Да столь ли уж трудный? Друзья же все-таки...
Промелькнула мысль и об Ольге. Вот уж с кем в Чаусинске не встретиться бы! Но эту мысль заслонило воспоминание о том, как прощалась с ним, провожала на поезд Галина.
Состав долго не подавали. На перроне была невообразимая толчея. Одни прогуливались в обнимку, другие, образовав небольшие кружки, травили веселые анекдоты и заливисто хохотали. Песни, пляски, играли вразнобой три или четыре гармони. Яниш с редактором газеты - тоже провожающие - куда-то отлучились, и Галина торопливо поманила Андрея в сторонку, к стене вокзала, где было не так суетно.
"Знаешь, Андрейка, - сказала она. - Посоветуй, что мне все-таки делать. Таила, таила в себе и не могу больше. С кем, кроме тебя, поговорить?"
"Что тебя томит, Галя?" - спросил Андрей.
Он давно уже стал замечать перемены в настроении Галины. Что-то частенько она стала делать ошибки в перевязках, не так ловко, как прежде, накладывала бинты. Рассеянно выслушивала замечания врачей. Не сразу отзывалась на оклик. И в разговорах с ним, с Андреем, забывала свои же собственные слова, только что сказанные.
"Ну что мне делать? Что мне делать? - повторяла Галина. - Митя стал куда-то отходить от меня! Не могу даже вспомнить голос его, как я ни прислушиваюсь. И лицо его тонет в тумане, разве что глаза одни остались".
"Времени много прошло", - сказал Андрей. А сам подумал: да так ли уж много? Он, например, хорошо помнит и голос и лицо Мирона. Отца. Помнит и голоса Ольги, Жени.
"Говорю с ним, а он молчит. Не так чтобы сердился, а просто ну нет его. И все".
"О чем же ты его спрашиваешь?"
Галина помолчала. Короткими обрубками пальцев провела по рукаву гимнастерки Андрея.
"Как думаешь, сколько прожить я могу на свете?"
Ему хотелось засмеяться. Но даже улыбки не получилось. Сказал серьезно:
"Ты здоровая, сильная. Проживешь долго".
"А все равно ведь повяну. И ничего после меня не останется".
"Так и с каждым, Галя".
"Почему с каждым? У других останутся дети".
Галина смотрела ему в глаза и все поглаживала руку. А он потупился, отвел взгляд в сторону, не знал, что ответить. Зачем Галина задает именно ему такие вопросы?
"Наш медсанбат теперь расформировывать будут, - снова заговорила Галина и прикусила губу, постояла так, превозмогая готовые набежать слезы. - Куда я тогда? Кому я нужна с такими култышками?"
"Так и будешь работать по специальности. И еще подучишься. На медсестру", - он не решился сказать: на врача.
"Нет, Андрейка, на медсестру мне не выучиться. Я же своими култышками не все могу сделать - тонкую работу. Санитаркой только... А вдруг поставят на инвалидность, назначат пенсию? А по мне лучше в гроб".
И снова Андрей не знал, что ответить. Не просто ведь слов утешения ищет у него Галина, а ждет серьезного ответа. Можно понять ее тревоги. Вся жизнь у нее еще впереди. Сделай один неверный шаг, и неизвестно, как потом она сложится. Действительно, вряд ли ее на гражданке возьмут в школу медицинских сестер. Ее и в медсанбате оставили только благодаря заступничеству Яниша.
"Не знаю, Галя. Ты-то сама как думаешь?"
Нехорошо стало Андрею. Даже соломинки не бросил он утопающему. Выплывай как хочешь, а я посмотрю.
Галина горько проговорила:
"И не знаю даже, сколько раз все передумала. Да не додумалась. Потому тебя и спросила. Ты же для меня больше, чем кто другой".
Страшно не подтвердить этого. Человек ждет, человек верит. Уклонись еще раз от прямого, твердого ответа, и рухнет для Галины вот это светлое, голубое небо, придавит ее своей неимоверной тяжестью. Почему-то вспомнилась Женя. Прощание с нею.
"Галя, для тебя я сделаю все, что смогу. Скажи, что я должен сделать?"
"Опять "скажи"... - Она отрицательно покачала головой. - Делать ничего не надо, я только просила совета".
"Мне трудно, Галя. Мне казалось, если бы ты сначала..."
Галя протянула к нему свои изуродованные руки. Быстро сказала:
"Возьми меня замуж", - и обессиленно поникла головой.
