Здесь в ближайшее время образовалось лишь несколько новых колоний рядом с прежними. Так же медленно росла земледельческая колонизация в Екатеринославской губернии и в Бессарабии: разрозненные поселки евреев-земледельцев появились также в Белоруссии и Литве. Но пара десятков тысяч еврейских крестьян не могла изменить экономическую жизнь двухмиллионной массы.
Питейный промысел по-прежнему был одним из важных источников пропитания в городах и деревнях. Но в эту эпоху в нем произошли некоторые перемены: правительство монополизировало винокурение и отдавало его в откуп капиталистам в разных провинциях, а те в свою очередь поручали изготовление и сбыт водки своим агентам. Таким образом, над массою мелких шинкарей поднялся класс богатых откупщиков или сборщиков акциза с продажи водки в губерниях «черты оседлости». Эти откупщики играли роль финансовых агентов казны, а служившие у них на заводах, в складах и конторах евреи — роль казенных субагентов, своего рода чиновников. Их называли «акцизниками» и относились к ним как к профессиональной аристократии, близкой к начальству.
§ 26. Ритуальные процессы и чрезвычайные бедствия
Рядом с «нормальными» бедствиями шли чрезвычайные. Наиболее тяжелые были связаны с ритуальными процессами, наследием старой Польши, которые участились в ту эпоху и оттеняли ее мрачный, средневековый колорит. Первые процессы такого рода возникли еще в царствование Александра I, но тогда они не имели того зловещего характера, который приобрели при Николае I.
Перед Пасхою 1816 г. было найдено в окрестностях города Гродно мертвое тело пропавшей четырехлетней дочери мещанина Адамовича. Толки суеверного христианского люда о том, что девочка убита для ритуальных целей, заставили полицию искать виновного среди евреев. Подозрение пало на члена гродненского кагала Шолома Лапина, жившего по соседству с домом Адамовичей; единственными уликами против него были найденные в его доме железные орудия: молоток и копьецо. Началось секретное следствие. В качестве обвинителя явился унтер-офицер из крещеных евреев, Савицкий, который наговорил перед следственной комиссией кучу вздора о том, что христианская кровь нужна евреям, так как в память исхода из Египта раввин будто бы обязан в первый день Пасхи мазать ею притолоки дверей в каждом еврейском доме. Результаты следствия были сообщены в Петербург, но здесь их нашли недостаточными для обвинения евреев. В феврале 1817 г. Александр I повелел прекратить секретное следствие о ритуальном убийстве, а искать виновных обычным порядком. Так как поиски ни к чему не привели, то дело было прекращено. Этому результату немало содействовали находившиеся тогда в Петербурге депутаты кагалов, особенно гродненец Зонненберг, представившие министру духовных дел Голицыну протест против ритуальных обвинений.
Гродненский процесс и одновременно с ним возникшие ритуальные обвинения в Царстве Польском (дальше, § 27) убедили Голицына, что в Западном крае существует опасная тенденция сваливать вину за всякое невыясненное убийство на евреев и создавать средневековые судебные процессы на почве народного суеверия. Христианин-пиетист, хранитель библейских традиций, Голицын решил с корнем вырвать суеверную легенду, которая позорила Польшу эпохи упадка и готова была лечь пятном на Россию. В этом смысле он воздействовал на царя Александра I. В тот самый месяц, когда был опубликован указ об «Обществе израильских христиан», Голицын разослал губернаторам знаменитый циркуляр (6 марта 1817): «По поводу оказывающихся и ныне, в некоторых от Польши присоединенных губерниях, изветов на евреев об умерщвлении ими христианских детей, якобы для крови, Его Императорское Величество, приемля во внимание, что таковые изветы и прежде неоднократно опровергаемы были беспристрастными следствиями и королевскими грамотами, высочайше повелеть изволил: объявить всем управляющим губерниями монаршую волю, чтобы впредь евреи не были обвиняемы в умерщвлении христианских детей без всяких улик, по одному предрассудку, что якобы они имеют нужду в христианской крови». Казалось, что этим ясным декретом положен конец усилиям темных людей воскресить кровавую легенду. Действительно, на несколько лет темная агитация затихла, но к концу царствования Александра I она возобновилась и при его преемнике создала чудовищное Велижское дело.
В первый день христианской Пасхи 1823 года, в городе Велиже (Витебской губернии) пропал трехлетний солдатский сын Федор Емельянов, а через десять дней был найден за городом в болоте труп младенца, исколотый и покрытый ранами. Медицинский осмотр и первое следствие производились под влиянием народной молвы, будто мальчик замучен евреями. Эта молва поддерживалась двумя христианами-ворожеями: распутною нищею бабою Марией Терентьевой и юродивою девкою Еремеевой, которые путем гадания внушили родителям погибшего ребенка, что евреи виноваты в его смерти. На следствии Терентьева заявила подозрение на два еврейских семейства из почетнейших в Велиже — купца Берлина и ратмана городского магистрата Цетлина. Продолжительные розыски не подтвердили голословных показаний Терентьевой, и осенью 1824 г. Витебский главный суд постановил: «Случай смерти солдатского сына предать воле Божьей; всех евреев, на которых гадательно возводилось подозрение в убийстве, оставить свободными от всякого подозрения; солдатку Терентьеву за блудную жизнь предать церковному покаянию»; ввиду же исключительной жестокости преступления, предоставить губернскому правлению продолжать розыски. Но враждебные евреям темные силы, особенно из местного униатского духовенства, употребляли все старания, чтобы направить следствие на ложный путь. Их орудием сделалась продажная Терентьева. Во время проезда Александра I перед своей смертью через Велиж, в сентябре 1825 г., Терентьева подала ему прошение, в котором жаловалась на нерадивость властей в розыске убийц малолетнего Федора, заведомо замученного евреями, причем ложно именовала убитого своим сыном. Царь, как будто забыв о своем указе от 1817 года, приказал белорусскому генерал-губернатору Хованскому возобновить следствие.
Это распоряжение развязало руки генерал-губернатору, юдофобу, который сам верил в гнусную легенду. Он поручил производство нового следствия своему чиновнику Страхову, который поставил себе целью доказать наличность ритуального убийства. Прибыв в Велиж, Страхов прежде всего арестовал доносчицу Терентьеву и подверг ее ряду допросов, во время которых старался навести ее на желательный ему путь. Поощренная следователем, блудница сочинила целую уголовную повесть: она когда-то служила в еврейских домах и там будто бы сама участвовала в преступлении, заманив младенца Федора в дома Цетлина и Берлина; в доме Берлина, а затем в синагоге толпа евреев обоего пола совершала над ребенком ужасные мучительства: резала, колола, катала в бочке и выцеживала кровь, которая тут же разливалась по бутылкам и делилась между участниками, — а «кровь христианская нужна евреям для того, чтобы натирать глаза новорожденным, которые у них всегда родятся слепыми, и для смешения с мукой, из которой пекут пасхальную мацу». Однородные показания следователь вырвал еще у двух христианских служанок. На этом основании он арестовал оговоренных евреев, сначала двух почтенных женщин из семейств Берлин и Цетлин, а затем их мужей и родных и многих других
