Были случаи, когда Анну Андерсон опознали даже не родственники, а люди, которые в прошлом встречались с Анастасией и хорошо ее помнили. Одним из них был Феликс Дассел, офицер, который был ранен в 1916 году, и в течение нескольких месяцев находился в госпитале Царского Села, находившимся рядом с царским дворцом. Госпиталь находился под покровительством Анастасии и ее сестры Марии, которые регулярно посещали раненных. У Дасселя были хорошие отношения с ними обоими, и когда он выздоровел, царица поручила ему охрану дочерей. Когда он узнал о претензиях Анны Андерсон, в Германии в 1927 году, он придумал план проверки, используя свои знания об этом периоде жизни Анастасии. Перед встречей с Анной Андерсон он составил список вопросов и ответов, касающихся деталей жизни в госпитале, о которых могли знать только настоящая Анастасия и Мария. Он сложил все это в конверт и положил этот конверт в сейф герцога Лейхтенбергского, у которого Анна Андерсон в это время жила.
При встрече с претенденткой он задавал ей вопросы, вводя в них преднамеренные неточности, которые она должна была обнаружить и поправить его. Претендентка выдержала это испытание с триумфом. Она правильно определила значение слова «Mandrifolie», как прозвище Марии. Она поправила Дасселя, утверждавшего, что бильярдный стол в Царском Селе был наверху, тогда как он был внизу.
Когда Дассел сказал, что она и Мария приходили в госпиталь каждый день, часто с братом Великим князем Алексеем, она поправила его, сказав, что они посещали госпиталь два-три раза в неделю, и с ними никогда не было Алексея. Решающим доказательством идентичности для Дасселя явился случай, когда герцог Лейхтенбергский показал фотографию русского полковника, которого Дассел очень хорошо помнил.
Вот как он описывал реакцию претендентки на эту фотографию: «Больная бросила на меня быстрый взгляд. И я не успел раскрыть рот, как она рассмеялась. Смех был сдавленный, слегка отрывистый, но точно такой же. Точно такой же… Я не мог усидеть на месте. Я вскочил и опрокинул свой стул.
«Человек с карманами!» — сказала она. «Человек с карманами?» Да, да. У него было, конечно, имя, но, я его забыл.
«Человек с карманами» — Великая княжна Анастасия сама придумала это прозвище, поскольку этот вояка, невоспитанный и тупой, с дурными манерами, часто разговаривал с Великими княжнами, держа руки в карманах… Вот тут-то я и понял, что она действительно Анастасия. Я был повержен».
Лили Ден была одной из ближайших подруг царицы, которая проводила много времени в Царском Селе с 1907 года по 1917 год и знала настоящую Анастасию очень хорошо. Поскольку она позже обосновалась в Венесуэле, она не встречала Анну Андерсон до 1967 года; но, несмотря на прошедшие 40 лет, она признала свою Анастасию, посещая ее по несколько часов в день, ежедневно в течение недели.
Она показала в суде под присягой: «Я была потрясена уже при первой встрече, я увидела ее бедное, бледное и сморщенное лицо! Первое впечатление было ужасной печали, но, когда я услышала ее голос… он был так похож на голос, на тот, которые я помнила — голос Великой княжны Анастасии… никто не может имитировать голос и манеру говорить человека, которого никогда не видел раньше… Мы говорили об Анне [Анна Вырубова], и она вспомнила много деталей относительно ее и ее дружбы с императрицей. Она рассказала о случае, когда императрица была недовольна, и даже сердита на Анну. Это было известно только императрице, Анне, мне и маленькой Великой княжне, которая была слишком мала, чтобы понять, что произошло, но запомнила. Мы говорили об офицерах, которых мы обе знали, и она никогда не ошибалась…
Она не любила, или не хотела говорить по-русски, некоторые слова, которые вырывались у нее, были произнесены совершенно правильно; русские фамилии, которые упоминались в разговоре, звучали по-русски.
Ее руки напомнили мне руки ее матери…
Что я могу сказать после того, как я познакомилась с ней? Я уверена, что не ошиблась в ее тождестве с Анастасией. В 1957 году Анна Андерсон, конечно могла знать какие-то подробности из многочисленных мемуаров, или непосредственно от людей, которые были там. Но если Анна Андерсон обманывала, то не было никого, кто бы мог обнаружить этот обман.
Мы уже говорили, что Татьяна Боткина, дочь личного врача царя верила в то, что Анна Андерсон была Великой княжной Анастасией. Она в детстве играла с настоящей Анастасией на борту императорской яхты в 1910 году, позже часто встречалась с ней в Царском Селе, и была одной из немногих, кто был с ними при переезде в Сибирь и во время заключения в Тобольске.
