Скоро создалось другое осложнение.
- Не знаем, что делать с Катей, - говорили учителя. - Она не ходит в школу, а когда приходит, заниматься не хочет, ничего не делает, грубит.
Я вызывала Катю к себе, жаловались родителям - ничего не помогало. А Катя была лучшей нашей ученицей, способной, умницей.
И наконец узнали правду. У Кати должен быть ребенок. Это был первый случай в нашей школе. Мы всегда поражались, какие прекрасные, чисто товарищеские отношения создались между ребятами в школе, ни о каких романах не было и речи, и даже противники совместного обучения должны были изменить свое мнение.
Отцом ребенка оказался секретарь комсомольской ячейки, присланный из Тулы губернским комитетом партии для руководства нашей молодежью.
Секретари комсомольских ячеек менялись один за другим.
Привыкшие к разнузданной жизни в городе, секретари эти всегда вносили элемент распущенности в среду наших учащихся. И так как присылались они в Ясную Поляну губернскими властями, то и борьба с ними была непосильна. Губком стоял за них горой.
В сумерки, тайком от комсомольской ячейки, прибежала ко мне хорошенькая девочка лет семнадцати, Марина Карасева.
Славная она была девочка, и весь облик ее не подходил к комсомолу. Такая она была аккуратная, изящная, тихая. Грубые шугки, необходимость доносить на начальство и учителей, панибратство - казалось, все претило ей в комсомольской ячейке.
- Марина, почему ты пошла в комсомол? - как-то спросила я ее.
- А в университет-то как же иначе, Александра Львовна? Беспартийных-то ведь не принимают!
Марина была расстроена, с трудом сдерживала слезы.
- Пропала я, Александра Львовна!
- Что такое?! Почему?
- Меня исключили из ячейки!
- За что? Что такое?!
- Товарищ Воробьев, секретарь наш, докопался, что мой отец когда-то в полиции служил...
- Ну так ведь раньше же знали, что твой отец был в полиции.
- Знали и глядели сквозь пальцы, а теперь Воробьев очень на меня рассердился...
- За что?
- Да как вам сказать?.. Приставал он ко мне. Ну, я рассердилась и отшила его как следует...
Марина кончила школу и исчезла. Ходили слухи, что она пыталась получить службу, но ввиду того, что отец когда-то служил в полиции, ее не приняли в профсоюз, и служить она не могла.
Года через полтора я встретила Марину в Туле в лавке. Она была все такая же хорошенькая, но меня больно поразило, что лицо ее было накрашено, от всего ее существа пахло дешевыми и сильными духами.
- Марина!
- Здравствуйте, Александра Львовна!
- Ну, как ты? Работаешь?
Она не ответила мне. Отвернувшись, она горько заплакала.
И все-таки наша школа "осовечивалась" медленнее, чем другие школы. Отчасти это происходило благодаря декрету. ВЦИК разрешил организацию толстовской коммуны и распространение в какой-то форме толстовских идей. И Ленин сказал: "Советская власть может позволить себе роскошь в СССР иметь Толстовский уголок". И каждому местному коммунисту, щерящему зубы на Ясную Поляну, я неизменно приводила эти слова "всемогущего". Они действовали, особенно в первые годы. В школе долгое время не было ни комсомольской, ни пионерской организаций. И хотя религиозно-нравственных вопросов школа не касалась, влияние учителей на ребят сказывалось. Конечно, приходилось и нам идти на компромиссы, но все же мне казалось, что в основном мы не уступим и удержим школу от советского растления. А я принадлежу к тем неисправимым оптимистам, которые из года в год предсказывают падение большевизма.
Помню, Тульский профессиональный союз прислал нам бумагу с предложением добровольно пожертвовать деньги на военный воздушный флот. Сотрудники школы и музея собрались и постановили: ввиду того, что Толстой был против войны, а мы работаем в Ясной Поляне в его память, мы не можем жертвовать на военные цели.
Это постановление произвело бурю среди тульских партийных кругов. Запрашивали Москву: что делать? Присылали к нам представителя из профессионального союза объясняться, но мы настояли на своем, денег не дали.
Но зато в вопросах непринципиальных мы добросовестно исполняли предписания центра. Это было нелегко. Одно нововведение следовало за другим. Не успеем мы применить один метод, одну теорию, как вводились другие.
