А.Х. Бенкендорф доносил царю: «Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет пред сим. Подьячие, тысячи мелких чиновников, купечество и выслуживающиеся кантонисты, имеющие один общий интерес с народом, привили ему много новых идей и раздули в сердце искру, которая может когда-нибудь вспыхнуть… Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же… Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа»[322].
Антикрепостническая борьба угнетенных масс и прежде всего крестьян явилась той социальной почвой, которая в условиях разложения феодализма и вызревания в его недрах капиталистических отношений породила и питала своими соками освободительную, революционную идеологию. У ее истоков стоял А.Н. Радищев. В своем бессмертном произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищев не только с беспощадной силой заклеймил крепостное право, но и теоретически обосновал необходимость его революционного уничтожения.
Дело, начатое А.Н. Радищевым, продолжили декабристы. Декабристы впервые создали революционную организацию, разработали конкретную программу и открыто, с оружием в руках выступили на борьбу с крепостным правом и защищавшим его царским самодержавием. Надо подчеркнуть, что задачи, поставленные декабристами, были чрезвычайно трудными. Они требовали мобилизации всех народных сил. Между тем декабристы, как отмечал В.И. Ленин, были «страшно далеки от народа». Их действия носили на себе печать классовой ограниченности. Однако подвиг декабристов не пропал даром. «С высоты своей виселицы эти люди пробудили душу у нового поколения; повязка спала с глаз», – писал о декабристах А.И. Герцен. Выдвинутые декабристами лозунги ликвидации крепостного права, свержения царского самодержавия и установления демократических свобод оказались глубоко жизненными. Они были подхвачены и развиты дальше А.И. Герценом, В.Г. Белинским, Н.П. Огаревым, петрашевцами и другими революционными деятелями России второй четверти XIX в. Причем горький опыт декабристов, не опиравшихся на народ, многому научил их преемников.
Формирование капиталистического уклада в недрах феодального строя, сопровождавшееся обострением классовой борьбы и распространением освободительной идеологии, не могло не оказать своего влияния на правительственную платформу по вопросу о дальнейших судьбах крепостного права. Уже Екатерина II вынуждена была сочетать откровенно крепостническую политику в отношении крестьянских масс с политикой обещаний и частичных уступок. Одной из таких уступок явилась секуляризация церковных и монастырских земель, проведенная в 1764 г. Конфискация государством церковно-монастырских земель несколько облегчила положение живших на этих землях крестьян, разумеется, пока они снова не попали в частные руки помещиков в ходе излияния «царских щедрот». «Манифест о непринуждении крестьян работать в воскресные дни», изданный Павлом 1, также можно отнести к уступкам «духу времени». Хотя названный манифест и остался мертвою буквою, тем не менее это была первая попытка законодательного ограничения повинностей крепостных крестьян. Правда, в XVIII в. подобных отступлений от традиционной закрепостительной политики, проводившейся на протяжении многих веков, было еще мало и они ни в какой мере не затрагивали основы крепостного права. В первой половине XIX в. их число заметно возросло, колебания правительственного курса усилились. От тактики наступления на закрепощенные массы правительство все чаще переходит к стратегии обороны. Оно учреждает различные секретные и сверхсекретные комитеты по крестьянскому вопросу, издает всякого рода указы, чтобы несколько подновить обветшалый фасад самодержавно-крепостнического здания и тем ослабить остроту классовых противоречий в стране. Все это свидетельствует о том, что крепостной пресс, завинчивавшиеся в течение нескольких столетии, начал давать срывы. В системе общественного строя, основанного на крепостном праве, появились зияющие трещины, дальнейшее разрастание которых создавало реальную угрозу для существования самого этого строя.
Глава V
Отмена крепостного права
Известно, что крепостное право в России отменено в результате проведения так называемой крестьянской реформы. Разумеется, эта реформа не была ни проявлением «великодушия» императора Александра II, ни следствием распространения в России западноевропейских либеральных идеи, как в свое время пытались доказать дворянско-буржуазные историки. В.И. Ленин в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» на поставленный им вопрос – «Какая же сила заставила их (крепостников – М.Ш.) взяться за реформу?», отвечал: «Сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма. Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские «бунты», возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу»[323].
Как подчеркивалось выше, уже во второй половине XVIII в., крепостная система в России полностью исчерпала свои прогрессивные возможности. Свойственные ей формы хозяйства, основанные на подневольном труде и рутинной технике, рушились, поскольку они не способны были обеспечить дальнейшее развитие производительных сил, становившихся все более капиталистическими по своему существу. В результате между производительными силами и господствовавшим укладом жизни образовалось резкое, непримиримое противоречие. Закон обязательного соответствия производственных отношений характеру и уровню производительных сил явно нарушился. Для своего последующего роста производительные силы нуждались в известном просторе, в освобождении от сковавших их феодально-крепостнических пут. В 1860 г. в статье «Савойя, Ницца и Рейн» Ф. Энгельс писал, что в России «сельскохозяйственное и промышленное развитие достигло такой степени, при которой существующие социальные отношения не могут продолжаться. Устранение их, с одной стороны, необходимо, а с другой – невозможно без насильственного изменения»[324].
