Очевидно у нее была нарушена память, кроме того, у нее были проблемы с глазами. Она говорила, что забывает, как определить время и потом учится этому снова, и это с ней случалось часто. Она говорила, что без постоянной практики она забывает все. Каждый раз она должна заставлять себя одеваться, умываться, заниматься шитьем, чтобы не забыть, как это делать. Недавно она некоторое время не делала записей, в результате у нее появились затруднения с этим».
Без связи с возможными побочными эффектами насилия, сохранилось высказывание английского преподавателя Гиббса, сказавшего о своей ученице в 1918 году, задолго до появления таинственной женщины в Берлине. Описывая реальную Анастасию, он так прокомментировал то, что она медленно обучается: «Кажется, как будто ее умственная деятельность заторможена…»
Возможно, наиболее важным научным подтверждением являются выводы антропологов, основанные на тщательном сравнении анатомических характеристик. Первое исследование подобного типа было инициировано в 1927 году Пьером Жильяром, который привлек к нему своего друга по Лозаннскому университету профессора Марка-Алекса Бисшоффа. Его вывод казался уничтожающим: «Невозможно, чтобы [претендентка] и Великая княжна Анастасия Николаевна были идентичны». Однозначный вывод Бисшоффа был с восторгом принят теми членами семейства, которые подписали в 1928 году декларацию против претендентки.
Но время и юридическая наука разрушали это утверждение. Основной вывод Бисшоффа базировался на сравнении фотографий ушей претендентки и настоящей Анастасии.
В 1958 году профессор барон фон Эйкстед из Майсенского университета, установил, что его предшественники, включая Бисшоффа, брали для исследования фотографии, сделанные под разными углами, или при другом освещении; в результате при изучении появились ошибки, связанные с искажением внешнего вида изучаемого объекта. Он лично встретился с Анной Андерсон, провел необходимые измерения, сфотографировал ее с таким же углом зрения и с таким же освещением, как на снимках настоящей Анастасии. После исследования уха барон фон Эйкстед решил, что «это ухо не свидетельствует против, но наоборот, свидетельствует о тождестве». Этот вывод был сильным доводом в пользу претендентки, доказав идентичность Анны Андерсон подлинной Анастасии.
Эта новость могла полностью разрушить позиции противников Анны Андерсон — именно это и произошло. Гамбургский суд не стал доверять предыдущим экспертам, и назначил своего собственного независимого эксперта.
С согласия обоих конфликтующих сторон, был выбран президент Немецкого Антропологического общества профессор Отто Реч, преподававший в Венском университете. Он пользовался международной репутацией, и был лучшим в своей профессии. Он потратил месяцы на изучение сотен фотографий претендентки, настоящей Великой княжны, и всех ее родственников со стороны как отца, так и матери. Он также посетил Анну Андерсон, и снова произвел измерения, и сделал фотографии. В декабре 1959 года он опротестовал результаты всех более ранних исследований, кроме утверждений того же барона фон Эйкстед, как некомпетентные. Его обширный анализ заканчивался словами: «Основной вывод — доказано, что фрау Андерсон — Великая княжна Анастасия».
Недавно его мнение было подтверждено выдающимся современным экспертом в этой области. В 1971 году, Мориц Фуртмайер, ведущий эксперт в вопросах идентификации западной немецкой полиции, получил тот же результат. Он использовал новую, свою собственную систему, основанную на исследовании формы черепа, которая раз сформировавшись, сохраняет соотношение размеров различных своих частей до самой смерти. По его мнению, эта система такая же надежная, как отпечатки пальцев, и нельзя найти двух лиц которые были сходны по этим признакам. Эта система уже использовалась при полицейских расследованиях в Германии и в качестве доказательств в судах.
В случае Анастасии, Фуртмайер также использовал свой метод идентификации, который давно уже получил международное признание, и проверил совпадение результатов, полученных с помощью этой системы и результатов, полученных полицией с помощью других методов.
Вывод Фуртмайера: «…был проверен и может считаться доказанным, что м-с Андерсон, теперь живущая в Соединенных Штатах несомненно является Великой княжной Анастасией». Когда мы опросили Фуртмайера в 1975 году, он повторил, что истец благополучно прошел тест, предложенный им, и повторил, что он убежден в том, что претендентка действительно является Анастасией.
