Игорь Додонов - Истоки славянской письменности

Таблица 5.

Сходство в начертаниях и звуковых значениях 12 бояновых рун с ретринскими (а это около 40 %, исходя из того, что количество рун бояновицы свыше 30, и около 50 %, если отталкиваться от 23 рунических знаков Ретры) говорит о безусловном родстве этих двух типов письма. Определённое родство есть и с датским руническим футарком (5 рун — это около 16 %, отталкиваясь от количества бояновых рун). Памятуя о том, что руны «Боянова гимна» схожи также с пеласго-фракийской руникой, опираясь на которую даже произвели их озвучивание, можно смело говорить о промежуточном положении бояновицы между нордическим и южным типом рунического письма.

А. И. Асов видит в совпадении 12 ретринских и бояновых рун доказательство подлинности первых (надо полагать, и последних также). Вот что он пишет: «Мне представляется невероятным, чтобы священник Шпонхольц знал младшие датские руны, да ещё добавил к ним новые знаки, весьма напоминающие руны “бояновицы”, кои в то время были неизвестны» (II, 9; 364). Так-то оно так. Но вот поддельщик «Боянова гимна», если допускать, что «Гимн» — подделка, вполне мог знать о рунах Ретры (вспомним, что А. И. Сулакадзев был весьма образован и старался быть в курсе научных достижений и открытий своего времени) и обеспечить сходство с ними письменных знаков подделываемого им памятника. При таком раскладе не только не приходится говорить о подлинности «Боянова гимна», но и подлинности ретринских надписей также. Они вполне могли быть фальсификацией. Так что аргумент Александра Игоревича, на наш взгляд, вовсе не аргумент.

Но выше отмечалось, что доказательством аутентичности как надписей Ретры, так и «Боянова гимна» может считаться как раз то, что руны их совпадают лишь частично. А. И. Сулакадзев, если он подделывал «Боянов гимн», делал это в период, когда в подлинности ретринских рун почти никто не сомневался, славянская руника, если можно так выразиться, «была на взлёте». Вполне логично допустить, что Сулакадзев должен был добиваться как можно большего сходства с ней. Но этого почему-то не делал. Можно предположить буквально-таки дьявольскую хитрость с его стороны, что он сознательно запутывал дело. Можно. Но только почему-то в случаях с приписками, в которых Александра Ивановича тоже обвиняют, действовал он, наоборот, совсем немудрёно и легко «прокалывался». Одно с другим явно не согласуется. Допуская же подлинность «Боянова гимна», утверждать о поддельности руники Ретры уже значительно труднее. Ибо в этом случае, действительно, стоя на позициях её фальсификации, трудно объяснить тот факт, что 50 % ретринских рун схожи с рунами «Боянова гимна», о котором во времена возможной подделки древностей Ретры никто не знал.

А. И. Асов, досконально изучивший «Боянов гимн», выделил некоторые особенности его орфографии, которые, между прочим, согласуются с правилами орфографии более поздних славянских письменных памятников (в том числе и тех, подлинность которых под сомнение никто не ставит). Особенности эти таковы:

1) Часто в записи слов «Боянова гимна» опускаются руны, означающие гласные звуки (II, 9; 244). Подобные сокращения присутствуют в славянских рукописях и позднее (II, 56; 43). Однако для славянской речи присутствие букв, означающих гласные, всё же необходимо, иначе будет потерян смысл (в отличие, например, от языков семитской группы, которые успешно используют консонантное письмо).

2) Иногда в «Гимне» в именах собственных также опускаются руны, означающие согласные, ибо предполагается, что читателю известно, о ком идёт речь (II, 9; 244). Эта особенность также характерна для славянских памятников письменности всех времён (II, 9; 245).

3) Среди особенностей письма берестяных грамот учёными отмечены регулярные замены «О» — «Ъ», «Е» — «Ь» — «G» — «И», «Ц» — «Ч», «G»— «J». Подобная взаимозаменяемость букв отмечена, кстати, и в «Велесовой книге», о которой мы поговорим чуть ниже. Соответствующие руны заменяют друг друга и в «Бояновом гимне» (II, 9; 245).

4) Оказавшись рядом, две одинаковые руны чаще всего сливаются в одну (II, 9; 245). В старославянских рукописях обычно такое происходит в тех случаях, когда между оказавшимися рядом согласными до падения редуцированных и их утраты был полугласный. Например, в Синодальном Списке написано: «ПОКЛОNITIСJ»; вместо: «ПОКЛОNИТЪ ТИ СJ» (II, 9; 245).

