словам Г. И. Бройдо, «вся его [Мансурова] политика сводилась к тому, чтобы на наших штыках въехать в Старую Бухару и забрать свои миллионы, а если можно, и прихватить лишок» [251]. Если выражаться более нейтрально, эти люди были глубоко заинтересованы в бухарских делах и считали, что могли бы управлять страной лучше, чем эмир. Личные мотивы у них неразрывно переплетались с альтруистическими.
Все это осложняло отношения с советской властью. Усугубило трудное положение младобухарцев то, что в сентябре 1918 года небольшая группа мусульман, проживавших в русских поселениях Бухары, организовала собственную политическую партию, «которая будет во всех отношениях следовать большевистской программе» [252]. Это была Бухарская коммунистическая партия (БКП). Как коммунистическая партия, она пользовалась расположением, хотя и не всегда поддержкой, советского правительства Ташкента, тогда как отношения БКП с младобухарцами оставались почти исключительно враждебными. Большинство членов партии были туркестанцами или татарами, мало связанными с самой Бухарой, но коммунизм обеспечил их необходимой лексикой для того, чтобы активно критиковать младобухарцев за принадлежность к национальной буржуазии с ее чисто индивидуалистическим интересом к политике. Младобухарцы, в свою очередь, считали членов БКП чужаками, а их политическую программу – не подходящей для Бухары. Ожесточенная вражда между двумя группами революционеров впоследствии оказала заметное влияние на ход событий в советской Бухаре.
Большевики испытывали к младобухарцам противоречивые чувства. С одной стороны, они оказывали последним помощь в рамках своей «восточной политики» и поддержки революции в колониях. Убийство афганского хана Хабибуллы сделало идею Бухары как потенциального авангарда революции еще более привлекательной. Но большевикам Бухара была нужна и как поставщик хлопка и зерна во время Гражданской войны, и в ноябре 1919 года Турккомиссия для осуществления крупных закупок сельскохозяйственных товаров без колебаний назначила своим торговым агентом в Бухаре миллионера Натаниэля Потеляхова, бухарского еврея [Генис 2003: 194] [253]. При этом большевики по-прежнему с глубоким подозрением относились к идеологическим предпочтениям младобухарцев и сомневались, что движение против Бухарского эмира способно набрать силу.
Младобухарцам выделили кое-какие средства для организации протестного движения в самой Бухаре, хотя их достижения были довольно скромными. В 1918–1920 годах младобухарское влияние на Бухару было минимальным. В докладе мусульманского секретаря русской резидентуры младобухарскому Центральному комитету в Москве в апреле 1919 года утверждалось, что многие правительственные чиновники сочувствуют прогрессистам, а среди населения широко распространилось недовольство – результат усиления государственных реквизиций ради укрепления военной мощи [254]. Но в смысле реальных цифр ситуация была плачевной. Под конец драмы, в августе 1920 года, тайная организация в Бухаре утверждала, что в ее распоряжении имеется дружина из 50 человек, но нет оружия для обучения и инструкторов [255]. Активисты совершали нападения на солдат, убийства и грабежи, то есть применяли тактику, знакомую большевикам по собственному опыту, но, на их взгляд, малоэффективную и даже контрпродуктивную в условиях Бухары. Большинство наблюдателей-большевиков сурово осуждали младобухарцев.
Декабристы Азии – младобухарцы… ничему не научились у истории, – писал в августе 1919 года комментатор из Ташкента. – Путь просвещения и революционирования масс для них слишком долог. Поэтому угнетенный народ… Бухары надо «освободить» извне силой штыков пролетарской Красной армии Туркестана. Что «освобождаемые» эксплуатируемые массы могут по своей темноте принять освободителей за иноземных насильщиков – до этого азиатским декабристам дела нет [256].
Член Турккомиссии В. В. Куйбышев посетил Бухару в ноябре 1919 года и дал столь же отрицательную оценку младобухарцам, пользующимся «нашим покровительством и мальчишески, ни к чему, хулигански, ведущим себя и обостряющим этим наши взаимоотношения с Бухарой. <…> Деятельность их, – продолжал он, – или должна быть согласована с нашей политикой, или мы должны urbi et orbi заявить об отрицательном отношении к их выступлениям, часто носящим прямо грабительский характер» [257]. К весне 1920 года, с упадком Мусбюро, основную поддержку младобухарцам в Ташкенте оказывал Совинтерпроп, тогда как отношения с Турккомиссией были холодными.
В самой Бухаре эмир укреплял свой режим изнутри и пытался подготовиться к войне, принимая серьезные меры для усиления и модернизации армии. Хотя в живой силе недостатка не было, с обучением и боеприпасами дело обстояло хуже. По сообщениям, регулярные войска бухарской армии насчитывали 30 000 человек, но были плохо оснащены и практически не обучены. Офицерский состав был пестрым: османские и австрийские военнопленные, дезертиры из Британской Индийской армии в Месопотамии, нескольких антибольшевистски настроенных русских офицеров и казаков [258]. 26 октября 1918 года Алим-хан направил посольство в Афганистан, по результатам которого Хабибулла-хан выделил Бухаре 200 солдат и шесть слонов [Салимбек 2009:235; Бальджувани 1994: 54]. Однако эмир не спешил завязывать тесные отношения с противниками Советов в Гражданской войне, поскольку не хотел давать советскому правительству повод для нападения. Он явно не питал симпатий к конституционалистам Кокандской автономии, но при этом не поддерживал связей с басмачами и не оказывал никакой помощи беженцам из Туркестана. Был осторожен даже с англичанами. Когда в Бухаре в конце 1919 года объявился британский агент Ф. М. Бейли, он не был принят ни одним правительственным чиновником. «Я до сих пор не видел ни одного члена бухарского правительства, они подозрительны и боятся иметь со мной дело, – сообщал он. – Наши войска далеко, а большевики близко, и я полагаю, что тут боятся последствий, если до большевиков дойдет, что мне помогают» [259]. Пока эмир находился на престоле, он поддерживал с англичанами ограниченные контакты и получил от них мало помощи: по-видимому, лишь 500 винтовок, прибывших из Ирана вместе с двумя младшими офицерами [260]. Это не помешало ему приобрести в глазах как большевиков, так и младобухарцев репутацию британского тайного агента.
Осмотрительность эмира, казалось, принесла свои плоды, и осенью 1919 года его отношения с советским правительством были почти дружественными. Резидент Советской России в Бухаре А. Е. Аксельрод ратовал за отсрочку развязки, благодаря чему выступление в конечном счете поднимут революционное движение и Мусульманская армия, набранная среди перебежчиков из армии эмира. Немедленное разрешение проблемы военным путем, утверждал он, создаст огромные трудности: «Разгромить бухарскую армию очень легко, но справиться с двух с половиной миллионным населением, находящимся частью в горах, будет совершенно невозможно» [261]. Аксельрод располагал поддержкой в Москве, в лице наркома иностранных дел Г. В. Чичерина, который хотел иметь полный контроль над советскими действиями в Средней Азии, чтобы избежать трудностей с иностранными державами, особенно Англией. Ленин также предпочитал последовательный подход, основанный на местной работе и сотрудничестве с местными некоммунистическими силами и направленный на подготовку местного восстания.
В конце концов к резкому изменению политики привели нетерпение и настойчивость
