Таким образом, умение опытных царедворцев «держать нос по ветру», но не увидеть реальную угрозу безопасности империи в итоге обернулось ее гибелью.
Придя к власти, адмирал А.В. Колчак в одном из своих первых приказов отмечал: «Все офицеры, все солдаты, все военнослужащие должны быть вне всякой политики… Всякую попытку извне и внутри втянуть армию в политику приказываю пресекать всеми имеющимися в руках начальников и офицеров средствами»[506].
Такое положение существовало и ранее. Правда, реальная ситуация вынудила Совет министров 4 марта 1919 года отменить постановление Временного Сибирского правительства от 23 августа 1918 года «Об устранении армии от участия в политической жизни» и утвердить лишь ограничения для военнослужащих по участию в политической и общественной жизни. Им запрещалось: состоять в политических организациях; присутствовать на собраниях, где обсуждались политические вопросы; участвовать в противоправительственной агитации; публично произносить речи и суждения политического характера; принимать участие в митингах и сходках; состоять на службе в городских, земских и других общественных учреждениях; заниматься литературной деятельностью без разрешения своего начальства[507].
Подавляющее большинство белых офицеров поддерживали идею «непредрешения» и по своей сути являлись аполитичными. «…они не занимались политикой и не разбирались в ее хитросплетениях, их ремеслом была война, — пишет в монографии исследователь офицерского корпуса колчаковских вооруженных формирований Е.В. Волков. — Поэтому от решения важных политических вопросов они предпочитали отстраниться и оставить их реализацию до окончания войны, переложив эту работу на плечи депутатов от народа»[508].
Однако неправильным было бы представлять весь офицерский состав колчаковской армии аполитичным. В армии А.В. Колчака служили офицеры монархических взглядов, как радикальных, так и умеренных, сторонники социалистических и либеральных идей.
Верховный правитель, по оценкам историка Е.В. Волкова, «был близок к идеям либерализма, занимая центристские позиции среди различных политических течений в лагере белых»[509]. Такая позиция адмирала не находила поддержки у монархистов, которые между собой говорили о нем, что «это не та фигура, «выскочка», продвинутый англичанами и вместе с ними болтающий что-то о народовластии, демократии и т. п.»[510].
По свидетельству председателя Совета министров П.В. Вологодского, в феврале 1919 года чинами ведомства внутренних дел была раскрыта ячейка офицеров-монархистов, группировавшихся вокруг редакции газеты «Русская армия», в которой они «будировали» идеи монархизма. В качестве будущего правителя они выдвигали Рюриковича по происхождению А.А. Кропоткина[511].
В оперативной разработке контрразведки находилась группа офицеров, разделявшая взгляды монархистов и поддерживавшая контакты с их представителями. Как выяснилось в ходе наблюдения, их «оппозиционная» деятельность сводилась к пьяным застольям, бесчинствам, нарушению общественного порядка и исполнению в нетрезвом виде императорского гимна «Боже, царя храни!».
Против таких офицеров контрразведка ограничивалась мерами предупредительного характера. После проведенного дознания виновных сажали на гауптвахту или отправляли на фронт. Случались и понижения в чине[512].
В первой половине 1919 года контрразведка докладывала о возникшем антагонизме между «фронтовиками» и «тыловиками», засевшими в многочисленных штабах и канцеляриях. Само существование «тыловиков» вызывало озлобленность среди фронтовых офицеров по отношению к высшему командованию. Контрразведчики информировали командование об упорных разговорах о необходимости смещения А.В. Колчака и возможной его замене Д.Л. Хорватом, от которого они ждали лучшего отношения к нуждам армии. Многим радикально настроенным офицерам адмирал казался слишком «левым». «Такие офицеры высказывались за абсолютную диктатуру, что шло вразрез с общей политикой Колчака», — пишет историк А.А. Мышанский[513].
