Владимир Муравьев - Московские слова, словечки и крылатые выражения

Всего рядов насчитывалось более ста пятидесяти.

Около пятидесяти из них торговали съестными припасами. Здесь были два Мучных ряда, один Житный, Крупяной, два Соляных, три Овощных, Яблочный, Луковый, Чесноковый, Семенной, три Мясных, Курятный — по продаже домашней птицы, Охотный ряд — по продаже дичи (впоследствии в нем же торговали и мясом). Рыбные ряды были нескольких направлений: Свежий, Живой, Прасольный, Селедный, Икорный, Вандышный (вандыши — одно из названий снетков — мелкой рыбешки, очень дешевой и вкусной), кроме того, были «места» для торговли «белой рыбицей» и паровыми сельдями. Далее идут два Медовых ряда, Орешный, Молочный, Масляный, Ветчинный, Сахарный, Хлебный, Калачный сдобный, Пирожный, Пряничный, Уксусный, Постный, Харчевой, где торговали различным варевом, тут же находились «места» яблочников, дынников, огуречников, капустников, клюквенников, гороховиков, трешневиков (торговцев пирогами из гречневой муки, по указу XVII века им предписывалось: «А торговати им на скамьях приносом, а лавок не ставить и по рядам с гречневиками не ходить»), квасников.

Еще более разнообразными были ряды, в которых торговали различного рода промышленными товарами. Одеждой торговали в Кафтанном мужском и Кафтанном женском, Шубочном, в мужском и женском Шапочных, Колпачном, Треушном, Манатейном, то есть по продаже монашеского одеяния — мантий, в Чулочном, Рукавичном, Кушачном, Кружевном, Завязочном, Шнурочном, Нашивочном, Нитяном, Епанечном, Войлочном, Ветошном («ветошка» ткань с редкой основой; в «Бумагах Петра I» приведена расписка, что для него «куплено тридцать ветошек рубашечных добрых, дано рубль 16 алтын 4 деньги»). Ткани продавались в рядах Крашенинном, Льняном, Холщовом, Шелковом, Суконном, Хлопчатобумажном, Сурожском, меха — в Пушном, Скорняжном, Бобровом, Собольем, Меховом. Обувь и другие изделия из кожи нужно было искать в рядах Сапожном, Красном Сапожном, Башмачном, Голенищном, Подошвенном, Сафьянном, Седельном, Сырейном, Сыромятном, Саадашном (Колчанном), Плетном. Металлические изделия продавались в трех Железных рядах, Котельном, Скобяном, Колокольном, Большом Замочном и просто Замочном, двух Игольных, двух Кузнечных, Ножевом; посуда — в Судовом и трех Горшечных рядах; деревянные изделия — в Коробейном, Лубяном, Лопатном, Щепяном; москательные товары — в Москательных, Свечных, Дегтярном, Мыльном, Белильном, Золяном, Вощечном рядах; оружие — в Самопальном и Пищальном; порох — в Пороховом; ювелирные изделия — в Серебряном, Золотном и Жемчужном рядах. Имелись также Оконичный, Фонарный, Зеркальный, Тележный, Санный, Книжный, Иконный, Польский (по продаже иностранных товаров), Потешный (по продаже игрушек).

К этому перечню надо бы добавить ряды в других частях Москвы: на торговых площадях у ворот Белого и Земляного города, на крестцах — перекрестках. Одним словом, действительно, можно сказать, что на прежних московских торгах одного лишь птичьего молока не купишь, а все остальное находилось без особого труда, даже несмотря на редкость товара. В архивах царствования Алексея Михайловича сохранились любопытные документы о том, что когда требовалась в срочном порядке к царскому двору какая-либо вещь, которой не было в казне, то следовало распоряжение «купить в рядех». Так, когда понадобились «кареты с шоры» для награды послам войска запорожского, то они в тот же день были приобретены «в рядех»; потребовались два немецких стула, обитых «кожею золотною», в Посольский приказ, и их купили «в рядех у торгового человека Федора Григорьева», не оказалось в казне запасных шахматных досок, так их нашли «в Овощном ряду у торгового человека Корнила Яковлева».

А уж с богатством московского торга не мог соперничать никакой другой город на Руси, так что щедрость пожелания «Что в Москве на торгу, чтобы у тебя в дому» приобретает поистине эпические и фантастические размеры.

В современном словаре русской фразеологии это выражение объясняется так: «Шутливое. Приглашение присоединиться к компании».

Приглашение «Милости прошу к нашему шалашу» бытует в русском языке, по крайней мере, около пяти веков, но за это время оно изменило свое содержание: москвич XIX–XX веков употреблял и употребляет его совсем в ином случае и вкладывает в него иной смысл, чем москвич XVII века. Для уяснения его первоначального значения необходимо обратиться к истории и заглянуть в XVII век.