Пока немецкое судопроизводство медленно приближалось к решению в шестидесятых, сама Анна Андерсон, находящаяся, как бы в свете огней рампы, не проявляла никакого интереса к юридическому судопроизводству. Она отказалась сотрудничать со своими адвокатами и отстранилась от своих сторонников: «Я хорошо знаю кто я. Мне не нужно доказывать это ни в каком законном суде». В любом случае она не предприняла ничего.
Но судебные вердикты в 1967 и 1970 годах не смогли вынести однозначно определенное решение. С одной стороны, судьи решили, что истец не доказал без сомнения, что она была Великой княжной Анастасией, а с другой — они отказались утверждать категорически, что убийство Анастасии в Екатеринбурге является строго установленным историческим фактом.
В действительности пять судей Федерального Верховного суда считали, что Анна Андерсон могла быть на самом деле настоящей Анастасией. Они приняли свое решение 17 февраля 1970 года, через 50 лет после того, как претендентку вытащили из берлинского канала. К тому времени Анна Андерсон обосновалась в Соединенных Штатах и вышла замуж за американского профессора Джона Манахана. В результате этого союза она, наконец, приобрела реальную фамилию, и безопасность, которых ей всегда не хватало. На шестом десятке она тихо переместилась из мира бесконечного унижения, расстройств и споров в самые мирные годы своей взрослой жизни.
Но загадка до сих пор остается загадкой.
Самым большим недостатком ее претензии с самого начала в Берлине было то, что она не рассказала убедительно, как она выжила при расстреле ее семейства в Екатеринбурге. Рассказ о ее чудесном спасении, мелодраматическая история с появлением в Румынии, вызывал недоверие и враждебность. Имелись свидетели, которые свидетельствовали, что только одна Великая княжна была спасена из Дома Ипатьева, и, что была суматоха возле дома ночью, когда исчезла императорская семья в 1918 году. Но показания свидетеля побега не убедили немецких судей, не убедили они и нас. Те, кто знал Анну Андерсон, говорили, что она была очень щепетильна в рассказах о семье и никогда не говорила о событиях 1918 года.
Возможно, что рассказ о побеге, кто бы его ни придумал, просто должен был объяснить появление претендентки в Германии. Возможно также, что Анастасия, которая, как известно, была импульсивным и непослушным ребенком, просто убежала от убийц и этим навлекла на семью опасность. Анна Андерсон призналась Татьяне Боткиной, что на ее совести лежит тяжелое бремя. Что это за бремя, она никогда не говорила, но если это было связано с судьбой других царственных заключенных, то, может, это и было тем секретом, который она не могла или не хотела раскрывать.
Независимо от того, правда это или нет, рассказ о ее «побеге» недостаточен для того, чтобы доказать ее тождество. Можно взять компьютер и посчитать, сколько совпадений было между Анной Андерсон и настоящей Великой княжной Анастасией. Исследование идентификации, подтверждение почерка, опознание многими свидетелями — все это говорит, о том, что дело должно быть закончено в пользу претендентки.
Если кто-либо надеялся использовать претендентку для умышленного обмана, женщина из берлинского канала кажется маловероятным выбором. Если речь шла о борьбе за состояние Романовых, то, зачем для этого нужно было выбрать такую эксцентричную и больную девушку? Много ли самозванцев могли бы вести себя как эта женщина и так долго не быть разоблаченными?
Эту женщину выбрал один из высших немецких аристократов наследственный Великий князь Сакс-Веймар-Эйзе-нах, в качестве крестной матери своего сына и наследника.
Подобная честь могла бы быть оказана королевой Нидерландов Юлианой.
Перед своей смертью герцог Георг Лейхтенбергский зарезервировал место для Анны Андерсон в своем фамильным склепе, что было бы совершенно невозможно, если бы она была обыкновенной сумасшедшей польской крестьянкой.
После расследования дела Анастасии, проведенного по поручению королевского семейства Дании, Херлуф Цале сказал: «Я считаю для себя крайне важным, что бы мой королевский дом был бы безупречным в глазах истории. Если русское императорское семейство хочет, чтобы одна из его родственниц умерла в сточной канаве, то я не могу ничего сделать».
