«В лице “ИГ” мы имеем организацию, зловещие предвоенные разветвления которой господствовали над всем миром — путём гегемонии над снабжением органическими химикалиями, необходимыми и для мирных и для военных целей. Эта организация была своего рода кровеносной системой германской агрессивной военной машины. Из немецких источников нельзя узнать многого о военной деятельности и будущем значении ИГ. Над всем этим делом как бы опущена завеса тайны, но те, кто опустил эту завесу, хорошо понимают значение “ИГ” как козыря в будущей игре» [12].
В. Лефебр «Загадка Рейна»«После Первой мировой войны позиции германских монополий усилились в результате полученных во время войны огромных прибылей, разорения и ликвидации множества менее мощных предприятий, а также за счёт крупных займов, предоставленных главным образом США. Прошла новая волна концентрации производства и капитала, образовался ряд крупнейших монополистических объединений. В 1925 г. возник химический трест “ИнтерессенГемейншафт Фарбениндустри”. Он сосредоточил в своих руках все основные химические производства, почти всё производство красителей, значительную часть производства синтетического азота, бензина, каучука и других заменителей».
Германский империализм и милитаризм. Сборник статей. М.: Наука, 1965.
Свои активы немецкие химики начали терять непосредственно с началом Первой мировой, которая и остановила экономическую экспансию, построенную на их технической мысли. Воюющие стороны изымали активы по законам военного времени. В частности, российский «BASF» попал под особое правительственное управление под председательством представителя Министерства торговли и промышленности Н.А. Курова, с 1915 г. производя взрывчатые вещества уже для российской армии [63].
В тот же год британское правительство заявило, что аспирин больше не является эксклюзивным продуктом «Bayer», и вскоре в австралийском Мельбурне химик Джордж Николас выпустил новый бренд «Aspro», вскоре ставший лишь одной из множества вариаций препарата, который «Bayer» считал своим. Когда же дело дошло до оккупации вражескими войсками, то интерес к патентам у стран Антанты проявился ещё более откровенно. Британские и американские специалисты также обыскивали кабинеты и допрашивали специалистов [1].
«Анализ показывает великолепную структуру вязкой сети, в которую Германия запутала и в которой удерживала индустрию органической химии других стран. Хотя в начале войны союзники медленно осознавали военное значение красильной индустрии, они всё же быстро разрушили продолжение её мирного существования, не представляя для себя столь унизительного положения».
В. Лефебр «Загадка Рейна»Пожалуй, это высказывание было бы ещё более верным, если бы анализ офицера английской химической службы продемонстрировал, что своё угрожающее технологическое отставание в потенциально военной сфере стало союзникам понятно ещё до начала войны, ими же с указанной целью и развязанной. В США после объявления войны Германии 6 апреля 1917 г. Конгресс провёл Акт о коммерческой деятельности с представителями врага, по которому был составлен список активов Германии, подлежащих изъятию. Офис Попечителей иностранной собственности возглавил конгрессмен из Пенсильвании А. Митчелл Палмер (A. Mitchell Palmer). Он и помощник министра юстиции Фрэнсис Гарван (Francis Garvan) с энтузиазмом принялись выявлять немецкую собственность, оцениваемую в 950 млн. долларов, укрытых в различных холдингах и трестах.
4 ноября 1918 г. наблюдатель совета директоров завода в Людвигхгафене заговорил об оккупации «BASF» вражескими войсками. Несколько тонн химических компонентов и готовой продукции были отправлены вглубь Германии. Технические приборы и разработки были разрушены или спрятаны, но производство селитры осталось целым и немецкое «ноу-хау» превратилось в трофей. Бош изыскивал разные отговорки не запускать завод, но французские и американские специалисты и без этого активно изучали технологические процессы [1].
Желание добраться до немецких секретов было велико. Примером тому непростая история открытия первого антибактериального лекарства под названием стрептоцон. В 1909 г. доктор Генрих Герлейн оформил патент на терракотовый краситель. Впоследствии работая для Interessen Gemeinschaft, он продолжил проверять каждое новое сульфонамидное соединение не только в качестве красителя, но и в качестве медикамента, чему особым стимулом послужило сообщение другого немецкого учёного, Эйзенберга, в 1913 г. о том, что коричневый краситель хризодин, связанный с сульфаниламидом, уничтожает некоторые бактерии. После Первой мировой войны, в 1919 г., два специалиста Рокфеллеровского института в США, д-р Гейдельбергер и д-р Джекобс, самостоятельно добились некоторых успехов в изучении сульфо-препаратов, но им не хватало опыта, наработанного исследователями в Германии. Заставить немецкий концерн поделиться секретами было бы не так просто, если бы не условия, на которых закончилась для Германии Первая мировая [1; 12; 37; 52].
