В 1991 году, незадолго до своей смерти, Судоплатов был опрошен КГБ о службе в предшествующей этому комитету организации – НКВД. Он мельком упомянул встречу со Стаменовым, отметив, что Берия должен был лично встретить посла, но Молотов запретил, ссылаясь на то, что «будет слишком официально», если на встречу пойдет он. Судоплатов также признался, что Стаменова выбрали возможным посредником не только потому, что как посол Болгарии он представлял на тот момент интересы Германии в Советском Союзе, но также потому, что Берия подозревал его в симпатиях к СССР. Вероятно, это было связано с тем, что в прошлом Берия не раз оказывал Стаменову услуги – например устроил его жену на работу в Москве. Судоплатов заходит даже так далеко, что называет болгарского посла советским агентом.
По распоряжению Берии встреча должна была пройти в грузинском ресторане «Арагви» в Москве. Судоплатов отметил, что его начальник поставил еще одно условие: «Берия строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будем уничтожены».
Судоплатов, уединившись со Стаменовым в личном кабинете Берии в ресторане «Арагви», добросовестно задал ему эти четыре вопроса. Болгарский посол отреагировал более чем невозмутимо. «Стаменов старался держать себя как человек, убежденный в поражении Германии в этой войне. Быстрому продвижению немцев в первые дни войны он большого значения не придавал. Основные его высказывания сводились к тому, что силы СССР, безусловно, превосходят силы Германии и что, если даже немцы займут в первое время значительные территории СССР и, может быть, даже дойдут до Волги, Германия все равно в дальнейшем потерпит поражение и будет разбита». Сразу после встречи, по словам Судоплатова, он пересказал вкратце состоявшийся разговор Берии; на этом его участие в заключении мира с Германией закончилось.
Какой же вывод можно сделать, ознакомившись с этим отчетом? Он был написан для того, чтобы защитить Берию от нападок, начавшихся после смерти Сталина. Это полностью объясняет закравшееся в показания Судоплатова странное противоречие: в начале отчета он утверждал, что Берия действовал с полного согласия советского правительства, но в конце он отмечает, что убежден (поскольку «обвинители» Берии сказали ему так): его бывший начальник организовал «эту подлую диверсию» по собственной инициативе. Разумеется, отчет никоим образом не повлиял на отношение к Берии, если только не предположить, что он действовал один, но ведь это абсолютно невозможно и нелогично – с чего бы вдруг Берия решил, что сумеет в одиночку заключить мир с вражеской державой?
Кроме того, вся его карьера строилась на близких отношениях со Сталиным, так зачем же ему могло понадобиться подвергать себя такому риску и предпринимать действия, не получив согласия начальника, который олицетворял все советское правительство, будучи его главой, народным комиссаром обороны, Верховным главнокомандующим и руководителем Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)?
Судоплатов также пишет, что Берия объяснял ему целесообразность обращения за помощью к Стаменову следующим образом: «это позволит Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил»28. Даже после падения коммунистического режима он не раз возвращался к этим словам, настаивая, что «благодаря этой дезинформации они хотели просто выиграть время». Однако к подобному оправданию также следует относиться довольно скептически. Даже если Берия действительно пытался поспособствовать проведению мирных переговоров, он в любом случае должен был проинструктировать Судоплатова именно таким образом – только так он мог потом спастись от возмездия, если информация о встрече с болгарским послом станет кому-нибудь известна. «Само собой, – сказал бы тогда Берия, – эта история была частью обширной кампании по дезинформации». Так что, если бы сведения о переговорах впоследствии просочились в партию (как это в итоге и произошло, после чего данную информацию использовали против Берии в суде в 1953 году), он бы мог попытаться выступить в собственную защиту.
Русский историк Дмитрий Волкогонов, изучив при написании биографии Сталина ранее засекреченные документы, обнаружил новые доказательства того, что едва ли советское руководство пыталось таким образом «выиграть время для собирания сил». Он пишет, что «даже Молотов рассматривал вариант предложения советских территорий в обмен на прекращение военных действий, называя его “вторым Брестским договором”, и отмечал, что раз уж Ленин осмелился на такой шаг, то и у нас все получится»29.
