Родство с немецким домом было в традиции русского двора, традиция эта была заложена Петром I. Кроме того, нищая и незаметная невеста, по мысли Елизаветы, не могла иметь своего лица и не могла стать исполнителем чьей-либо чуждой России воли. Но чуть ли не главным было то, что Софья Цербстская была племянницей покойного, но, как казалось государыне, еще любимого жениха Карла Голштинского.
Жениха выбрал Елизавете отец - Петр 1. Между молодыми людьми возникли самые теплые чувства. Уже и свадьба была назначена, и вдруг накануне важного события принц Карл умирает от оспы. Юная Елизавета была безутешна, даже теперь, по прошествии почти двенадцати лет, при воспоминании о женихе на глаза ее навертываются слезы.
Софья Цербстская с матерью Иоганной была вызвана депешей в Россию. Им надлежало ехать скрытно под именем графинь Рейнбек, дабы шпионы прусские и прочие, а особливо чуткие уши Бестужева, которые и на расстоянии тысячи километров улавливали нужный звук, не услыхали до времени важной тайны.
В любом учебнике истории можно найти дату путешествия графинь Рейнбек - январь 1744 года, из дневников и писем можно установить, как бедствовали они в дороге, ночуя на убогих постоялых дворах, как боялись угодить в полыньи при переезде рек, как страшились разбойников.
Забытым осталось только маленькое дорожное происшествие, а именно случайное знакомство с русским студентом, который в зимние вакации путешествовал по Германии. Студент прилично изъяснялся по-французски и отлично по-немецки, вежливым поведением смог угодить маменьке и, конечно, пленился очаровательной дочкой. Она выглядела старше своих лет шестнадцать, а может, и все семнадцать, стройная, оживленная, веселая.
Светло-карие глаза ее в еловых лесах, словно вбирая в себя цвет величественных "танненбаум" (ах, как прелестно звучало это в ее устах!), становились зелеными, остренький подбородок нетерпеливо вскидывался вверх она словно торопила карету: скорей, скорей! Молодой студент и сам не понял, как изменил маршрут. Вместо того, чтобы своевременно повернуть к Геттингену, он увязался за каретой и следовал за ней до самой Риги, и только здесь у городской ратуши он узнал, в кого сподобила судьба его влюбиться. Для всех эта девушка, бывшая графиня Рейнбек, стала принцессой Цербстской, а молодой студент все еще таил в душе очаровательное прозвище Фике, губы помнили вкус ее губ, и смех звучал в ушах, словно колокольчики в музыкальной шкатулке.
Никита не поверил. Здесь ошибка, недоразумение, сплетня, если хотите! Никакая она не невеста, а если и везут ее с маменькой в Петербург в царской роскошной карете, так только потому, что они гостьи государыни. В сопровождении негодующего Гаврилы Никита поспешил в Петербург,- им надо объясниться! Пусть Фике сама скажет, что предназначена другому, а вся их дорожная любовь - только шутка, каприз!
Он прожил в Петербурге месяц или около того, так и не встретившись с юной Фике. Государыня и весь двор находились в Москве, туда и поехала Иоганна Ангальт-Цербстская с дочерью.
Никита терпеливо ждал их возвращения, хотя надежд на встречу не было никаких. Теперь он точно знал, что познакомился в дороге не просто с чужой невестой, но невестой наследника,
Каким-то неведомым способом его дорожное приключение стало известно отцу: наверное, Гаврила проболтался. Князь Оленев не стал устраивать сыну разнос, не попрекнул его за беспечность, но сделал все, чтобы Никита как можно скорее вернулся в Геттинген и продолжил учение.
Тайная любовь Никиты стала известна друзьям. Саша не удержался от того, чтобы не позубоскалить: "Много насмотрено, мало накуплено..." Он не желал относиться серьезно к увлечению друга. "Считай, что она умерла, и дело с концом!" - таков был его совет. Алеша был деликатнее, никаких советов не давал. "Вот ведь угораздило тебя..." - и весь сказ. Он считал, что любовь Никиты сродни болезни - лихорадке или тифу, и втайне надеялся, что время лучший лекарь.
Четыре года - большой срок. У Никиты хватило ума поставить на своих воспоминаниях жирный крест, но с самого первого дня возвращения домой он ждал, что судьба пошлет ему случай встретиться с бывшей Фике, ныне Их Величеством, Великой Княгиней Екатериной.
О возобновлении каких бы то ни было отношений не могло быть и речи, но ведь он клятву давал на постоялом дворе близ Риги. Забытая Богом дыра среди снегов, жалкая халупа, где герцогиня Иоганна, Фике и вся их челядь вынуждены были ночевать в одной кое-как протопленной комнате. За окном выл ветер, в соседней горнице плакали дети, собака надрывалась от лая, чуя волков, а Никита и Фике целовались в холодных сенцах.
- Будете моим рыцарем? - Она спрашивала очень серьезно.- Будете верны мне всю жизнь?
- Да, да...- твердил Никита восторженно, стоя перед ней на одном колене.