В рапорте 1919 г. попечители иностранной собственности предлагали оценивать активы «IG» с учётом инвестиций в масштабе почти 400 млн. марок: «Не может быть сомнений, что огромная мощь этого коммерческого оружия была создана специально для предполагаемой войны, после войны предназначается для проведения в больших масштабах и с большим эффектом тех различных методов, которыми Германия обеспечивала конкурентные противостояния» [375]. 172-я статья Версальского договора гласила: «В течение трёх месяцев с момента вступления в силу настоящего договора правительство Германии раскроет правительствам стран Альянса состав и методы изготовления всех взрывчатых, отравляющих и прочих веществ, использованных в ходе войны или предназначенных для использования» [2]. То есть договор обязывал Германию раскрыть технологию всех военных секретов, несмотря на то, что в своё время именно стремление защитить технологические секреты послужило причиной создания в «BASF» собственного строительного подразделения, занимавшегося возведением и монтажом технологических линий новых предприятий [307].
Чтобы представить важность владения технологиями, достаточно вспомнить, что после окончания войны «Bayer» через медицинские круги предложил англичанам вернуть обратно африканские колонии в обмен на германин (Bayer-205). «Germanin» был получен в 1916 г. Рихардом Котэ, Оскаром Дресселем и Бернхардом Хейманом как лекарство от чумы крупного рогатого скота и сонной болезни, необходимое для освоения колоний. Его очень сложный состав хранился в тайне, и неизвестно, как закончились бы переговоры, если бы французский химик Фурно вовремя не разработал аналог немецкого препарата [12; 312].
Союзники пытались схватить и автора синтеза азота Фрица Хабера, но тот скрылся в Швейцарии. Пресса утверждала, что к нему присоединился глава «Bayer»: «“New York Times” писала, что и “основная связка между “бизнесом” и генералом Людендорфом… самый активный пан-германист” Карл Дуйсберг скрылся в Швейцарии», — описывает ситуацию Д. Джеффрейс: «Это было неправдой, в начале декабря Карл Дуйсберг, как и большинство топ-менеджеров его предприятия, встретили новозеландские оккупационные войска в Леверкузене. Всё, что можно было конфисковать в счёт будущих репараций, бралось на заметку, по пятам войск шла дюжина французских военных специалистов по химии, рыскающих в поисках информации о технологиях производства взрывчатых веществ, газов, красок, нитратов и т. д.» [1].
Хабер «всплыл» на поверхность в составе немецкой делегации на Парижской мирной конференции, куда прибыл вместе с Бошем. Вместе они стали свидетелями всё возрастающих требований и откровенного шантажа со стороны победителей, которые выторговали себе право до 1 января 1925 г. выкупить четверть Interessen Gemeinschaft по цене ниже рыночной при условии, что ни один патент или актив не будет возвращён прежним владельцам в счёт компенсации военных издержек, а права немецких торговых марок будут аннулированы. Несогласный с решениями Версаля Мендельсон-Бартольди писал своё видение причин войны, где её зачинщиком выставил Россию, но ещё одним требованием победителей стало сравнять с землёй сами немецкие предприятия, что вместе с предыдущим означало хоть и завуалированное, но обычное воровство технологии [1; 33].
Не дожидаясь окончательного решения, Карл Бош под покровом ночи спустился по карнизу, перелез через колючую проволоку, за которой содержалась немецкая делегация, и покинул отель-тюрьму для встречи с Жозефом Фроссаром (Joseph Frossard), служащим немецкого химического предприятия во Франции, конфискованного с началом военных действий. Через него Бош предложил передать союзникам технологию процесса Хабера — Боша лишь за 10 % её номинальной стоимости в обмен на отмену решения о разрушении заводов в Леверкузене, Опау, Людвигсхафене, Лойне и Хёхсте и небольшое вознаграждение с каждой произведённой тонны продукции. Двумя днями позже Бош покинул территорию немецкой делегации уже через главные ворота для переговоров с французскими министрами. Он объяснял стратегическое значение химических предприятий в производстве удобрений и заявлял, что их закрытие вызовет в Германии голод. Французская сторона запросила строительство аналогичных предприятий на французской территории с обучением персонала. Бош просил вернуть 50 % долю конфискованных предприятий [1].
