Едва достигнув полутора лет, отправился в свое первое богомолье и Алексей Михайлович — в Троицкий монастырь.
По достижении пятилетнего возраста мальчиков передавали в мужские руки и поселяли в специально сооруженных отдельных хоромах, расположенных ближе к передней, мужской части дворца. Теперь почти все, кто окружал мальчика в младенчестве, от него отходили, и на смену «холе» и баловству приходили более суровые требования «мужской» жизни.
Ответственным за воспитание и обучение наследника становился «дядька», назначенный, как тогда выражались, «для бережения и научения», — «боярин, честью великий, тих и разумен, а к нему придадут товарища окольничего или думного человека», — писал Г. Котошихин. Должность дядьки по влиянию на возможного будущего государя была очень престижной и почетной, и ставили на нее особо доверенных людей, набожных, сведущих в книжном учении, уравновешенных и многоопытных. Их задачей было обучить мальчика ратному делу и этикету, воспитать из него воина, правителя и богомольца. Полномочия дядьки были самые широкие: он фактически выполнял роль отца и волен был наказывать ребенка, ибо с переходом в мужские руки на сцену являлась розга — главное и обязательное воспитательное орудие тех лет.
Учительная литература регламентировала объем и виды наказаний, применяемых при воспитании детей. Иоанн Златоуст советовал: «Аще ли не слушает дитя твое, то не пощади его: шесть ран или 12 дай сыну или дщери; аще ли вина зла, то и многи раны дай ему плетию». Потому что «аще и жезлом биеши, то не умрет, но паче здраво будет, аще б накажеши, то и душу его спасеши».
Розгу использовали и для «вразумления» при непослушании, и в качестве кары за плохую учебу, непонятливость и лень.
Под руководством дядьки у царевича вырабатывалось чинное поведение, исключавшее суетливость, быстрые и резкие движения, слишком стремительную или семенящую походку, громкий голос и смех. Царскому ребенку, в особенности мальчику — будущему государю, полагалось двигаться неспешно, говорить негромко, смотреть прямо, держаться спокойно, с достоинством, не размахивать руками, не кривляться и не гримасничать.
Дядька же подбирал для ребенка учителей из числа священников, дьяков, наиболее образованных дворян.
Естественно, что образование было в первую очередь православным, направленным на постижение открывающих путь ко спасению православных ценностей. Всякий царский сын, подобно Алексею Михайловичу, мог с гордостью сказать о себе: «Я рожден и воспитан во благочестии».
Учить грамоте выбирали «мастеров грамоты» «из учительных людей», а письму — кого-нибудь из посольских подьячих, при обязательном условии, что наставники — люди тихие и «не бражники». Если дядька царевича был человеком уважаемым и влиятельным, то к учителям большого пиетета у большинства царственных воспитанников не было. С ними обращались запанибрата, а со временем нередко даже поколачивали. Учитель был безусловно «холопом», в то время как дядька-воспитатель считался «отца вместо».
Традиционное обучение начиналось с чтения. Пяти лет царевича усаживали за азбуку. Обычно перед этим для азбуки делали новый футляр, а саму книгу заново переплетали. Перед началом учения служили молебен и вообще обставляли это событие довольно торжественно. Как правило, начало учебы приурочивали ко дню пророка Наума — 1 декабря (была даже поговорка: «Пророк Наум, наставь на ум»).
Одолев буквы и «склады», ученик переходил к толковой грамоте, в которой изречения Христа и толкования о вере располагались в алфавитном порядке. Обучение происходило вслух и нараспев, как церковная служба. Затем заучивались наизусть Псалтирь и Часослов, содержащий литургические тексты суточных служб, часть которых тоже выучивалась наизусть. За Часословом была очередь «Деяний апостолов» — последней книги начального обучения. Переходы от одной книги начального обучения к другой каждый раз поощрялись денежными и иными пожалованиями учителю. Помимо этих обязательных книг возможно было подробное изучение с частичным заучиванием также богослужебных сборников — Триоди, Каноника и др.
После того как чтение было освоено, а все необходимое прочитано и выучено, следовало обучение письму. Руку «ставили», упражняясь на прописях, с вариантами написания букв, слогов, слов. Затем следовали образцы скорописи, содержавшие нравоучительные изречения и советы. При необходимости царевич мог выводить почти каллиграфические письмена, но, как правило, став взрослым, царь писал неразборчиво: небрежность почерка в известной степени была статусным признаком. Государь стоял так высоко, что мог себе позволить не думать об удобстве читателя и переписчика своих строк.
