Алексей, извещенный о происшедшем, трепетал в своем опустевшем дворце. Догадавшись, что его поручение не выполнено, он тайно послал нового ходока в галатский лагерь. На этот раз он буквально умолял баронов спасти его. Маркиз Монферратский, тронутый его мольбами, явился глубокой ночью в столицу с отборными воинами, чтобы защитить отца и сына. Каково же было его изумление, когда он увидел ворота дворца запертыми, а внутрь его так и не пустили! Возмущенным крестоносцам, которых уже начинала окружать ревущая чернь, не оставалось ничего другого, как поспешно удалиться... Разумеется, этой «игрой» уже руководил Мурчуфль, который внушил Алексею, что присутствие латинян приведет и его, и Исаака к неотвратимой гибели. Когда же этот, первый акт трагикомедии был успешно завершен, режиссер приступил ко второму: он увел Алексея в один из отдаленных покоев дворца, там надел на него цепи и приказал страже бросить в тюрьму... Теперь надо было обо всем известить народ, что вполне вошедший в роль Мурчуфль сделал с не меньшим мастерством, показав себя подлинным «спасителем отечества», после чего восторженная толпа подхватила его на руки, торжественно доставила в Софию и, словно забыв о недавнем избрании Канаба, провозгласила императором!.. Оставался лишь заключительный аккорд. Едва облачившись в порфиру, новый император спешит обеспечить плоды своего действа. Он врывается в темницу Алексея, подает ему отраву и приказывает выпить. Но так как убийце кажется, что яд действует слишком медленно, он ускоряет финал и душит своего «друга и покровителя» собственными руками...
Исаак, узнав о судьбе сына, умер от страха и отчаяния, чем избавил Мурчуфля от нового преступления, которое, впрочем, молва приписала ему и в этом случае. Что же касается «императора» Канаба, то об участи его ничего не известно: исчезнув в потоке событий, он утерялся для истории. Так, со времени прибытия крестоносцев к Константинополю, четыре императора один за другим были низвергнуты с престола; пятому, Мурчуфлю, хотя он и не подозревал подобного, была уготована та же участь.
Между тем коварный злодей не считал свою акцию завешенной. Уничтожив соперников, он тут же, с ходу, решил убрать и вождей крестоносцев. Посланец в их стан от имени императора Алексея, о судьбе которого здесь еще никто не знал, пригласил дожа и французских вельмож во Влахернский дворец, якобы для того, чтобы вручить им обещанные по договору суммы. Обрадованные вожди совсем уж было собрались, когда Энрико Дандоло, недаром прозванный «мудрейшим из мудрых», вдруг заподозрил измену и предложил сначала разведать о положении во дворце. Вскоре узнали о смерти Исаака, убийстве Алексея и прочих делах и замыслах Мурчуфля. Эти известия заставили крестоносцев содрогнуться; забыв о непостоянстве Алексея, они оплакали его кончину и поклялись отомстить за него. В совете баронов было решено объявить непримиримую войну Мурчуфлю и наказать народ, увенчавший измену убийствами и отказавшийся от признанной было верности Римскому престолу. Именем папы всем воинам объявлялось отпущение грехов и щедрая награда за счет несметных богатств Константинополя.
Мурчуфль готовился отразить нападение. Умножая свои сокровища за счет преследования сановников и придворных прошлого царствования, он одновременно стремился усилить воинскую дисциплину, укреплял стены города, воодушевлял народ. Беспрестанно появляясь на улице опоясанный мечом, с железной палицей в руке, он призывал оставить пустые страхи и верить в победу. В подкрепление своих слов он снова попытался сделать вылазку из города, рассчитывая внезапным ударом разгромить проходивший мимо отряд крестоносцев; и снова греки потерпели полное поражение, а их предводитель спасся только благодаря быстроте своего коня. Познав на практике мужество неприятеля и не веря больше храбрости своих войск, Мурчуфль попытался вступить в переговоры с крестоносцами. Вельможи и бароны с ужасом отклонили предложение, но дож согласился выслушать похитителя престола, интересуясь, на какие условия он пойдет. Дандоло прибыл на одной из галер к оконечности залива; Мурчуфль показался верхом на ближайшем берегу. Переговоры были бурными и продолжались долго. Дож потребовал от противника немедленной уплаты пяти тысяч фунтов золота, помощи в подготовке похода в Сирию и новой клятвы в повиновении Римской церкви. После долгих споров Мурчуфль пообещал деньги и помощь; но от подчинения греческой церкви Риму отказался, уверяя, что тут он бессилен. Дож выразил удивление, что после таких тяжких оскорблений Неба и Природы преступник может еще с важностью защищать дело веры; и, бросив на Мурчуфля презрительный взгляд, Дандоло спросил: «Неужели же греческое вероисповедание прощает измену и убийство?» Раздраженный Мурчуфль попытался было оправдаться, но затем бросил это, и переговоры были прерваны.