Одним из трудных нововведений было самоуправление в школах. Вводилось оно во всех группах, начиная с детских садов, и придавалось ему большое значение. Первым вопросом, при каждом обследовании, каждой ревизии, было: "А самоуправление в школе у вас есть?" Отвечали: "Есть!"
- Ребята, кто у вас в самоуправлении? Кто заведует хозяйственной комиссией? Ты? Ну, в чем же заключается твоя деятельность?
Крошечная старательная девочка, с притянутыми розовым гребешком белесыми волосами, захлебываясь и глотая слюну, говорила, как заученный урок:
- Я слежу за порядком, выдаю тетради, карандаши...
- Ну хорошо! А кто заведует санитарной комиссией?
- Я!
- А у самого руки грязные... Ну, в чем заключается твоя работа?
- Когда ребята приходят в школу, я осматриваю руки, шею, лицо, слежу за чистотой класса, чтобы пыли не было.
Кампанию за гигиену и чистоту с большим успехом начал известный педагог Шацкий в своем городке. И наша школа старалась не только у себя проводить "навыки чистоты", как это принято было называть, но старалась вводить гигиенические условия жизни через школу в семьи учащихся. Другие школы были подражателями Шацкого, и, как всякое подражание, это скоро превратилось во что-то обязательное и нудное, как для учителей, так и для учеников. Да и как было вводить все эти правила чистоты и гигиены при ужасающей бедности и нищете крестьянства?
Один раз, осматривая ребят, комиссия чистоты обнаружила, что у одного мальчика, приходившего в школу за три версты из деревни Бабурино, тело покрыто вшами. Недолго думая, комиссия постановила отправить мальчика домой.
Горько заплакал вшивый мальчик. На дворе было холодно, мело. Учительница сжалилась:
- Ну, оставайся, только завтра вымойся хорошенько и перемени рубаху.
Но мальчику не давали покоя:
- Вшивый, вшивый! - дразнили его. - Отодвинься, а то и на нас переползут. Вшивый черт! Вшивый черт!
На большой перемене мальчик не ел, стоял в углу и плакал. Вмешались учителя. Выяснилось, что семья бабуринского мальчика очень бедная, большая, дети - мал мала меньше, этот самый старший. Изба маленькая, с соломенной крышей, тут же и телята, и овцы. Родители решили дать старшему образование, собрали ему лучшую одежду. Ситцевая розовая рубаха, которая была на нем, была единственная.
Позднее, в 1925-1926 годах в школе образовалась комсомольская ячейка, и самоуправление потеряло всякий смысл. Некоторое время обе организации существовали параллельно, и задачи их сталкивались. Постепенно комсомольцы и пионеры вошли в самоуправление. Ячейка запретила выбирать беспартийных. Сначала ребята боролись, умышленно проводя беспартийных, но каждый раз комсомольская ячейка объявляла выбор неправильным и заставляла учащихся голосовать снова. В конце концов ребятам это надоело, и самоуправление фактически перешло в руки комсомола.
Не было устойчивости и в методической работе школы: не успевали учителя привыкнуть к одному методу, как его ломали и вводили другой. Немало слез пролили серые провинциальные учительницы, изо всех сил стараясь воспринять премудрость советских методистов. Сплошь да рядом это были несчастные, запуганные, замученные работой люди. Сельская учительница должна была делать все: вести, иногда одновременно, три группы в школе, участвовать в работе сельсовета, ликвидировать неграмотность среди взрослых, принимать участие в учительских, родительских собраниях, организовывать женотделы, проводить различные кампании, ставить спектакли, выступать с антирелигиозными речами, продавать облигации займов, которые крестьяне не покупали и за которые жестоко ругались... И при этом учительница должна была изучать новые методы, которые через год упразднялись.
Безграмотные, жестокие, опьяненные могуществом хамы держали учителей в рабстве.
Помню, у нас в Ясной Поляне была конференция районного учительства. Я открыла собрание, первым попросил слово секретарь райкома Панов.
- Товарищи! - крикливым голосом привычного советского оратора начал он. Здесь наблюдается весьма печальное явление. В то время как советская власть организует собрания, то есть всякие там конференции для помощи и просвещения нашего, так сказать, учительства, учительство не оценивает, товарищи! Я должен констатировать печальное явление. Одна из наших учительниц, - и он назвал фамилию, - так сказать, отсутствует. Товарищи! Мы должны в корне пресечь...
- Ребенок у нее умирает, - послышался робкий голос из задних рядов.