В отличие от офицеров среди солдат, служивших во фронтовых частях, наблюдалось более лояльное отношение к колчаковскому режиму, подтвержденное анализом перлюстрированных контрразведкой писем[514]. Солдаты-тыловики в большей степени демонстрировали антиправительственные настроения, о которых контрразведка также докладывала командованию[515].
Отношение военнослужащих к властям в большинстве случаев объяснялось не их политическими взглядами, а состоянием материального обеспечения воинских частей. Как свидетельствуют многие источники, жизненный уровень большинства младшего и среднего офицерского состава оставался невысоким. Получаемого денежного довольствия, выплачиваемого с задержкой, не хватало, чтобы прокормить себя и свои семьи. «Не имея возможности купить и не получая обмундирования от интендантства (за отсутствием такового), немало из числа офицеров ходят в дырявых сапогах и заплатанных брюках, — указывал в докладе начальник контрразведки 2-го Степного Сибирского корпуса в мае 1919 года. — Думая серьезно воссоздать армию, необходимо поставить в человеческие условия жизнь офицера, ибо без него не может быть и не будет армии в настоящем смысле этого слова»[516].
Однако «поставить в человеческие условия жизнь офицера» командование оказалось не в состоянии из-за неорганизованности, коррупции и хаоса в системе военного управления. Офицеры компенсировали нехватку жалованья казнокрадством, продовольствия — грабежом крестьян, присвоением трофеев, тем самым превратились в мародеров и торгашей. Попытки командования бороться с этим позорным явлением не привели к положительному результату.
Негативно отразилась на боеспособности колчаковской армии усталость офицерского состава от войны. По воспоминаниям некоторых участников событий, после сдачи Омска «все чаще и чаще отчаяние закрадывалось в душу армии. Все чаще и чаще произносилось слово «мир», проносилась мысль, что «большевики уже не те»»[517]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что не верившие своему командованию офицеры в ноябре 1919 года организовали мятежи с целью прекращения Гражданской войны, заключения мира с большевиками. Новониколаевское и красноярское выступления контрразведке не удалось предотвратить.
Неудовлетворительное материальное обеспечение в большей степени вызывало недовольство среди солдат — насильно мобилизованных в армию крестьян, мещан, рабочих и бывших красноармейцев. За власть, которая не могла их одеть, обуть и накормить, они воевать не хотели, поэтому частым явлением становилось дезертирство и переход на сторону противника. Поскольку самовольное оставление частей в колчаковской армии приобрело большие масштабы, контрразведывательные органы привлекались к выявлению и задержанию дезертиров. Например, за «один зимний месяц 1919 г. колчаковские органы безопасности и военнослужащие Волжской группы генерала В.О. Каппеля задержали около 400 дезертиров, из которых 27 было приговорено к расстрелу»[518].
Вооруженные дезертиры грабили население, чем настраивали жителей против белой власти и армии.
В сводке контрразведки по Ижевско-Воткинской бригаде отмечалось дезертирство чинов с лошадьми и оружием. Чтобы его прекратить, командир Ижевского полка с согласия командира корпуса распорядился подать докладную записку желающим уволиться с военной службы[519].
По докладам контрразведки, в частях 2-го корпуса было заметно недовольство солдат из-за недостатка обмундирования. Многие думали о переходе к красным. 24 июля 1919 года к красным из 81-го полка перешло 304 солдата. Уличенные агитаторы были преданы военно-полевому суду. После расстрела 99 человек настроение солдат изменилось к лучшему[520].
Однако контрразведке не всегда удавалось предотвращать переход солдат на сторону противника. Одна из причин заключается в том, что командование не давало необходимого времени на работу среди прибывающего пополнения, стремясь поскорее отправить части на фронт, чтобы остановить напор противника. После доукомплектования 1-го Волжского армейского корпуса бывшими военнопленными и мобилизованными крестьянами контрразведка выявила большевистскую организацию, после чего ходатайствовала перед командованием не отправлять корпус на фронт, чтобы полностью обезвредить подполье. Однако Ставка пренебрегла данными контрразведки, в результате чего в первом же бою наблюдался массовый переход солдат на сторону красных[521].