Но начнем с современности. Истинное значение выражения «Милости прошу к нашему шалашу» в речи современного москвича не совсем то, которое приписывает ему уже цитировавшийся словарь русской фразеологии. И опять-таки для его выяснения тоже придется обратиться к истории, правда, не такой глубокой.

Что такое «шалаш»? Академический «Словарь русского языка» в 4 томах (1984 г.) объясняет: «Временная небольшая постройка для жилья из жердей, кольев, покрытая ветками, соломой и т. п.». Словарь В. И. Даля (1861 г.) дает, в общем, то же объяснение: «Балаган, сень, куща, конура, наскоро сделанный в лесу или в поле приют из подручных припасов». То есть, и тот и другой словари называют шалашом временное, неблагоустроенное жилье или убежище, и никакого другого значения этого слова они не знают. Поскольку В. И. Даль собирал материалы для своего словаря в 1820–1830-е годы, то эту дату можно считать датой, когда однозначность слова «шалаш» уже прочно утвердилась в «живом великорусском языке».

Всем известна пословица «С милым рай и в шалаше». Вот уже более 180 лет она ходит по Руси. Эта пословица принадлежит к числу литературных цитат и прошла через полтора с лишним века без изменений — случай редкий и свидетельствующий о том, что автору посчастливилось найти слова, точно соответствующие заложенной в них мысли.

Это выражение — цитата из стихотворения «Русская песня» Н. М. Ибрагимова (1778–1818) — малоизвестного поэта, профессора Казанского университета. Он получил образование в гимназии при Московском университете, затем окончил Московский университет. Годы учебы Ибрагимова в Москве пришлись на золотое время русского сентиментализма, центром которого стала древняя столица. Как раз в эти годы Н. М. Карамзин пишет и печатает «Бедную Лизу», а в поэзии самым популярным и любимым становится жанр сентиментальной песни: в Москве тогда увидели свет известнейшие песни И. И. Дмитриева «Стонет сизый голубочек», Ю. А. Нелединского-Мелецкого «Выду я на реченьку» и «Ох, тошно мне», Н. М. Карамзина «Законы осуждают предмет моей любви», Н. И. Жемчуговой «Вечор поздно из лесочку», А. Ф. Мерзлякова «Среди долины ровныя» и другие. Ибрагимов в своем творчестве предстает типичным сентименталистом, такова же и «Русская песня», напечатанная в 1815 году:

«Песня» была положена на музыку несколькими композиторами, в том числе Павлом Булаховым, и получила широкое распространение. Писательница А. А. Фукс в своих воспоминаниях писала об Ибрагимове: «Одна из его „Песен“ обошла положительно всю Россию: целые поколения различных классов распевали ее и не подозревая имени автора». И, действительно, в архивах фольклорных энциклопедий хранится много записей этой песни как народной.

Но как ни велика была популярность «Песни», она не сравнима с пословичной общеизвестностью строки из нее. Особенно пришлась она ко двору в Москве и усвоилась московской народной речью. А. Н. Островский, как известно, для речи персонажей своих пьес отбирал самые характерные, самые употребительные в этом классе и слое общества слова и выражения. Находим у него и ибрагимовскую строку. В «Бедной невесте» происходит такой разговор:

«Милашин. Нам будет жить нечем: у меня нет состояния, у нее также.

Мерич. А любовь? С милым рай и в шалаше».

В XVIII и первой половине XIX века старинное выражение «Милости прошу к нашему шалашу» пропадает в живой речи и вновь возвращается в нее ближе к концу XIX века. Вызвано это было социальными условиями — ростом в обществе среднего и служилого разночинного сословия — обитателей не домов, а квартирок, комнат, углов. Как часто в рассказах конца XIX — начала XX века из жизни этого сословия встречается эпизод: герой приводит кого-то к себе домой и с горькой, но бравурной самоиронией рапортует: «Вот-с мои хоромы-с». Ирония разъедает сознание, и человек, естественно, ищет от нее противоядие, и вот тут-то уничижительное «хоромы» обретает себе альтернативу с совершенно другой — утешительной и ободряющей — системой отсчета тех же ценностей: если ту же квартирку назвать «шалашом», то снимается претензия на роскошь, на «хоромы», и при этом на фоне популярнейшей пословицы «с милым рай и в шалаше» (а фольклористы отметили, что в конце XIX — начале XX века вдруг опять широко запели ибрагимовскую песню) подразумевается, что хотя дом и не велик, и не роскошен, зато в нем царит мир и любовь, зато он доброжелателен и гостеприимен. Именно этот смысл и вкладывался в приглашение в гости, в дом (а не в компанию): «Милости прошу к нашему шалашу». В Москве это выражение привилось и стало истинно московским, потому что подобное гостеприимство было исконной и характерной чертой московского быта, державшейся, несмотря ни на что, вплоть до Отечественной войны 1941–1945 годов, но потом обстоятельства жизни свели на нет эту привлекательную и добрую особенность московской жизни, как, впрочем, и некоторые другие…