По возвращении в город он заявил, что готов победить или умереть с оружием в руках. Греки снова занялись укреплениями Константинополя, понимая, что теперь только на это вся надежда. Стены и башни, ограждавшие город со стороны пристани, были повышены на несколько футов; на стенах устроили крытые ходы в несколько ярусов, откуда можно было пускать стрелы и приводить в движение боевые машины; сверху каждой башни укрепили подъемные мостки, которые можно было перебросить на вражеские корабли.
Наблюдая за всеми этими работами, крестоносцы испытывали не то чтобы страх, но известное беспокойство, понимая, что победа будет не простой и дастся нелегко, что ресурсы их ограничены и помощи ждать неоткуда. Тем не менее они свято верили в победу, верили настолько, что, еще не овладев Константинополем, занялись разделом будущей добычи и проблемами управления завоеванной страной. Прежде всего совет князей и баронов определил избрать на место Мурчуфля императора из среды героев победоносного воинства латинян. Повелителю новой империи отдавали во владение четвертую часть завоеванного, с дворцами Влахернским и Вуколеоном. Остальные города и земли империи, равно как и добычу, приобретенную в столице, решили разделить между французами и венецианцами с учетом долга за перевозку крестоносцев и с условием обязательной присяги императору. Утвердили, согласно с феодальными обычаями Западной Европы, права больших и малых вассалов, а также основные административные должности. Так Константинополь, находившийся еще во власти греков, увидел перед своими стенами воинов, которые со шлемами на головах и мечами в руках готовились уничтожить сложившиеся веками законы Византии и наперед присваивали ему законы и обычаи Запада...
При первом штурме столицы империи французы пожелали (и, как помним, неудачно) брать город с суши; опыт заставил их согласиться с советом венецианцев – нападать с моря. 8 апреля вся рать с оружием и багажом погрузилась на корабли, и на следующее утро флот спустился вдоль залива, покрыв его на расстоянии полумили. Увидев движение вражеских судов, греки дрогнули, но быстро оправились. Закипел бой. Имея преимущество высоких стен и башен, с которых сбрасывали камни и направляли убийственный «греческий огонь», осажденные сумели не допустить ни установки осадных лестниц, ни пролома стен – нападающие, подавляемые огнем противника, умирали, не успев достигнуть цели. Стороны сражались с одинаковой яростью, но сама пылкость боя вела к беспорядку среди осаждающих, и вскоре им пришлось не столько нападать, сколько защищаться от осажденных. Пренебрегая всеми опасностями, крестоносцы сдерживали сильный напор греков до трех часов дня, после чего командиры, боясь за судьбу флота и войска, приказали ударить отбой. Видя удаляющиеся корабли противника, осажденные решили, что столица спасена. Народ устремился в храмы, благодарить Бога за одержание столь великой и столь легкой победы. Но было наивно думать, что этим все и окончится.
Вечером дож и бароны собрались на совещание. Они обсудили причины неудачи и выработали план на будущее. Кое-кто из вождей считал, что нужно переменить место основного удара и подступить к городу со стороны Пропонтиды. Однако дож настаивал, чтобы повторить тот же удар, учтя вчерашний опыт. Два дня занимались починкой кораблей и машин. Утром 12 апреля звук трубы подал сигнал к началу нового сражения.
Греки, все еще радовавшиеся своей победе, с удивлением и ужасом смотрели на приближение флота противника. Крестоносцы же, помня о прошлом, решили действовать с большей осмотрительностью. Вожди, чтобы поднять дух соревнования, установили награду в полтораста марок серебра для того, чье знамя первым появится на стенах. Вскоре битва началась и стала повсеместной. Твердость защищавшихся равнялась упорству нападавших; бревна, камни, копья, бросаемые с обеих сторон, сталкиваясь в полете, с треском падали на корабли и стены; весь берег оглашался криками воинов, ударами щитов и мечей. То крестоносцам почти удавалось овладеть участком стены; но защитники были тут как тут, осадные лестницы сбивались, огонь пожирал нападающих, но не уменьшал их упорства. Солнце остановилось в зените, а положение все еще оставалось неясным, и греки готовы были снова торжествовать победу. Но тут два корабля, «Пелерин» и «Парадиз», движимые попутным ветром, незаметно приблизились к слабо защищенной части стены; мостки переброшены, двое смельчаков прыгают первыми, за ними – поток воинов; и вот – греки изрублены, отброшены, а знамена епископов Трирского и Суассонского уже развеваются на вершине башни... Это был перелом. Одна за другой еще четыре башни попадают в руки крестоносцев, трое городских ворот трещат под ударами таранов, конница спускается с кораблей, и битва сменяется повальным бегством защитников города...
