Артамон Сергеевич Матвеев
Удивительным человеком был Артамон Сергеевич Матвеев. Все его выделяло из ряда царских придворных, это был, как писал историк Ключевский, «первый москвич, открывший в своем по-европейски убранном доме нечто вроде журфиксов, собраний с целью поговорить, обменяться мыслями и новостями, с участием хозяйки и без попоек, устроитель придворного театра». Он происходил из незнатного рода и выдвинулся только благодаря своим способностям, уму, талантам, настойчивости. В 16 лет он уже при царском дворе, находился при Алексее Михайловиче, с которым у него установились дружеские отношения, пожалован стольником, потом думным дворянином, ближним боярином.
Матвеев отличался и в военном деле, и в гражданском, и в посольском. В разное время он руководил важнейшими приказами: Малороссийским, Аптекарским, Стрелецким, Посольским и другими, и многие документы подписывались: «По указу великого государя и по приказу боярина Артамона Сергеевича Матвеева». Царь Алексей Михайлович был весьма близок с боярином: известно его письмо, в котором он обращался к нему «друг мой Сергеевич!» и писал: «Приезжай к нам скорее: дети мои и я без тебя осиротели; за ними присмотреть некому, а мне посоветовать без тебя не с кем». Н. И. Новиков, издавший письма царя, сообщал, что таких писем много находится в доме, принадлежавшем Матвееву. «Но где же эти бумаги, эти драгоценные письма? — продолжал он. — Все это погибло безвозвратно…»
Артамон Матвеев был образованнейшим человеком своего времени, придававшим большое значение становлению медицины, собравшим обширную библиотеку, написавшим несколько исторических трудов.
Каменные палаты в окружении хозяйственных построек занимали крайнюю южную часть усадьбы (часть их находилась там, где теперь проходит Сверчков переулок), а на всей остальной площади находился обширный сад. У Матвеева была и домовая Троицкая церковь, называвшаяся «на Поварне», она находилась поблизости от усадебной кухни; иногда ее называли «на Пивоварнях» или «в Пивоваренной». Церковь стояла в саду, на подклете, украшена одной главой и находилась недалеко от главного дома, примерно в пяти саженях, к ней от дома вел каменный переход на арках. По словам очевидцев, церковь была «украшена редкостной живописью». О ее внешнем виде до некоторой степени можно судить по Спасской церкви на окраине Москвы (Рябиновая улица, 18). В 1673 г. Матвеев приобрел у Федора и Петра Пушкиных село Манухино под Москвой и через три года построил там замечательную каменную церковь Спаса, по которой село стало называться Спасским-Манухином. Можно предположить, что ее автором был зодчий Иван Кузнечик, строивший и Никольскую «в Столпах» церковь напротив матвеевской усадьбы, и усадебную церковь Троицы.
В 1722 г. Троицкая «на Поварне» церковь значится в списке запечатанных по указу Петра I, в 1737 г. числилась при доме князя Василия Ивановича Мещерского. Со временем она все больше и больше ветшала: «большая трещина в алтаре, многие окна заложены кирпичом», и уже в 1776 г. митрополит Платон распорядился об упразднении ее, но владелец дома — тогда им был князь Петр Мещерский — не согласился с этим приговором, так что службы в ней продолжались до 1785 г. Церковь была на содержании владельца дома: так, например, ежегодная руга (ругой называлось содержание церковного причта) священнику состояла из денег 8 руб лей, муки ржаной 8 четвертей (русская мера сыпучих тел четверть — это почти 200 литров), крупы овсяной 3,5 четверти, солода 1 четверть, муки пшеничной 1 четверть, мяса 3 пуда, баранов 6, масла коровьего полпуда, конопляного полведра, выдавалась шуба баранья на два года, соли пуд, а для жительства предоставлялась горница с сенями. В 1785 г. вдова князя Сергея, брата Петра Мещерского, сама попросила разрешения ветхую церковь разобрать, а утварь передать в село Лотошино, где у Мещерских было большое имение.
Гробница Артамона Сергеевича Матвеева
С именем Матвеева связаны и первые в России театральные постановки: в доме был домашний театр, на сцене которого выступали его дворовые люди и иностранцы, и он устраивал представления для царя Алексея Михайловича в Кремле и в Преображенском.
Дом Матвеева также выделялся из многих других в городе, что отмечали иностранные путешественники. Так, по словам Якова Рейтенфельса, из всех боярских домов Москвы «пальма первенства вполне заслуженно принадлежит изящнейшему дворцу боярина Артамона Сергеевича». Бернгард Таннер, бывший в Москве в 1678 г., пишет, что в Москве «много также каменных и деревянных хором, принадлежащих боярам и иноземцам, и садов. Лучше всех других красивые хоромы Артемона Сергеевича». Иоанн Арнольд Брандт рассказывает, что когда они были со своим послом в доме окольничьего Артемона, то посол прошел между длинным рядом поставленных в знак почета слуг двумя покоями в кабинет к Артемону, обитый внутри материей, со сводчатым потолком, как в капелле. «Там мы оставили посла с окольничим наедине… Мы в это время были во втором ближайшем покое с деревянным полом из квадратных половиц; посередине висела сделанная из оленьих рогов люстра, а кругом были разные попугаи и иные прекрасные птицы в нарочно для них сделанных клетках; была также прекрасная, большая кафельная печь и разные образа с поставленными восковыми свечами, большое зеркало и длинный, широкий, испещренный разными историями и художественно сделанный стол».
