«Мучить ляхов, мучить!»
Как безумный, мертвых режет,
Рубит, как попало.
«Дайте ляха, дайте пана,
Мало крови, мало!
Дайте ляха, дайте крови
Тех собак поганых!
Мало крови!… Мало моря!
Оксана! Оксана!
Где ты?»
Вдруг среди общего гвалта появляется… Лейба. Корчму его спалили, но сам он уже выступает в качестве… посыльного Ивана Гонты. Ярёма к нему: «Ловок, Лейба, ловок, жид, однако!» Шинкарь отвечает:
«Спаси, Боже, – не был жидом,
Видишь – гайдамака.
Вот копейка – знак имею».
То есть еврей Лейба уже перекрасился и предъявляет Ярёме русскую копейку – отличительный знак гайдамаков, по которому они узнавали друг друга. Но для Галайды этот знак ничего не значит, ибо перед ним стоит наводчик, губитель Оксаны и её батьки. Ярёма вынул из голенща нож и…
«Признавайся, пес лукавый,
Ты привёл в Ольшану
В дом ктитора ляхов пьяных?
Я шутить не стану…
Где моя Оксана?»
И замахнулся. Жид присел от ужаса, но… сумел вывернуться и в этом случае. «Знаю, знаю,- заверещал он, точь-в-точь, как «Еврей-интролигатор», герой рассказа Н. Лескова «Владычный суд», – знаю, где Оксана, она живая. Она за рекой, у пана». Доставь Оксану сюда, немедленно – в ответ Ярёма, «а иначе – протянешь ты ноги». Исполнить требуемое было практически невозможно: шла война на уничтожение, и любого, проникшего на другой берег реки, шляхтичи тут же убивали. Но невозможное людям было доступно еврею! «Добре, добре, – кричит корчмарь, – тотчас исполню. Ведь деньги и стену ломают». Помимо денег Лейба решил взамен Оксаны передать ляхам поляка Паца, руководителя конфедератов, пленника гайдамаков (только шинкарь знал, видимо, где тот находится и как его доставить соплеменникам на тот берег Каменки). «А куда везти Оксану?» – спросил напоследок еврей Галайду и, услышав в ответ: «В Лебедин», т.е. в монастырь для венчания, исчезает. Как обещал Лейба Ярёме, так и вышло. Дело, правда, осложнилось тем, что в это гремя гайдамаки подтащили пушку и собрались палить по панским хоромам, что расположились на другом берегу и где томиласъ Оксана. Но еврей – ловок чёрт! – успел спасти возлюбленную Ярёмы за минуту до того, как «стены вражьи взметнулись под небо вместе с ляхами».
На очереди гайдамацкого похода была Умань.
Похвалялись гайдамаки,
Что на Умань идучи:
«Из китайки да из шёлка
Будем драть онучи».
Но грабёж богатого поселения был потом, а пока город
Подпалили, закричали:
«Карай ляхов снова!»
Покатились, отступая,
Бойцы narodowi.
(В Умани стояли польские драгуны – Kawaleria Narodowa; их было до 3000 человек, и все побиты гайдамаками, – так поясняет в примечании Тарас Шевченко.)
Полилися
Кровавые реки.
Море крови. Атаманы,
Стоя средь базара,
Кричат разом: «Добре, хлопцы!
Кара ляхам, кара!»
В числе жертв уманского погрома оказались, в частности, и дети… Ивана Гонты, главы отряда гайдамаков. Отец сам, узнав о том, что, пользуясь его отсутствием, мать определила двух сыновей в католическую школу, приказал убить их. Не было для православного человека большего оскорбления, чем обратиться в католичество, хотя бы это были его дети (вот и Тарас Бульба собственноручно застрелил сына Андрия за подобную провинность). Разрушили и уманскую католическую школу. Иезуитов били головами о каменные развалины, а школяров топили в колодцах.
И карали: страшно-страшно
Умань запылала.
Ни в палатах, ни в костеле
Ляхов не осталось.
Все легли.
Из произведения Т.Г. Шевченко со всей определенностью следует, что главной целью восставших было покарать поляков! Крестьяне сжигали помещичьи усадьбы, уничтожали шляхту семьями, но особенно преследовали так называемых барских (от города Бар, где оформилось движение) конфедератов, которые считали, что польские власти недостаточно прижимают коренное население. Но нигде в «Гайдамаках» не сказано о массовом истреблении евреев, хотя они, по мнению автора, такие же притеснители украинцев, как и ляхи. Попадали под руку евреи и еврейки, старики и дети, а такие «шинкари», как Лейба, смогли вывернуться в любой обстановке: деньги делали своё дело. Вот и за сотню лет до «Колийщины» Тарас Бульба со своими «козаками», гуляя по Польше, губил без жалости псяюхов с панянками, попадали под разящую саблю сечевиков и евреи. Но, как мы уже говорили, в такой «кромешной» бойне спастись кому бы то ни было от карающего «меча Немезиды» было мудрено. Забавно, но и в тарасово время корчмарь Янкель, проявив чудеса изворотливости, остался в живых хлопотами полковника Бульбы. И точно так же, как Лейба-Уманский помог Ярёме в поисках его невесты, так и Янкель-Уманский в своё время пособил Тарасу пробраться в Варшаву, дабы приободрить на эшафоте сына Остапа.
Т.Г. Шевченко, как мы видели, называет только одну цифру «уманских жертв» – 3000 погибших польских драгунов. Тоже многовато, но всё же это не 50 000-60 000 зарезанных евреев. Очевидно, у польских «кавалеристов» не было лошадей, и пешие они не смогли уйти от гайдамаков, передвигавшихся, в основном, на волах. Настораживает совпадение цифр: 3000 польских военных и 3000 мирных евреев, нашедших свой конец в синагоге. Догадайтесь: кто у кого «списал»?
Помимо единственной цифры, в поэме Шевченко явно прослеживается антипольская направленность восстания:
От Киева до Умани
Легли ляхи впокот,
а в самой Умани не осталось ни одного поляка, «ни в палатах, ни в костеле».
И наконец, о помощи России в подавлении крестьянского восстания 1768 г. Действительно, Екатерина II и русская армия спасли в те годы не только Польшу и её панов от худшей доли, но и евреев – да так, что после присоединения Украины и Белоруссии к России об антиеврейских погромах там забыли на целое столетие! А Запорожскую Сечь – источник набегов – ликвидировали в 1775 году.
Пропуская огромный исторические период, заметим, что в XX веке, теперь уже Советская Россия в ходе Второй мировой войны спасла евреев ещё раз от полного уничтожения фашистами. Но где же благодарность к «неблагодарным» россиянам? Вместо неё в России демократической публикуется «Шулхан-Арух», оскорбляющий слух, зрение и сознание русского человека. Правильно сказано: сколько еврейского «волка» ни корми (в том числе безграничными богатствами в виде нефти и газа), он всё в антироссийский «лес» смотрит.