Андрей вздрогнул от этих прямых, отчетливых слов. Он уже смутно угадывал, что у Галины созрело какое-то твердое решение и только хочется ей, чтобы оно прозвучало добрым советом от его имени. Но не это ему виделось, только не это. Тем более что когда-то она же сама, отвечая на просьбу раненого лейтенанта выйти за него замуж, принародно заявила: "Никогда ни за кого не пойду". А ему, только ему, Андрею, прибавила: "Даже за тебя не пошла бы". И всем своим поведением потом подтверждала это. Что же значат теперь ее слова? Слова, на которые и совсем невозможно ответить. Галине действительно он всегда желал только добра. Уважительно думал о ее преданной любви к Мите. Иной раз и сам колебался: а может быть, действительно существует на свете истинная женская любовь? И еще раз все рухнуло. И эта теперь, как Женя Рыбакова, бросится ему на шею и станет целовать. Вот почему она и о Мите заговорила: "Стал он отходить от меня".
"Тебе нарочно я свои култышки показала, - едва расслышал Андрей заглохшими ушами. - Это чтобы тебе легче было выговорить: не возьму. А мне легче такие слова от тебя услышать. И чтобы ты знал, в который раз повторю: после Мити любви у меня уже нету. А замуж выйти хочу. Такого совета и у тебя спрашивала. Мне лейтенант Березин все пишет и пишет".
Невыносимо стыдно стало Андрею. Нет, это не Женя в чувственном своем порыве. И не холодный, деловой расчет. Тогда совета от него Галина и не стала бы добиваться. Что-то еще она не досказала. Или он не сумел сразу понять.
"Галя, ты прости меня, но если пишет Березин..."
"Наверно, любит. Нужна я ему и такая. Разве не мог бы он себе какую хочешь красивую найти?"
"А как же ты?"
"Меня два раза немцы убивали, а я все неубитая. Живу. И жить хочется. Митя уже не вернется. А если и совсем уйдет? Тогда с чем же я останусь? Уж и совсем ничего?"
"Так ведь Березина ты не любишь! Сказала сама..."
Галина тихо вздохнула.
"Стану любить его детей. Если родятся от него дети. Они же вперед всего будут моими детьми, и когда помру - в них я останусь, кровинка живая моя".
"А не будет это обманом Березина? Если дети от него не родятся?"
"В чем же я его обману? Все равно буду честной женой. Все как надо. Так и заранее, еще в своем письме, ему объясню. Пусть решает".
"Вот так! "Пусть он решает". А ведь это решить ты одна должна. Зачем же его испытывать?"
Грустная усмешка тронула губы Галины.
"А ты не подумал, Андрейка, что мужчине женщину обманывать легче?"
Подбежали запыхавшиеся Яниш с редактором газеты. Яниш подхватил чемодан Андрея.
"Состав подают. Вместо второго на пятый путь. Айда скорее! Надо место занять получше".
Прощание получилось скомканным. В толкотне пожали друг другу руки. Галину по вспыхнувшей к ней жалости он хотел поцеловать в щеку, но встретился с ее губами...
Теперь он ехал, смотрел в окно на черные остовы обрушенных построек и возвращался мыслью к последним словам Галины. Да, тяжело ей до конца дней своих оставаться совсем одной. Но лучше ли быть вдвоем, все-таки чувствуя себя одиноким? "Стану любить его детей. Если родятся дети". Вот эта любовь, наверно, бывает всегда без обмана. В эту любовь нельзя не верить. И Галина ищет сейчас только такой любви. Можно ли осудить ее за это? Хоть что-то должно остаться человеку! Годится ли каждого мерить только на свой собственный аршин?
Почему Галина доверилась ему? Среди подруг своих по медсанбату можно было найти лучших советчиков. Однако ж она открылась во всем ему - мужчине. Может быть, думала, вдруг скажет: "Галя, выходи за меня замуж!" Ведь близко же было к такому ответу. Слова сорвутся, их не воротишь. И тогда, если честен, надо обещание выполнять. Галина знала давно, что на ветер он слов не бросает...
Стой, стой! Ну а разве ты не знал Галину тоже очень давно? И ты допустил, ты смог допустить сейчас мысль такую...
Андрей приник головой к оконной раме. От нее пахло паровозным, с горчинкой дымком.
Да, вот таким был и нечаянный поцелуй Галины. Он не обжег его таинственной сладкой неизведанностью, как первый Ольгин поцелуй или горячий, наполненный откровенной страстью поцелуй Жени. Но все-таки Галине, видимо, хотелось прикоснуться к нему губами, иначе она успела бы отстраниться. Не отстранился и он. Он тем более успел бы. А теперь думай, Андрей, почему ты не успел...
8
В Москве ему нужно было сделать пересадку. Через военную комендатуру билет Андрей оформил быстро, но до отправления сибирского поезда оставалось много времени, по существу, весь день. Москву он знал плохо, лишь на транзите, с фронта на фронт, и очень обрадовался, что может побродить по городу да и зайти на всякий случай с запиской Яниша к одному из его знакомых, крупному искусствоведу, причастному к миру художников.
"Зачем?" - спросил тогда Андрей.
"А разве я знаю зачем, - засмеялся Яниш. - Вдруг Юрий Алексеевич тебе что-то совсем необыкновенное предложит. Если, конечно, он не в эвакуации. Многие ведь Москву покидали".