В «Книге Велеса» отмечено соединение в одну не только одинаковых букв, означающих согласные звуки, но и гласные (и близкие по произношению гласные и полугласные) на стыке двух слов (II, 9; 245).

К этим орфографическим особенностям надо присовокупить ряд грамматических особенностей языка «Боянова гимна». Здесь мы не будем производить их разбор, дабы не усложнять изложение, ибо подобный разбор предполагает специальную филологическую подготовку. Интересующихся отсылаем к работе А. И. Асова «Славянские руны и “Боянов гимн”» (с. 246–247).

Если учесть, что «Гимн» — это памятник IV века н. э., то становится ясно, что и лексика его может отличаться от той, которую мы знаем по памятникам старославянского, древнерусского и прочих древних славянских языков, датируемым не ранее Х века н. э. (имеются в виду памятники, подлинность которых не подвергается сомнению). Пожалуй, никто не будет спорить, что русский язык XIV века отличается по фонетике, грамматике, орфографии и лексике от современного русского. Шесть веков — это шесть веков. Точно так же нельзя требовать абсолютного соответствия между славянским наречием IV века н. э. и славянскими языками Х века н. э., а при отсутствии такового соответствия объявлять памятник, написанный на этом самом наречии IV века н. э., поддельным.

Наше представление о славянских диалектах праславянского периода вообще очень схематично. Показательно мнение одного из ведущих советских языковедов Р. И. Аванесова, который считает, «что появление новых диалектных черт периода феодальной раздробленности (со второй половины XII века) наслаивается на старые диалектные черты, соответствующие старым племенам, в результате чего мы пока не можем судить о характере диалектов предшествующей поры (выделено нами. — И.Д.) и об их территориальном распределении» (II, 55; 30). И далее: «Раннедревнерусские диалектные границы (до X–XI веков), тем более границы «племенных диалектов», по современным лингвогеографическим данным вообще не восстанавливаются…» (II, 55; 31). Что это значит? Да то, что о племенных славянских диалектах мы ничего определённого сказать, по существу, не можем. И если уж такое положение существует, когда мы имеем в виду века, близкие к Х — XI, то что говорить о IV веке н. э.

Так вот, наличие указанных языковых особенностей «Боянова гимна» позволяет объяснить на первый вид дикое и бессмысленное звучание этого памятника. Вот как, например, звучат те строки гимна, транслитерацию которых А. И. Сулакадзев выполнил для Г. Р. Державина (перевод их приведён выше):

Однако мы отмечали, что озвучивание А. И. Сулакадзевым ряда рун «Боянова гимна» неверно. Поэтому неверны и его прочтение, и его перевод «Гимна». Более благообразно выглядит транслитерация тех же восьми строк памятника, произведённая А. И. Асовым:

И всё-таки текст отличается по звучанию от старославянских и древнерусских памятников.

«Нагромождение псевдоархаизмов», собрание «заумных слов», «принципиально непонятный» текст — каких только уничтожающих характеристик не использовали для «Боянова гимна» современные исследователи (II, 34; 166–167). Как они перекликаются с характеристиками, которые безапелляционно давал раритетам коллекции А. И. Сулакадзева А. Х. Востоков: исполненные «небывалых слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы, чтоб казалось древнее» (II, 34; 174).

Но даже современные критики вынуждены признать, что славянские корни в этих «псевдоархаизмах» всё-таки присутствуют (II, 34; 166). Значит, не так уж «псевдоархаизмы» бессмысленны. И, может быть, всё-таки нужно говорить о неизвестных нам языковых особенностях.

Кстати, выдуманная Сулакадзевым «бессмыслица», оказывается, имеет свои правила орфографии (во многом согласующиеся с орфографией более поздних славянских письменных памятников) и свои особенности грамматики. Другими словами, «бессмыслица» имеет довольно сложную систему. И примитивной работу по созданию такой системы назвать никак нельзя. Нельзя в таком случае именовать примитивными и представления Сулакадзева о признаках древности славянских письменных памятников, как это делает В. П. Козлов (II, 34; 167). Таковые признаки Сулакадзев знал, как следует из только что изложенного, совсем неплохо. И заслуживает Александр Иванович в этом случае звание не неумелого поддельщика под древность, а подлинного и очень грамотного аса фальсификации.