После освоения грамоты переходили к знакомству с нотной богословской книгой — Октоихом. Эту премудрость дети постигали лет в семь-восемь. Обычно на изучение ежедневных и праздничных служб уходило около двух лет; потом наступал черед «Страшного пения» — изучения песнопений Страстной седмицы. В результате ученик должен был уметь свободно петь по крюкам (тогдашний способ записи нот) стихиры и каноны. Впоследствии, уже взрослыми, некоторые из государей (Алексей Михайлович, Федор Алексеевич и др.) и сами писали распевы, попадая, таким образом, в число ранних русских композиторов.
Общеобразовательные предметы царевичам не преподавались — подобные сведения они черпали из усердного чтения и бесед с многознающим дядькой и другими бывалыми людьми, среди которых могли быть и иноземцы.
Царевича знакомили с русскими летописями, особенно иллюстрированными — «лицевыми», рассказывали об основных русских землях и городах и соседних державах — кто там правит, как они устроены и чего от них следует ожидать; знакомили с основами дипломатии и государственного управления. Очень много времени отнимали воинские науки: верховая езда, фехтование, стрельба из лука и пищали и пр.
Между тринадцатью и пятнадцатью годами царевича выводили из «затвора» и «объявляли» народу как наследника. Случалось, что и после этого юноша умирал, и тогда «объявляли» следующего. Так, Алексею Михайловичу пришлось объявлять наследников дважды: сначала царевича Алексея Алексеевича, а после его смерти — Федора Алексеевича.
«А как уведают люди, что уж его объявили, и изо многих городов люди на дивовище ездят смотрити его нарочно», — писал Г. Котошихин. С этого времени царевич считался совершеннолетним и везде появлялся вместе с отцом — в церкви и «на потехах», проход я последнюю, крайне важную стадию своего образования: осваивал на практике дворцовые церемониалы, приобщался к «царской забаве» — охоте, тоже являвшейся в какой-то степени церемониалом, участвовал в государственных делах. В шестнадцать-семнадцать лет его женили.
Если до взрослого возраста доживали и другие царские сыновья, им выделяли «удел» — довольно обширную территорию с несколькими городами, где царевич считался владетелем — «удельным князем». Так было с сыновьями Ивана Грозного, из которых Федору предназначалось (пока был жив его старший брат Иван) Суздальское княжение, а Димитрию — Угличское.
С пяти лет начинали учить не только царских сыновей, но и дочерей. Им ни воспитателей, ни учителей не полагалось: мужчины доступа на женскую половину не имели. Приставленные к девочкам мамка и большинство нянек оставались с ними на всю жизнь, но после пяти лет начинали обходиться с детьми строже и, если требовалось, наказывали их.
Вступление в пору учебы знаменовалось для царевен переходом из детских покоев в новое помещение: отдельно стоящую постройку, связанную с остальными сооружениями дворца крытыми переходами.
Учили девочек, как и мальчиков, грамоте, молитвам и церковному пению. Наставницей была «мастерица», которую находили либо среди ближних женщин, либо, поскольку грамотниц среди боярынь было немного, делали ею даже одну из сенных девок, для чего ее специально научали грамоте.
Очень основательно и вполне профессионально девочки учились также рукоделию — и шить, и плести кружева, и в особенности вышивать шелками, золотом и жемчугом. Когда они вырастали, рукоделие становилось их главным занятием. В церквах теремного дворца, в кремлевских монастырях, а порой и в иных обителях можно было встретить покровы, воздуха, облачения и шитые образа работы царевен.
Девочек не обделяли ни игрушками, ни лакомствами, ни нарядами, ни даже развлечениями. Они могли потешаться шутами и карлицами, слушать сказки нянек и рассказы странниц и богомолок, которых привечали на женской половине (призрение странных и убогих и благотворительность в виде раздачи милостыни были обязательны для царицы и взрослых царевен). Вместе со всей семьей царевны совершали переезды на лето из Кремля в загородные дворцы (Покровское-Рубцово, Коломенское, Измайлово, Преображенское и пр.) и там могли гулять в садах и рощах (при условии отсутствия мужчин и чужих).