Холодная ручка коснулась его лба, словно благословляя. Потом раздался пронзительный, резкий голос матери; "Фике, где вы?" И девушка исчезла.
Наверное, великая княгиня забыла эту клятву, а может быть, ни секунды не относилась к ней всерьез - игра, шутка... Это ее право. А право Никиты помнить о клятве всегда и при первом зове прийти на помощь, даже если этот зов будет опять пустым капризом.
-3
Сашу Белова, блестящего гвардейского офицера, флигель-адъютанта генерала Чернышевского и мужа одной из самых красивых женщин России Анастасии Ягужинской, нельзя было назвать в полной мере счастливым человеком. Правда, вопрос о счастье, тем более полном, уже таит в себе некоторое противоречие. Полностью счастливы одни дураки, а на краткий миг влюбленные. Жизнь же умного человека не может состоять из сплошного, косяком плывущего счастья, потому что она складывается из коротких удач, мелких, а иногда и крупных неприятностей, неотвратимых обид, хорошего, но и плохого настроения, дрянной погоды, жмущих сапог, перманентного безденежья и прочей ерунды, вопрос только-вышиты ли эти, выражаясь образным языком, составляющие бытия по белому или черному фону.
Если бы нищий курсант навигацкой школы увидел в каком-либо волшебном стекле, какую он за пять лет сделает карьеру, он бы голову потерял от восторга, а теперь он подгоняет каждый день кнутом, чтоб быстрей пробежал, чтоб выбраться наконец из будней для какого-то особого праздника, а каким он должен быть - этот праздник, Саша и сам не знал.
Простив Анастасию за мать, которая участвовала в заговоре, а теперь, безъязыкая, томилась в ссылке под Якутском, государыня сделала Анастасию своей фрейлиной, а после замужества с Беловым - статс-дамой. Простить-то простила, а полюбить - не полюбила. Жить Анастасии Елизавета назначила при дворце в небольших, плохо обставленных покойцах, и новоиспеченная статс-дама никак не могла понять, что это - знак особого расположения или желание видеть дочь опальной заговорщицы всегда на глазах. Возвращенный дом покойного отца ее - Ягужинского, что на Малой Морской, по большей части пустовал, потому что Саша имел жилье в апартаментах генерала Чернышевского, у которого служил, и только изредка, когда удавалось сбежать от бдительного ока гофмейстерины - начальницы, Анастасия встречалась в нем с мужем, чтобы пожить пару дней примерными супругами.
Чаще Саша виделся с женой во дворце, в знак особой милости ему даже разрешалось пожить какой-то срок в ее не топленных покоях, но что это была за жизнь! Ему казалось, что каждый их шаг во дворце просматривается, как движение рыб в аквариуме. Кроме того, сам дворец с его беспорядочным бытом, сплетнями, наушничеством, мелочными переживаниями, мол, кто-то не так посмотрел или не в полную силу улыбнулся, претил Саше. Он с удивлением понял, что рожден педантом и привержен порядку: чтоб есть вовремя и спать семь часов - не меньше.
И получилось так, что замужество их стало еще одной формой ожидания тех светлых дней, когда сменятся обстоятельства и они наконец станут принадлежать друг другу в полной мере. Добро бы Анастасия жила постоянно в Петербурге, ан нет... Государыня ненавидела жить на одном месте, как заведенная ездила она то в Петергоф, то в Царское, то в Гостилицы, к любимому своему фавориту Алексею Разумовскому, то на богомолье, и Анастасия, в числе прочей свиты, повторяла маршрут государыни. Так прошел год, другой... А потом стало понятно, что так жить чете Беловых на роду написано и этим радостям им и надлежит радоваться.
Философически настроенный Никита, выслушав в очередной раз не жалобы, а скорей брюзжание друга, ответил ему вопросом: "А может быть, оно и к лучшему? Любовь не переносит обыденности, утреннего кофе в неглиже, насморка и головной боли, безденежья и враз испортившегося настроения, а вы с Анастасией - вечные молодожены!" "Тогда, пожалуй, я не завидую молодоженам",- ответил ему Саша.
Еще служба его дурацкая! Генерал Чернышевский, человек в летах, по-солдатски простодушный, вознесенный коллегией на высокий пост за прежние, еще при Петре I оказанные государству услуги, искренне считал, что флигель-адъютанты придуманы исключительно для исполнения его личных желаний, которых несмотря на возраст у него было великое множество, и не последнее в них место занимали амурные. Почти все ординарцы и адъютанты должны были жить при особе генерала, у него же столовались в общей, казенного вида комнате. Помещение это, продолговатое, с узкими, на голландский манер окнами, с литографиями на стенах и длинным столом с каруселью чашек и вечно кипящим самоваром, было всегда полно людей. Кто-то очень деловито входил и выходил, лица все имели важно прихмуренные и обеспокоенные какой-то важной мыслью. Генерал любил эту комнату и часто в нее захаживал, чтобы запросто попить чайку с подчиненными. Выражение постоянной озабоченности на лицах очень ему нравилось, наводя на мысль, что это не просто столовая, а штаб-квартира.
