Никон действовал властолюбиво и высокомерно не только по своей энергичной и властной натуре, но и по своим взглядам на значение церковной власти. «Священство выше царства», говорил он: «священство от Бога, помазание же на царство от священства»; «Господь Бог, когда сотворил землю, повелел двум светилам светить ей, солнцу и месяцу, и чрез них показать нам власть архиерейскую и царскую, солнцем – власть архиерейскую, месяцем – царскую»; «в вещах мирских царь и архиерей не выше один другого»; «в вещах же духовных архиерей великий выше царя». Говоря так, Никон не мог смотреть на себя иначе, как на «великого государя». Но притязания Никона не имели почвы в русском быту, так как на Руси духовенство никогда не ставило себя выше князей и царей и не искало мирской власти и прямого влияния на государственные дела. Поэтому Никон не нашел себе сочувствия не только в светском обществе, но даже и в духовенстве. Его стремление к особому возвышенно патриаршеского авторитета приписывали его личной гордости и заносчивости, и собор согласно осудил Никона[85].
§ 87. Исправление богослужебных книг до Никона. Не менее важным делом в церковной жизни в патриаршество Никона было исправление богослужебных книг и церковный раскол.
До появления в Москве книгопечатания при Иване Грозном церковные книги на Руси переписывались от руки. Писцы работали без должного надзора, допускали много описок и ошибок и, окончив работу, не проверяли своих рукописей. Поэтому в писаных книгах с течением времени накопилось очень много бессмыслиц и неверностей. Стоглавый собор 1551 года (§ 58), сознавая неудобство и соблазн такого положения дела, требовал, чтобы духовенство принимало меры к исправлению плохих книг и «правило» их само, сличая с хорошими рукописями. В то же время в Москве решили учредить «печатный двор» для изготовления печатных книг, в которых можно было иметь однообразный, проверенный и исправленный текст. Московский «первопечатник» дьякон Иван Федоров устроил типографию в Москве (1563) и начал печатать в ней церковные книги. Однако дело не пошло: из‑за каких‑то неудовольствий Иван Федоров переселился из Москвы в Литву, и типография заглохла. Она была восстановлена после смуты, когда во всем государстве, вследствие разорения, грабежей и пожаров, стала большая нужда в церковных книгах. В первые же годы царствования Михаила Федоровича в Москве начали печатать церковные книги под руководством известного нам Троицкого архимандрита преп. Дионисия и некоторых других монахов Троице-Сергиева монастыря. Однако и на этот раз начались неудовольствия. Лица, наблюдавшие за печатанием, так называемые «справщики», ссорились между собою; Дионисий был ими обвинен в ереси и заточен в монастырь, где пробыл до тех пор, пока не был оправдан и освобожден патриархом Филаретом.
Дело в том, что исправлять церковные книги было очень нелегко. Они в течение веков не один раз переводились с греческого языка и потому молитвы в них читались не всегда одинаково. (Например, в одних рукописях читалось: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», а в других: «Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступи»…) Надобно было знать, какое чтение правильнее и лучше; а для этого надобно было знать не только славянские переводы, но и греческий язык, с которого переводили. С другой стороны, в богослужебных книгах русских были записаны и узаконены такие обычаи и обряды, которые разнились от обычаев и обрядов греческих. (На Руси крестились, например, двумя перстами, а на греческом востоке – тремя; в русских богослужебных книгах говорилось в одних о двуперстном крестном знамении, а в других – о троеперстном. В символе веры читалось лишнее слово: «и в Духа Святаго Господа истиннаго и животворящего».) Все эти особенности возникли и утвердились в русской церкви исподволь и получили для русских людей значение святой старины. Раньше чем исправить или переменить их согласно с греческими, надобно было наследовать дело и доказать, что греческие обряды и обычаи правильнее русских. Разумеется, это было очень затруднительно; нельзя было заставить московских людей легко поверить в превосходство греческого церковного обряда. Напротив, вера в то, что Москва есть «новый Израиль» и глава всего «православия» (§ 53), заставляла московских патриотов держаться крепко за старые русские обычаи и обряды и говорить, что своею старою верою русские люди издавна умели угодить Богу, спасти свои души и возвести свою родную землю на высшую степень благочестия и славы.
