Таким образом, освобождение крестьян не урегулировало ситуацию, а, наоборот, заложило основы для еще большего недоверия, породило в крестьянах жажду мести и укрепило их решимость. Согласно уставной грамоте, они получали либо очень маленькие земельные наделы, либо более крупные наделы очень плохого качества и оказались прикреплены к ним обязательством выкупить землю за 47 лет по непомерным ценам. Цены устанавливались самими помещиками согласно качеству земли и оказались завышенными. В черноземных губерниях помещики вообще не желали расставаться со своей землей и искушали крестьян, предлагая им в подарок надел земли для постройки дома. В обмен крестьяне теряли все права на причитающийся им участок.
Ужасные злоупотребления при разделе земель, лесов и пастбищ повсеместно вызывали протесты. Мой отец был мировым посредником, и не проходило ни дня, чтобы наш двор не был с утра до ночи полон крестьян, которые просили отца выслушать их жалобы и уладить споры с помещиками. Порой двор заполнялся телегами, в которых лежали стонущие люди, избитые почти до смерти и окруженные рыдающими женщинами. Эти несчастные нередко приезжали издалека в надежде найти защиту и правосудие.
Губернатор неоднократно рассылал приказы более сурово наказывать восставших. Испуганные помещики делали все, что могли, чтобы задушить протесты в зародыше. Они считали, что власть вернется к ним сразу же, как только крестьяне лишатся средств к существованию.
Крестьяне же думали так: «Похоже, что земля – та земля, что пропитана потом наших предков, – останется в руках наших хозяев и у нас отнимут даже те наделы, которые мы всегда обрабатывали. И это называется свободой? Неужели царь хочет, чтобы мы умерли с голода? Кто-то подменил уставную грамоту. Из нее вырвали самые важные страницы. Царь не мог оставить всю землю помещикам. Кто бы тогда ее обрабатывал? Не мы. Мы и так слишком долго на них работали. Земля наша, и мы должны получить ее всю любой ценой. Зачем нам свобода без земли? Мы пойдем к царю и расскажем ему правду. Он защитит нас».
Крестьяне твердо стояли на своем. По всей России повторялись слова: «Земля наша. Мы работаем на ней сотни лет. Помещики обманули царя так же, как обманули нас. Мы этого не потерпим. Мы пойдем к самому царю. Земля будет наша». В этих простых крестьянских речах отражалась точка зрения, сохранявшаяся в течение столетий, – что земля принадлежит тому, кто ее обрабатывает. Крестьяне были абсолютно убеждены, что, как только царь узнает об учиненной с ними несправедливости, он немедленно придет им на помощь. А пока же их ненависть к дворянам и чиновникам усиливалась. Наконец избитые, оскорбленные, доведенные до крайности крестьяне решили отправить доверенных посланцев к царю в Петербург. Осторожно, втайне они собирали посланцам деньги на дорогу, выбирая своих представителей среди тех, кто доказал свою преданность общине. Об одном человеке они говорили так: «Он получил двести розог, и кроме того, его сильно избили. Он пострадал за свою деревню, проведя год в тюрьме. Мы должны ему доверять».
Посланцы торжественно отправлялись в путь. Сходив в церковь, они прощались с семьями и соседями, как будто были убеждены, что встретят свою смерть. Их ждала разная судьба. Одних арестовывали сразу же по прибытии в Петербург. Других задерживали, когда те стояли перед дворцом, размышляя, как передать царю жалобы, которые принесли на своей груди. Нередко они бросались к царской карете, когда та ехала по улице, и, упав на колени, протягивали царю свои прошения. Их немедленно брала под арест стража, окружавшая карету, и уводила на допрос. За этим обычно следовала тюрьма и Сибирь. Иногда их высылали в одну из внутренних губерний. В газетах о таких случаях обычно почти не упоминалось.
Однако неудачи не лишали крестьян убежденности в том, что если бы царь знал правду, то несправедливостей бы не случилось. Когда им указывали на то, что карательные акции совершала армия царя, они всегда отвечали, что это произошло из-за интриг дворянства.
– Помещики оклеветали нас, – говорили малороссияне.
– Землевладельцы и чиновники обманывают царя, – утверждали великороссы.
Получив свободу умереть с голода, два миллиона дворовых разбрелись куда глаза глядят. У них не было ни земли, ни дома. Прочие крестьяне были вынуждены остаться на крохотных или бесплодных клочках земли. Обычно эти наделы были гораздо меньше, чем те, что находились в их владении прежде. В 1874 г. я слышала, как группа крестьян критиковала манифест об освобождении за то, что в нем ничего не говорилось о земле. Один из младших крестьян сказал:
– Лучше бы ее вообще не было, этой воли.
