Иван Грибков - Особый штаб «Россия»

Смысловский соглашался с Власовым в том, что немцев нельзя слишком глубоко допускать в Россию (графиня Ирина Николаевна Хольмстон-Смысловская в интервью радио «Свобода» в 1999 г. привела слова своего мужа: «Там, в России, если дойдет до того, что немцы выиграют войну, там нельзя допустить, чтобы немцы поставили нам своих гаулейтеров, надо, чтобы это русские были, которые стопроцентно чистые…»). Смысловский придерживался идеи накопления русских сил, в том числе и внутри оккупационных органов, что в конечном итоге должно было привести к получению статуса союзника[478]. Отсюда становится понятным, почему Борис Алексеевич остался верен клятве, данной Германии. Только в рамках Рейха и следовало добиваться статуса союзника, считал Смысловский, поскольку в любом случае формированием и обеспечением добровольцев занимались бы немцы.

Андрей Андреевич не жаловал немцев, хотя в личном общении с ними был предельно корректен. Еще во время первой встречи Смысловский заметил, что у Власова «сказывалась привычка на многое смотреть сквозь очки советского воспитания, а на немцев — как на исторических врагов России»[479].

Хотя тогда, весной 1943 г., делать какие-либо окончательные выводы было еще рано, Борис Алексеевич сделал для себя вывод: «Андрей Андреевич Власов, безусловно, большой и умный человек»[480].

Третья встреча с Власовым, по словам Смысловского, состоялась в конце 1944 г. в одной из «пригородных вилл Берлина» (в Далеме). На наш взгляд, встреча происходила в конце января — феврале 1945 г., поскольку проблемы, затронутые в ее ходе, напрямую касались формирования РОА и 1-й РНА. Подготовкой встречи занимались генерал-майор Ф. И. Трухин и генерал-майор М. М. Шаповалов[481].

С генералом Ф. И. Трухиным Смысловский познакомился еще летом 1941 г. В начале войны Федор Иванович попал в плен, и первый, кто его допрашивал, был капитан вермахта фон Регенау. В последующем Смысловский, видимо, еще не раз встречался с Трухиным. По крайней мере, известно, что в июле 1942 г. Федор Иванович две недели находился в Варшавской разведывательной школе, где занимался подготовкой конспекта лекций по ведению войсковой разведки, причем выполнить эту работу его попросил бывший генерал-майор РККА Б. С. Рихтер, один из преподавателей разведшколы[482].

С генералом М. М. Шаповаловым Борис Алексеевич был знаком еще по совместной деятельности в Зондерштабе «Р». После долгих переговоров, в декабре 1944 г. Михаил Михайлович перешел на службу в ВС КОНР. Шаповалов на некоторое время сделался противником Бориса Алексеевича — из-за его отказа примкнуть к РОА. Но затем, как пишет Смысловский, Шаповалов «переложил гнев на милость и стал упорно проситься ко мне обратно, засыпая меня "политически-любовными" письмами»[483].

М. М. Шаповалов

Власов, по словам Смысловского, находился «в зените своей славы», являлся Главнокомандующим русскими вооруженными силами и всеми русскими вооруженными формированиями. Андрей Андреевич уже встречался с генералом от кавалерии П. Н. Красновым и начальником штаба Главного управления казачьих войск, генерал-майором С. Н. Красновым, чтобы найти общие точки для сотрудничества, а также с командиром Русского охранного корпуса (Russisches Schutzkorps) генерал-лейтенантом Б. А. Штейфоном, согласившимся перейти в подчинение командованию войск КОНР только по одной причине, — кадры РОКа несли очень большие потери, ведя боевые действия в горах Югославии. Чтобы совсем не потерять людей, Штейфон пошел на сближение с Власовым, надеясь тем самым вывести соединение из боев и предоставить личному составу необходимую передышку.