Патриарх Филарет и его ближайшие преемники вполне понимали трудности книжного исправления и сознавали необходимость в этом деле обращаться к греческим рукописям. Они начали приглашать греческих и киевских ученых богословов и с их помощью заводить в Москве школы для обучения греческому языку. В особенности при патриархе Иосифе, предшественнике Никона, оживились сношения Москвы с греческим востоком. Из Москвы на Балканский полуостров посылались люди для приобретения там древних греческих рукописей и для изучения греческих обрядов и церковных обычаев. В Москву часто приезжали греческие архиереи и монахи, которых привлекали к делу исправления книг, совещаясь с ними, доверяя им надзор за переводом греческих текстов или поручая им преподавание греческого языка московской молодежи. В то же время в Москву приглашались ученые монахи из Киева, где существовало тогда высшее православное училище (академия). В Москве эти монахи образовали целое братство и также трудились над исправлением книг и обучением московских людей латыни и греческому языку. Благодаря наплыву посторонних ученых, дело книжного исправления пошло энергичнее, но в то же время стало возбуждать горячие споры. Одни смущались приглашением греков и киевлян, говоря, что у них нет истинного благочестия и они могут только исказить и испортить книги, а не исправить их. Другие же уверяли, что греки твердо сохраняют православную веру и ничего «не изронили» в ней. Во время этих‑то споров Никон вступил на патриарший престол и взял в свои руки книжное исправление.
§ 88. Реформа Никона и церковный раскол. Когда Никон жил в Москве до своего патриаршества, он был в дружбе с кружком священников, собиравшихся у царского духовника Стефана Вонифатьева. Кружок этот состоял из людей живых и начитанных, среди которых особенно выдавались «протопопы» Иван Неронов и Аввакум Петров. Все члены кружка мечтали об исправлении книг и обрядов, об улучшении церковной жизни, о поднятии нравственного уровня московского общества. Но все они увлекались тем взглядом, что Русь в те времена была единственною благочестивою страною и что истинного православия нельзя было найти нигде, кроме Москвы. Поэтому они свысока, с недоверием, относились к грекам и думали, что обновить и улучшить церковный и общественный строй надлежит безо всякой помощи извне, без руководства греков и киевлян, простым восстановлением и укреплением благочестивой московской старины, древнего русского благочестия. Такого национально-охранительного направления, казалось, держался и Никон.
Когда же Никон стал патриархом, оказалось иное. Никон внимательно изучал сам все, что относилось к делу, и скоро пришел к выводу, что греческая церковь хранит православие в совершенной чистоте и что московские патриархи обязаны во всем согласоваться с греческими и не допускать у себя никакой новизны, никаких разногласий с православными восточными церквами. Убедившись в этом, Никон начал церковное исправление в этом духе, причем действовал со свойственным ему самовластием и крутостью. Он личною властью своею стал предписывать «новшества»: требовал, чтобы иконы писались по греческим образцам; требовал, чтобы крестились тремя перстами, как было у греков. В то же время книжное исправление пошло очень спешно и совершалось под руководством греков и киевских ученых монахов. Самовластие патриарха, его торопливость и явное предпочтение, какое он оказывал чужим «справщикам», вызвали большое неудовольствие у патриотов Вонифатьевского кружка. Сам Вонифатьев в этом деле остался в стороне; но протопопы Аввакум и Иван Неронов при первых же распоряжениях Никона стали протестовать: они подали царю жалобу на Никона, и притом не только на его отдельные распоряжения, но вообще на его направление, по их мнению, неправославное и ненародное. Никон очень разгневался на своих старых приятелей и нашел случай удалить их из Москвы (сослав Аввакума в Тобольск, а Неронова в Вологодский край). Но их протест не остался без влияния на дальнейший ход исправлений.
Патриарх понял, что лучше действовать соборным приговором, чем личною властью. В 1654 году он созвал в Москве собор московского духовенства и представил ему на утверждение все предположенные им исправления. Собор их одобрил и утвердил. Сверх того, Никон обратился и к восточным патриархам с просьбою рассмотреть на соборе дело исправления московских богослужебных книг и обрядов и дать ему свое одобрение. В следующем году (1655) Цареградский патриарх прислал в Москву свой ответ, от имени всей Греческой церкви одобряя и утверждая все намеченные Никоном исправления. Таким образом реформа, начатая Никоном единолично, получила характер междуцерковной, стала совершаться с благословенья и одобрения как бы всей православной Греко-русской церкви. Русское домашнее дело решалось с участием чужих людей и чужой власти, и Московская церковь становилась как бы в подчинение Греческой. Именно это и не нравилось многим московским патриотам.
