камни использовали для строительства дома Чернышева, а точнее, усадьбы. За главным домом, выкрашенным в желтые и белые тона, скрывались многочисленные служебные постройки: «Особливый домик с клюшничьей, молошней, скотной, птичником и коровником; конюшенный двор с амбаром, погребом, сараем для парадных карет, конюшней на двадцать восемь стойлов; третий двор – с кучерской, двумя прачечными, хлебной и квасной; на заднем дворе – двухэтажный флигель с девятью комнатами».
Но пожить в своих покоях Чернышев не успел, скончавшись в 1784 г. Вскоре после его смерти казна выкупает особняк у вдовы графа Анны Родионовны Чернышевой за 200 тысяч рублей, и отныне дом навсегда принадлежит государству в качестве резиденции московской исполнительной власти. Он так и упоминается в официальных бумагах: «Тверской казенный дом, занимаемый московским генерал‑губернатором».
Изменение статуса дома – превращение его из частного владения в государственную собственность – потребовало его перестройки в целях дальнейшего увеличения и без того внушительных размеров. Московский главнокомандующий в 1790–1795 гг. князь А.А. Прозоровский сообщал императрице в 1790 г.: «В Тверском главнокомандующего доме. Оной разобран, как в полах, так и в потолках, и две стенки каменные подводят. Одну начали бутить, а для другой роют ров, но до материка не дошли и работы еще много весьма». Дом превратился во дворец, о размерах которого говорит хотя бы такой факт: для его отопления требовалось более шестисот пятидесяти саженей дров в год, сгоравших в пятидесяти двух русских печах и ста восьмидесяти двух голландских печах, а также четырех каминов.
Мы привыкли видеть красивую площадь перед генерал‑губернаторским особняком на Тверской, в центре которой стоит памятник Юрию Долгорукому. Однако площадь здесь была не всегда. В 1790 году на ее месте стоял дом предшественника Чернышева на посту московского генерал‑губернатора – князя В.М. Долгорукова‑Крымского. Императрица велела выкупить у наследников князя это владение и присовокупить его к территории Тверского казенного дома.
По замыслу Матвея Казакова участок перед парадным въездом в дом московского генерал‑губернатора должен был измениться до неузнаваемости, превратившись в одну из первых рукотворных площадей Москвы. Почему первых? Да ведь в нашем городе, в отличие от Петербурга, дороги и переулки проложены как бог на душу положит. Ну как же здесь образоваться красивым, прямоугольным площадям?
Казаков задумал заполнить пространство площади симметрично расположенной галереей с колоннами. По углам должны были находиться помещения для караула – кордегардии, а в центре – большой камин для обогрева во время зимних холодов. Ну и как же без забора, естественного атрибута, олицетворяющего связь народа с властью. Забором планировалось оградить площадь по периметру.
Русско‑турецкая война 1787–1791 гг. с ее непомерными тратами не позволила полностью осуществиться планам Казакова. Место‑то для будущей площади освободили, снеся старые постройки, а вот застроить не успели. И потому почти два десятилетия, до 1812 г., перед домом главнокомандующего был банальный огород.
1812 г. послужил самой важной вехой в истории Тверского казенного дома. Московским главнокомандующим в мае того года на место престарелого генерал‑фельдмаршала Ивана Васильевича Гудовича был назначен граф Федор Васильевич Ростопчин. По мысли императора Александра I, Ростопчин должен был мобилизовать Москву на помощь армии в случае начала войны с Наполеоном.
Фигура Ростопчина относится к той весьма распространенной у нас категории исторических деятелей, оценку которых с течением лет невозможно привести к общему знаменателю. Казалось бы, что за двести лет, прошедшие с окончания Отечественной войны 1812 г., на многие трудные вопросы должны быть даны ответы, причем довольно определенные и точные. Но чем больше времени проходит с той поры, тем значительнее становится водораздел между противниками и сторонниками взглядов и деятельности графа, генерала от инфантерии Федора Васильевича Ростопчина. И ведь как только не называют Ростопчина – «крикливый балагур, без особых способностей», «предшественник русских сотен», вредитель, победитель Наполеона, саботажник, борец с тлетворным влиянием Запада, писатель‑патриот, а еще «основатель русского консерватизма и национализма». Последнее определение стало популярным уже в наше время.
Водворившись в Тверском казенном доме, Ростопчин начинает заниматься неотложными делами, впоследствии он напишет об этих днях: «Город, по‑видимому, был доволен моим назначением». Еще бы не радоваться, ведь три недели в Москве стояла несусветная жара, грозившая очередной засухой, и надо же случиться такому совпадению, что именно в день приезда Ростопчина полил дождь. А тут еще пришло известие о перемирии в очередной войне с турками. Что и говорить, тут любой бы мог поверить в промысел Божий. Похоже, что первым поверил сам Ростопчин.
Тем не менее о в основном положительной реакции московского населения на назначение Ростопчина писал и чиновник генерал‑губернаторской канцелярии Александр Булгаков: «Он (Ростопчин. – Авт. ) уже неделю, как водворился. К великому удовольствию всего города». Со временем еще более укрепилась уверенность Булгакова, что Ростопчин – это и есть тот человек, который так нужен сейчас Москве: «В графе вижу благородного человека и ревностнейшего патриота; обстоятельства же теперь такие, что стыдно русскому не служить и не помогать добрым людям, как Ростопчину, в пользе, которую стараются приносить отечеству».
Новый начальник быстро уразумел, что уже сам возраст его будет служить главным подспорьем в завоевании авторитета у москвичей. В свои сорок семь лет он казался просто‑таки молодым человеком по сравнению с пожилыми предшественниками.
Ф. Ростопчин. Художник С. Тончи
Большое внимание он уделил пропагандистскому обеспечению своей деятельности, приказав по случаю своего назначения отслужить молебны перед всеми чудотворными иконами Москвы. Также Ростопчин объявил москвичам, что отныне он устанавливает приемные часы для общения с населением – по одному часу в день, с 11 до 12 часов. А те, кто имеет сообщить нечто важное, могут и вовсе являться к нему на Тверскую улицу не только днем, но и ночью. Это быстро произвело необходимое впечатление.
Но главное было – начать работать шумно и бурно, дав понять таким образом, что в городе что‑то меняется. Кардинально он ничего не мог изменить, так как на это требовались годы. А быстро можно заниматься лишь мелочами. Он, например, отвечая на жалобы «старых сплетниц и ханжей» приказал убрать гробы, служившие вывесками магазинам, их поставлявшим. Также Ростопчин велел снять объявления, наклеенные в неположенных местах – на стенах церквей, запретил выпускать ночью собак на улицу, детям пускать бумажных змеев, возить мясо в открытых телегах. Приказал посадить под арест офицера, приставленного к раздаче пищи в военном госпитале, за то, что не нашел его в кухне в час завтрака. Заступился за одного крестьянина, которому вместо 30 фунтов соли отвесили только двадцать пять; посадил в тюрьму чиновника, заведовавшего постройкой моста на судах, снял с