Беседа Бориса Алексеевича с Власовым длилась около четырех часов. Разговор шел о слиянии его формирований с РОА. Смысловскому предложили должность начальника штаба ВС КОНР (по версии С. И. Дробязко — должность начальника военной разведки РОА). Планировалось, писал Борис Алексеевич, что на базе его частей будет развернут 1-й корпус РОА под командованием генерала Трухина. В состав 2-го корпуса войдет личный состав 1-й и 2-й дивизий РОА (по немецкой номенклатуре — 600-я и 650-я), в состав 3-го корпуса — солдаты и офицеры Русского охранного корпуса и 3-й дивизии РОА (700-я)[484].

Однако конструктивного диалога не получилось. Борис Алексеевич вспоминал:

«Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам.

По вопросу политическому — я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом Пражском манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего вести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.

Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Беречь русскую кровь. Поэтому я был против того, чтобы генерал Власов написал воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо-саксонцами.

Третий вопрос, на котором мы кардинально расходились, — это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная политика была самоубийством. Это историческая правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением. Мне казалось, и я твердо стоял на той точке зрения, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца. И вот тут наш разговор перешел в ту драматическую стадию, которая, как оказалось потом, сделалась "началом всех начал", то есть привела генерала к тем оперативным решениям, эпилогом коих был удар — совместно с чешскими партизанами — по отступающим немецким дивизиям и результат — освобождение Праги»[485].

Итак, ни о какой командной должности в составе РОА Борис Алексеевич не помышлял. Война была проиграна. Присоединение к Власову ничего бы ему не дало, кроме разрыва отношений с немцами, его личной гибели и гибели его подчиненных.

Во-вторых, Борис Алексеевич знал, благодаря кому Власов и его окружение сумели создать ВС КОНР (как он отмечал, «…я знаю закулисную сторону политического рождения генерала Власова»). За этими мероприятиями, позволившими бывшему советскому генералу обрести реальную власть и войсковые соединения, стояла тень рейхсфюрера СС. Смысловский не желал связывать себя какими-либо узами с ведомством Гиммлера. Он понимал, почему Власов пошел на контакт с «Черным орденом», но выбора его не одобрял.

В-третьих, Бориса Алексеевича раздражало окружение генерала, куда входили члены НТС (например, генерал-майор Ф. И. Трухин). В очередной раз бороться с «новопоколенцами», терять на это время ему не хотелось.

Наконец, Смысловскому не удалось преодолеть в отношениях с Власовым ряд «стереотипов», хотя, возможно, Борис Алексеевич и пытался от них освободиться. На страницах «Суворовца» он отчасти постарался рассказать о той непроходимой пропасти, отделявшей его от Власова: «Мы были разные люди и по характеру, и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально противоположных школах». Но разумеется, этим проблема не исчерпывается, и ее корни следует искать еще глубже. На этот аспект, в частности, указал лихтенштейнский публицист Хеннинг фон Фогельзанг, отметивший, что Смысловский и Власов представляли собой «два мира, которые тогда не могли найти друг друга»[486].

Следует добавить, что хотя количество российских эмигрантов, желающих вступить в ВС КОНР, было велико, они очень часто подвергались во власовской армии фактическому третированию со стороны бывших советских военнослужащих. «В политических и бытовых вопросах, — считает историк Е. Г. Кривошеева, — было слишком много разногласий, тем более что возрастные критерии в РОА были сильно размыты»[487].

Эмигранты обвиняли Власова в «советскости», считая генерала типичным представителем большевистской военно-государственной номенклатуры, который оказался на стороне Рейха лишь в силу сложившихся обстоятельств. Они не принимали политических установок власовского движения, отрицающих возможность восстановления дореволюционных порядков в России.

Сам Смысловский лишь много позже, в Аргентине, формально признал значение личности генерала Власова для русских борцов с большевизмом в годы Второй мировой войны. Он указал, что Андрей Андреевич, бывший для советский власти «свой, по плоти и крови», «явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию!.. Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, РОА одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата»[488].