Мадам Боткина, живущая в настоящее время в Париже, полностью убеждена, что претендентка — настоящая Анастасия. Боткина встретила ее в Германии в 1926 году и рассказала о своем впечатлении: «Когда я увидела ее лицо в многоквартирном доме, ее глаза, такие синие и полные света, я сразу узнала Великую княжну Анастасию Николаевну. Рост, фигура, цвет волос — точно такие же, как у молодой Анастасии… Глаза, брови, уши — сходство полное».
Мадам Боткина вспомнила как «Анастасия» устала после их встречи и вечером захотела лечь в пастель. Она хорошо помнит, как сказала претендентке в 1926 году: «Я раздену Вас как мой отец обычно раздевал Вас когда Вы были больны…» «Да, у меня была корь», — ответила она. И я поверила, что она узнала меня. Тогда, когда дети царя болели корью, мой отец укладывал княжон спать и ухаживал за ними как сестра милосердия. Об этом никто не знал кроме моего отца. Единственно, кто знал об этом, была я. С момента первой встречи Татьяна Боткина виделась очень часто с претенденткой; она была единственной, кто не оставлял ее в отчаянии и не покидал ее. Она также является единственным человеком, чья добросовестность никогда не подвергалась сомнению.
Анастасия, Ольга, Алексей, Мария и Татьяна после кори (июнь 1917)
Трудно объяснить противоположное отношение других людей, которые хорошо знали Анастасию, но не верили претендентке. Те, кто не верил только потому, что существует мнение каких-то авторитетных лиц, могли и не знать, что появление живой дочери Романова было не только маловероятным, но и для кого-то политически неудобным; поэтому можно сказать, что даже среди сторонников Анны Андерсон могли быть и несогласные, и авантюристы.
Большинство свидетелей уже умерли, и вряд ли можно надеяться, что их показания когда-либо, признают правдивыми. Но остается научное подтверждение, которое должно, теоретически, привести к беспристрастным и объективным выводам. Когда «Анастасия» впервые появилась, юридическая наука находилась в самом начале своего развития. Это касалось и экспертных проверок свидетельств, и технологии идентификации личности.
С годами претендентка неохотно согласилась на медицинское обследование, снятие отпечатков пальцев, исследование образцов почерка, и передачу результатов в немецкий суд. Для пациентки было оскорбительным ощупывание и прокалывание, а также просьбы показать ее шрамы и фотографирование их из разных точек под разными углами. Но все это, в качестве подтверждения, ничего не дало в процессе многолетней судебной тяжбы.
Отпечатки пальцев могли бы закончить все эти споры, но отпечатки пальцев настоящей Анастасии, которые можно было бы сравнить с отпечатками пальцев претендентки, отсутствовали.
Кроме отпечатков пальцев наилучшей характеристикой для идентификации человека могли бы быть зубы, но, как мы уже упоминали, ни одного зуба не было обнаружено в лесу под Екатеринбургом, где, как предполагалось, должны были находиться одиннадцать трупов. Но, тем не менее, какие-то выводы из состояния зубов претендентки можно было бы сделать.
Одним из 38 врачей, практикующих в императорском дворце, был зубоврачебный хирург доктор Сергей Кострицкий. Он сопровождал в Сибирь и лечил императорскую семью в Тобольске в 1918 году. В 1927 году, когда он уже жил в Париже, Кострицкий ответил отказом на приглашение посетить Анну Андерсон в Германии, но ему были представлены две отливки, сделанные с челюстей претендентки.
Согласно зубному врачу, который лечил Анну Андерсон в Германии, были очевидные особенности, на которые должен обратить внимание судебная экспертиза, но Кострицкий ответил только в общих чертах и дал понять, что он не хочет, чтобы его привлекли к этому делу.
Пьер Жильяр, к чьим словам мы должны относиться с осторожностью, учитывая его предубежденность, сказал: «Эти две гипсовые отливки, расположение зубов и форма челюстей не имеют ни малейшего сходства с зубами и челюстями Великой княжны Анастасии». Учитывая поведение Пьера Жильяра в этом деле, это утверждение нельзя рассматривать как убедительное доказательство. Убежавший из России Кострицкий не привозил из России никаких медицинских записей, ни каких-либо слепков с зубов. Он должен был довериться своей памяти, не видя зубов Анастасии в течение почти десятилетия.