И последний примечательный момент в ранее засекреченном отчете Судоплатова – дата встречи с болгарским послом, конец июля 1941 года. Благодаря этой информации рассказ одного русского историка, лично знакомого с маршалом Жуковым, приобретает особое значение. В 1960-х годах Жуков впал в немилость, и профессор Виктор Анфилов по-дружески поддерживал его в тяжелые времена. Как-то Жуков рассказал ему, как в начале октября 1941 года, самый тяжелый для СССР момент войны, Сталин пригласил его к себе на дачу: «Переступив порог, я тут же поздоровался: “Добрый день, товарищ Сталин!” Он, должно быть, не расслышал моих слов, потому что сидел ко мне спиной, и продолжал разговор с Берией, который пришел на встречу раньше: “…свяжитесь с помощью своих агентов с немецкой службой разведки, узнайте, что́ Германия потребует от нас, если мы предложим сепаратный мирный договор”».
До недавнего времени не утихали споры о том, когда же на самом деле произошла памятная встреча с болгарским послом – в июле или в октябре. Судоплатов раскрыл эту тайну и назвал точное время – конец июля. И все же Жукову довелось услышать подобный разговор в кабинете самого Сталина в октябре. Таким образом, мы приходим к новому, интригующему выводу: что, если с разрешения Сталина Берия пытался устроить мирные переговоры и в июле, и в октябре (и, возможно, на протяжении всего этого периода)? И если Жуков действительно рассказал все без утайки, то едва ли можно назвать разговор Сталина с Берией очередной дезинформацией; скорее всего, советского лидера охватило чувство безысходности. Поэтому неудивительно, что после войны советские лидеры попытались сделать вид, будто у них никогда и в мыслях такого не было, и переложить вину на плечи Берии и Судоплатова. Сталин и его подчиненные поступили так же, как и немецкие генералы, которые захотели переписать историю, когда исход войны стал известен.
В первые месяцы вторжения немцы наверняка не приняли бы предложение мира от Сталина, даже на унизительных для него условиях, хотя бы потому, что в результате своих сокрушительных побед взяли в плен около миллиона советских солдат. «Я помню огромное количество военнопленных, – рассказывает Рюдигер фон Райхерт, – где уж тут было усомниться в победе, когда перед глазами такое». При виде советских военнопленных Райхерт лишний раз убедился в том, что нацисты в своих пропагандистских фильмах совершенно верно показывали «недочеловеков»-славян: «Мы видели перед собой людей, которые совершенно очевидно стояли ниже нас по уровню развития, по духу, по умственным способностям. Мне стыдно произносить сегодня такие слова, ведь теперь мы видим все совершенно иначе».
Судьбе советских военнопленных и по сей день уделяют недостаточно внимания на Западе. Всем известно о шести миллионах, погибших во время Холокоста. Но при этом мало кто знаком с ужасающей статистикой, согласно которой из 5,7 миллиона советских солдат, попавших в плен в период с июня 1941-го по февраль 1945 года, целых 3,3 миллиона погибли от голода и болезней30. К советским пленным относились совсем не так, как к британским и американским. У советских военнопленных часто не было ни еды, ни крова, ни лагерей как таковых – их держали в поле, огороженном колючей проволокой. Ужасы нацистского плена довелось пережить Георгию Семеняку, которого немцы взяли в плен под Минском в июле 1941 года. Его вместе с восьмьюдесятью тысячами других военнопленных загнали на огороженный участок, охраняемый пулеметчиками. В первую неделю им не давали ни еды, ни воды – пить пришлось из грязной речушки, протекавшей на самом краю лагеря. На второй неделе немцы сбросили им несколько ящиков с продуктами, в которых советские солдаты обнаружили одну малосольную селедку. Нацисты остались посмотреть, как пленники дерутся за каждый кусок съестного.
Осенью Семеняка переправили в Польшу, где условия оказались еще хуже. Около ста тысяч советских военнопленных снова остались в чистом поле, где негде было даже укрыться от дождя. Немецкие караульные стреляли по людям, просто чтобы немного поразвлечься. Все кишело вшами, поэтому вскоре лагерь охватила эпидемия тифа. Болезнь, голод и отчаяние привели к тому, что пленники стали поедать своих товарищей. Растерзанные тела были разбросаны по всей территории лагеря. Плоть, печень, легкие – люди вырезали из трупов все, что можно, чтобы зажарить и съесть. Несмотря ни на что, Семеняку удалось выжить (по его словам, сам он не опустился до каннибализма), и, описывая отношение к нему в плену, он в конце рассказа подвел итог: «Они просто никогда нас за людей не считали».
