Над всем этим хаосом царил звонкий голос Казарского, в рупор отдающего приказания. Острый глаз Максимыча, казалось, пронизывал заволакивавшие море тучи дыма, и поворотливый, легкий бриг вертелся в дыму и пламени, отражая и нанося удары направо и налево, словно ловкий фехтовальщик. Несмотря на жестокий огонь вражеской артиллерии и значительные разрушения, "Меркурий" пока еще не получил смертельных повреждений.
Вдруг из густого серого облака на расстоянии пистолетного выстрела вынырнул бушприт стодесяти-пушечного корабля. Морской ветер, разрывая пороховой дым, клочьями уносил его между изорванных, но могучих парусов. На палубе хорошо можно было различить закопченные, яростные лица турецких матросов, грозивших ружьями, топорами, саблями.
- Сдавайся, спускай паруса! - кричали по-русски с корабля капудан-паши.
В ответ матросы на "Меркурии" открыли беглый огонь из ружей. Скарятин, сердитый и чумазый, как трубочист, ударил всем бортовым залпом. Спасаясь от губительного огня, турки повалились на палубу.
Корабль стал разворачиваться, чтобы дать ответный залп. С другого борта "Меркурия" показался другой корабль.
Казарский щекой ловил ветер, определял его направление и силу. Он посмотрел на Максимыча. Сивые волосы рулевого слиплись от алой крови, заливавшей ему лоб. Командир шагнул к нему, но Максимыч сердито сдвинул брови и сверкнул глазами.
- Левым галсом! - прохрипел он и завертел штурвал.
Казарский поднял рупор и отдал команду. Бриг, принимая обрывками парусов посвежевший ветер, круто уклонился влево. Почти одновременно загремели залпы обоих турецких кораблей, но своим поворотом "Меркурий" открыл их друг другу, - большей частью снарядов, предназначенных для него, турки угодили друг в друга. Только ничтожная часть сокрушительного двойного залпа задела корму брига. Яростные вопли и неистовая брань турок повисли над тучей порохового дыма, клубящегося над морем, и им отвечало веселое "ура" русских моряков.
Бриг вырвался под голубое небо, под горячее солнце. Сверху, с мачт, еще валились обломки, трещали, не выдерживая напора ветра, изорванные ядрами паруса. В носовой части судна клубами валил дым - туда попал вражеский брандскугель, и пламя, треща, разгоралось все больше. На палубе раздавались стоны раненых. В дыму и пламени борясь с огнем и исправляя повреждения, бешено работали восстановительные команды Прокофьева и Притупова.
Казарский, опрокинутый на палубу движением воздуха от близко пролетевшего ядра, пробившего палубу в трех шагах от него, медленно поднялся на ноги, оглушенный и контуженный, стирая кровь с израненного щепой лица. Он обвел взглядом судно. Все было в полном порядке. Офицеры брига и большая часть команды были невредимы и делали свое дело с хладнокровием и быстротою.
Казарский глянул на Максимыча. Старик стоял, припав к штурвалу всем телом, уронив голову на колесо. Руки его разжались, колесо быстро вертелось само собой. Максимыч медленно соскользнул вниз, пятная кровью белые скобленые доски палубы.
Бриг рыскнул, паруса заполоскались. Казарский схватился за штурвал, выравнивая судно. Из тучи дыма позади "Меркурия" выплывали турецкие корабли, уже оправившиеся от смятения.
- Максимыч, голубчик! - позвал Казарский и, придерживая одной рукой штурвал, другой тронул старика за плечо.
Тот мягко опрокинулся навзничь, голова его откинулась, выставив упрямый окровавленный подбородок. Потом рулевой шевельнулся и с трудом разлепил залитые кровью веки. Казарский торопливо глянул вперед, по курсу, и назад, на турок, и, не выпуская из рук штурвала, перегнулся к раненому.
Максимыч медленно шевелил побледневшими губами. Выцветшие глаза его казались совсем белыми.
- Отслужил, ваше благородие, - услышал Казарский слабый шепот. - Ваше благородие...
- Что, голубчик?
- Васютина... к штурвалу... племяш мой... потрафит... Сам обучал...
- Спасибо, старик, - дрогнувшим голосом сказал Казарский.
Он посмотрел в лицо Максимыча, перехватил колесо левой рукою и медленно перекрестился. Холодные глаза его потеплели и влажно блеснули.
- Васютина на ют! - выпрямившись, крикнул он.
- Есть!
Крепыш, топоча, взлетел по трапу, с улыбкой остановился перед капитаном и отдал честь. Но тут он увидел тело, лежащее у штурвала, и улыбка сбежала с его лица.
- Принимай пост, Васютин, - отрывисто сказал Казарский.
Васютин медленно стянул шапку с курчавой русой головы, перекрестился истово, поясным поклоном поклонился Максимычу и принял забрызганный кровью штурвал из рук Казарского.
