– Вот мы и рассчитываем на ваш опыт, – оживился Сасо и, чтобы заинтриговать Дулепова, раскрыл все карты: – На одного Люшкова мы ставку не делаем, есть еще одно соображение.
– Какое? – встрепенулся Дулепов, в нем проснулся профессиональный интерес.
– Запустить в штаб армии, где засели агенты красных, мощную дезу.
– Если думаете, что они заглотят, то вряд ли. Это вам не окопные офицеры.
– А если через наши возможности в Токио отправить на начальника штаба армии «Дополнение к плану «Кантокуэн» – нападения на Советы?
– И что дальше?
– На совещании, где будут присутствовать люди из вашей схемы, генерал Есимото скажет то, что надо.
– О, вот это толковый заход! – одобрил Дулепов.
– В таком случае, Азолий Алексеевич, детали операции согласуем в рабочем порядке! – свернули трудный разговор японцы и, отказавшись от рюмки коньяка, покинули кабинет.
Не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:
– Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.
– Азолий Алексеевич, я что им – подкидная «шестерка»? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! – терзался ротмистр.
– Плюнь и разотри. Одно слово – азиаты, – презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.
Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.
– Вадим, ты что как та институтка?! – удивился Дулепов. – Тебе начальник предлагает!
– Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, – пояснил ротмистр и поднялся из кресла.
– О-о, явка с агентом – это святое, – сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: – Погоди, Вадим, есть одна мысль. Федорова кто брал?
– Жандармы.
– Полицейские участвовали?
– Только на подхвате.
– Где сидят Бандура и Козлов?
– В центральной, у Тихого.
– Все идет в масть! – потер руки Дулепов.
Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками.
– После Федорова что-то осталось?
– Почти ничего. Все, гад, уничтожил.
– Кто об этом знает?
– Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.
– А может, все-таки осталось? – глаза Дулепова слились в узкую щель.
– Вы полагаете, японцы нам не договаривают, боятся утечки информации? – предположил ротмистр.
– Не думаю, хотя черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то у нас каждый второй косит глаз за Амур.
Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом сказал:
– Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…
– Уймись, Вадим. Я что, про тебя сказал? – перебил Дулепов. – Слава Богу, мы с тобой одной веревочкой повязаны. Я о другом. А если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?
– Как? С покойника ничего не возьмешь, – недоумевал ротмистр.
– А твой Тихий зачем?
– Он-то тут с какого боку?
– С того самого. Через него надо запустить большевистскому главарю в железнодорожных мастерских – Смирнову – информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.
– Идея хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу, и потом…
– Потом суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где сидит?
– Ну в полиции, и что с того?
– А то, он там не последняя сошка. А чтобы Смирнов клюнул, пусть Тихий сдаст ему парочку большевиков, которых мы пасем.
– Хорошо, но как на это посмотрят японцы?
– Не боись, Вадим, я их беру на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!
– Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!
– Да ладно тебе! И вот еще что, втолкуй Тихому, пусть язык не распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.
– Я ему его подрежу, – заверил Ясновский.
– Действуй! – распорядился Дулепов.
Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.
Сам Замойский появился в Харбине в середине 1920-х годов, после темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил его из тюрьмы Дулепов – и не просто за красивые глазки, их тесно связывало прошлое.
В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в охранном отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу тайного осведомителя под псевдонимом Портретист.
После трех месяцев отсидки «стойкий большевик» Замойский вышел на волю и стал работать на два фронта. К концу 1907 года в Замоскворечье открылась фотостудия. Ее владельцем оказался не кто иной, как Марк Замойский. Божий дар, который у него нельзя было отнять, – снимать так, что Квазимодо мог показаться писаным красавцем, и тайная помощь охранного отделения помогли быстро встать на ноги.
С того времени прошло два года, Маркуша раздобрел и превратился в респектабельного Марка Соломоновича, а студия стала бойким местом. В его лице большевики получили «надежную» явочную квартиру и транзитный пункт для хранения нелегальной литературы. Не в накладе осталась и охранка – Портретист исправно сообщал о появлении новых большевистских эмиссаров. Топтунам не приходилось утруждать себя срисовыванием физиономий врагов царя и отечества. Ловкий агент ухищрялся снабжать их первоклассными фотографиями. Так же исправно на стол полковника Зубатова ложилась большевистская газета «Искра», а спустя время ее курьеры гасились в полицейских засадах.
Так продолжалось до ноября семнадцатого, а потом все пошло прахом. Разъяренные толпы штурмовали жандармские участки и трясли картотеки осведомителей, как крыс ловили и топили в Москве-реке жандармов и их осведомителей. Замойский не стал искушать судьбу и, бросив все, бежал в Сибирь под защиту Колчака. Она оказалась недолговечной, после разгрома войск адмирала он скитался по Монголии и Китаю, пока судьба не свела его с Дулеповым. После их встречи все возвратилось на круги своя. Фотостудия Замойского в Харбине служила удобной ширмой для встреч контрразведки с агентами. На явку с одним из них – Тихим – и направлялся ротмистр.
Ясновский действовал по всем правилам конспирации, перед заходом в фотостудию проверил, нет ли за ним «хвоста», и, надвинув пониже шляпу, нырнул в подъезд, поднялся на этаж и вошел в приемную. В этот час в ней было немноголюдно. Помощник Замойского зубоскалил с двумя молоденькими барышнями – китаянками, а пожилая супружеская пара русских листала фотоальбомы, не зная, на чем остановить свой выбор.
Замойский встретил ротмистра дежурной улыбкой и предложил подождать в задней комнате. В ней для доверенных клиентов он держал особую коллекцию фотографий – порнографическую. Здесь любители «клубнички» предпочитали втайне наслаждаться этой стороной греховного таланта Марка. Идея такого кабинета принадлежала Дулепову, и он гордился ею. За все годы легенда прикрытия явочной квартиры ни разу не дала сбоя; как красным, так и белым, как воинственным безбожникам, так и смиренным святошам оказалось не чуждо ничто человеческое – они предпочитали хранить в тайне свою греховную страсть.
Ротмистр сбросил пальто на кресло, прошел в тамбур, открыл дверь, выходившую во внутренний двор, – через нее на явочную квартиру заходили агенты – и возвратился в кабинет. До явки оставалось не больше десяти минут, и он стал готовиться: выставил из шкафа на стол бутылку водки, рюмки, закуску и затем принялся настраиваться на беседу с агентом.
Разговор предстоял нелегкий. В случае провала Тихий рисковал поплатиться головой – советская резидентура беспощадно расправлялась с предателями. За последнее время контрразведка потеряла двух агентов, их тела выловили в Сунгари. Ясновский подыскивал нужные слова, которые бы убедили агента взяться за выполнение задания.
«Награда? – он сразу отмел это предложение. Тихого подобные побрякушки мало прельщали: – Повышение по службе? Весомый довод, но не для тебя – на карьеру ты давно наплевал. Деньги? Они не помешают, но такому бабнику, как ты, их всегда мало. Паспорт и билет в Америку, чтобы выбраться из этой китайской помойки? Так что?»