В XIX в. опубликовали опись имущества, находившегося в матвеевском доме, в которой перечислены множество «шафов» (шкафов), богато украшенных, других предметов мебели, серебряной посуды и прочего. В доме была и картинная галерея, которую также описали дьяки: они особо отметили портреты, в числе которых были «персоны королей Польских Михаила да Яна», пять полотен, «а на них персоны немецкие поясные», тут же была и некая «персона молодая в шляпе с перьи, стоящая», не упустили они и «персону боярина Ильи Даниловича Милославского» (того самого, который ненавидел Матвеева), а также портреты самого Матвеева и его детей: «Да в четырех станках полотна, а на них написано: Артемон в служилом платье, стоячей. На другом полотне он же в служилом платье поясной. На двух полотнах дети его, Иван да Андрей стоячие».
Кроме портретов, в галерее находились и такие картины, как, например, «как Иосиф бежал от Петерфиевой жены» (на библейский сюжет), «Целомудрие, а в правой руке написан скипетр» и «написана Весна, в руках сосуд с травами».
Адольф Лизек, секретарь австрийского посольства, в 1675 г. свидетельствует: «Украшением ему были не только картины и образа немецкой кисти, но и часы, представлявшие любопытное зрелище по различному своему устройству… У других русских в комнатах едва ли что подобное увидишь. Один только этот боярин и заявляет свою особенную любовь к иностранцам». Дом Матвеева часто посещали иностранные послы, и здесь проводились важные дипломатические встречи и переговоры.
Иностранцев встречал не только хозяин дома, но и его жена Екатерина Гамильтон, из старинного шотландского рода, выехавшего в Россию. Домашние нравы его дома сильно отличались от общепринятых тогда — на Руси женщины могли находиться только на женской половине дома и не общались с гостями, но у Матвеева не было той обычной замкнутой теремной жизни.
В доме боярина жила Наталья Кирилловна Нарышкина, родственница жены Матвеева: ее дядя Федор Нарышкин был женат на племяннице жены Матвеева Евдокии Гамильтон. Как рассказывается, к своему другу в хоромы в Столповом переулке запросто приходил царь Алексей Михайлович, и во время одного такого посещения он — вдовец после смерти жены Марии Милославской — увидел Наталью Нарышкину и задумал жениться на ней.
В последнее время появились сомнения в правдоподобии этого рассказа, хотя его подтверждает и современник, иностранный путешественник, пересказывавший слухи, ходившие тогда в Москве: «В 1671 году, во время нашего пребывания в Московии, Алексей, оплакав достойным образом покойную жену свою, вознамерился жениться во второй раз и приказал всем прославившимся своею красотою знатным девицам собраться у Артамона Сергеевича… Когда те все собрались, то царь потаенным ходом пришел к Артамону в дом и, спрятавшись в тайнике (откуда, однако, ему была видна комната, назначенная для женщин), тщательно рассматривал не только по отношению к одной внешности, но и по отношению к духовным качествам и поведению все это красивое, хотя и не воинственное женское войско, а когда они поодиночке проходили мимо того окошка, из которого он смотрел, то он заботливо вглядывался, сколько в каждой из них искусственной и природной красоты… Алексей, будучи проницательного ума… с первого же раза избрал себе в сожительницы Наталью Кирилловну и так же скоро приобрел и ее любовь чрез подарки, достойные столь великого государя… Наталья некоторое время не знала о своем счастье, пока царь, несколько недель спустя, рано утром, не прислал к Артамону на дом нескольких бояр с придворными каретами в сопровождении небольшого отряда конницы и трубачей. Новоизбранная невеста жила здесь, совершенно не зная того, что ей предстояло, и спокойно спала глубоким сном. Шафера, сообщив Артамону о почетном поручении, возложенном на них от царя, вместе с тем усердно просили поскорее отпустить их по исполнении поручения во дворец с невестою. Артамон, конечно, не мог противиться царской воле, к тому же столь благородной, и, разбудив спящую крепким сном Наталью, объявил ей о намерении царя, на которое она и не замедлила в высшей степени благоразумно согласиться, находя это неизбежным. Тогда ее поскорее одели в царское одеяние, привезенное из дворца, дабы народ видел ее пышно наряженной, и повезли с небольшим количеством ее прислужниц в царский дворец. Одеяние это, разукрашенное драгоценными камнями, было от того так тяжело, что она несколько дней жаловалась, что оно чуть не обломало ей все кости. По приезде она тотчас же отправилась с царем в церковь, где в присутствии лишь немногих близких лиц царским духовником было совершено венчание». Но, похоже, это происходило не так.