Стихшая было на четверть часа пальба опять разгорелась. Снова, сверкая выстрелами с обоих бортов, бриг ловко уклонялся от губительных залпов врагов. Стодесятипушечный корабль капудан-паши снова стал сближаться, стараясь поймать "Меркурий" продольным залпом.
Казарский, выждав надлежащее время, круто повернул, и закопченный, избитый, но все еще грозный бриг обратился правым бортом к неприятелю и пошел, кренясь и пеня воду, наперерез его курсу.
Пользуясь свободной минутой, Скарятин, командовавший артиллерией левого борта, подошел к бочке, стоявшей посреди палубы, чтобы напиться. Лицо его было закопчено и изборождено струйками пота, но, как всегда, сияло жизнерадостностью, и карие глаза весело лучились.
Набирая в ковш воды, он увидел в нескольких шагах Новосельского, который стоял спиной к нему, прикидывая на глаз расстояние до вражеского корабля и выжидая момент, чтобы влепить ему весь бортовой залп. Его франтоватый выутюженный мундир был разорван от обшлага до плеча. Шляпа отсутствовала, модная прическа была встрепана, и, в довершение всего, этот светский щеголь поднял руку и рукавом стал стирать с разгоряченного лба пот и грязь.
Скарятин за время боя впервые увидел приятеля, и что-то горячее повернулось у него в груди, глаза повлажнели, но сейчас же засветились смехом, и он крикнул:
- Жарко, Федя?
- А, Сережа, жив? - с радостной улыбкой оглянулся на него лейтенант. Жарко, друг.
- Ничего, пар костей не ломит! Зубкам полегчало, Федя?
В это время грохнули погонные пушки турка, ядра прошли над головой друзей, обдавая их тугой струей гудящего воздуха, что-то хрустнуло вверху, обломок дерева ударил Новосельского в спину, и он упал на палубу.
Скарятин выронил ковш, но лейтенант мигом поднялся на ноги, пошатываясь и размазывая по лицу кровь.
- Ты ранен? - крикнул Скарятин.
- Ерунда! - сердито махнул рукой Новосельский. - Антипенко, прицел! крикнул он усатому комендору и вместе с ним кинулся проверять наводку пушек. - Первая!
Загремел бортовой залп, и когда дым немного разошелся, громкое "ура" прокатилось по морю. Новосельский разбил у врага часть рангоута и перебил много снастей. От этого вся оснастка судна ослабела, и корабль, опасаясь потерять мачты, не мог уже идти полным ветром. Дав последний залп, не причинивший "Меркурию" вреда, стодесятипушечный корабль лег в дрейф и вышел из боя.
Остался один семидесятипушечный противник. Кренясь, на всех парусах он выбегал из-за дрейфовавшего капудан-паши, намереваясь добить "Меркурия".
Неравный бой продолжался. Теперь русские моряки, выбившие из строя более мощного врага, дрались еще яростнее. Неприятель приблизился, но держал почтительную дистанцию. Когда Казарский, маневрируя, кидался к нему навстречу и "резал нос", чтобы избежать бортовых залпов, турецкий корабль панически отворачивал в сторону.
Улыбка искривила тонкие губы Казарского. Он понял, что паша, видя отчаянную решимость русских моряков, не без основания опасается, что бриг свалится с ним на абордаж и взорвет себя вместе с врагом.
Около пяти часов удачный залп брига повредил оснастку турка. Огромные брусья рухнули на палубу, увлекая за собою паруса и оголяя мачту. Корабль заметно потерял скорость. Снова "ура" прокатилось по морю.
Прокофьев и Притупов с матросами лихорадочно работали, восстанавливая паруса, и бриг, все более и более окрыляясь, наддавал ходу под ровным ветерком.
Около половины шестого паша, безнадежно отстав, лег в дрейф и отказался от преследования. Солнце клонилось к потемневшему морю. Закопченные и изорванные паруса "Меркурия" стали золотыми. Гордо и уверенно резало воду героическое суденышко, больше трех часов сражавшееся с противником, в десять раз сильнейшим, и вышедшее победителем в этой схватке.
На рассвете 15 мая шесть линейных кораблей адмирала Грейга, шедшие на всех парусах, чтобы отомстить за гибель "Меркурия", увидели на горизонте идущее на всех парусах судно и с изумлением узнали в нем бриг, который считали погибшим.
НИКОЛКА
Когда фрегат входил на рейд Петропавловска, маленький камчадал Николка, сын каюра, возившего почту в Большерецк, ловил на взморье крабов, вместе с дюжиной широколицых и узкоглазых товарищей, бродя по колено в холодной воде, среди скользких и мшистых зелено-черных камней. Первым увидел судно семилетний Баергач.