С печи раздался голос:
– Что ты говоришь? Сколько воли у нас прибавилось, столько воли убавилось у помещиков. Они больше не могут продавать нас, менять на собак и пороть до смерти. Был бы я такой развалиной в шестьдесят лет, если бы мне не перебили кнутом кости, так что я не могу даже с печи слезть без чужой помощи? Нет, парень, ты не должен так говорить. Наш царь – святой, и да будут святы все его кости! Из-за чего господа боятся его и пытаются убить, если не из-за свободы, которую он дал нам? Сам Бог защищает его; ни клинок, ни пуля не могут задеть царя, потому что он помазанник Божий.
Крестьяне должны были кого-нибудь любить, рассчитывать на чью-нибудь поддержку, и в той же мере, в какой простой народ ненавидел господ и не верил им, он отдавал свою любовь царю и возлагал на него все надежды. Но со временем такие настроения изменились. Убийство Александра II стало грозным знамением для династии Романовых. Это происшествие низвело царя до уровня простых смертных. Его убило смертоносное оружие. Негодование народа на убийц смешивалось с ощущением беды и изумления.
– Как Бог мог допустить такое? – спрашивали люди друг у друга.
Затем началось мрачное правление Александра III. Он с самого начала не пользовался популярностью, так как заперся в Гатчинском дворце и редко где-либо показывался. Коронация происходила с суровыми мерами предосторожности. В речи царя перед восьмьюстами деревенскими старостами, специально созванными для этого, содержались такие слова: «Скажите вашим односельчанам, что они не получат никакой лишней земли и что я приказываю им жить тихо и подчиняться властям».[58]
Листовки с этими словами, напечатанными золотыми буквами, вставлялись в рамки и вывешивались во всех волостях. После этого события страну как будто окутал туман. Разочарованный народ по-прежнему возлагал вину на помещиков и бюрократов, но перестал видеть царя в ореоле доброты и истины.
После этого царь много лет скрывался от народа. Когда он путешествовал, вдоль рельс расставляли солдат. Все его указы носили реакционный или запретительный характер. Деревенские полицейские стали ужасом для крестьян; березовая розга свистела над Россией. Но к этому времени страну окутывал уже не туман. Над ней сгустились черные тучи. Победоносцев и Толстой[59] притупляли разум и губили живую душу русского народа. В этот период – восьмидесятые годы – некоторые учителя, врачи и земские работники втайне пытались внедрить зачатки культуры в сельскую жизнь. Специалисты-агрономы, ветеринары, врачи и учителя селились в деревнях и пытались жить в дружбе с крестьянами, чтобы завоевать их доверие. Некоторым это удавалось, и крестьяне постепенно начали понимать, что такие люди пытаются им помочь. Однако на пути к доверию лежало много препятствий. Когда деревню постигало бедствие – голод или эпидемия, – оживали старые подозрения и крестьяне жестоко мстили тем, кого считали причиной своих нечастий. В конце восьмидесятых эти «холерные бунты» привели к гибели нескольких прекрасных врачей, которые изо всех сил пытались остановить эпидемию. Такие печальные случаи происходили исключительно из-за невежества. Когда общество врачей просило разрешения читать популярные лекции о борьбе с заразными болезнями, правительство отказывало ему. Отвергались все прошения об основании школ, библиотек и газет. Настоящая китайская стена преграждала народу путь к просвещению. Деревенская полиция обыскивала избы – искала книги. Никаких научных трудов или романов держать крестьянам не позволялось. Разрешались только сказки и малопонятные религиозные книги. В 1874 г., при моем аресте, найденный среди моих пожитков Новый Завет был сочтен особо важным доказательством преступных намерений.
Восьмидесятые годы стали эпохой неограниченной власти «ташкентцев», «золотой молодежи», Каткова, Суворина,[60] березовой розги в руках земских начальников и полуклерикальных миссионеров, которых сотнями посылали на борьбу со штундистами. Эта секта набирала приверженцев с ошеломляющей быстротой. Интересуясь только своей карьерой, Победоносцев «спасал» Россию, опустошая те деревни и волости, где распространялись подобные баптистские верования. Покончив со штундистами, он принялся за духоборов[61] и довел тысячи этих трезвых, трудолюбивых крестьян до отчаяния. Некоторых из них сослали в Сибирь. Большинство перебралось на Кавказ, а оттуда выжившие эмигрировали в Америку. В этот ужасный период аристократия и бюрократия процветали. Подобно комиссарам нынешнего большевистского режима, она не только обладала правом безнаказанно притеснять народ, но и получала при этом существенную материальную выгоду.
