Да, странность на странности.
В патриотическую канву истории Соловьева они никак не вписываются. Но если вы хотите досконально понять характер Дмитрия Ивановича, то не стоит забывать, что буквально через год, в 1381 году, из Орды пришел с войском законный хан Тохтамыш. И действия князя Дмитрия были совсем не столь патриотическими, как на Куликовском летописном поле.
Поход Тохтамыша на Москву (1381 год)
Первое, что Дмитрий сделал, – бежал из Москвы, бросив там и княгиню, и своих сыновей. Якобы он отправился в Переяславль и Кострому собирать войско. А оборонять Москву пришлось простому народу, который не выпустил из первопрестольной ни княгиню, ни княжичей, ни бояр. Оборону возглавил и вовсе литовский князь Остей, внук Ольгерда – не правда ли, любопытно? Первое, что сделали русские защитники, – перепились, благо винные погреба оказались бесхозными. В этом пьяном виде и вынужден был Остей ставить их на стены. Оттуда пьяные защитники орали в адрес монголов обидные слова и стреляли из самострелов. Наконец, подошла настоящая сила, а не передовой отряд, тут и началась осада. Остей грамотно построил оборону, и Москва могла выдержать приступ, но с монголами шли свои предатели, шурины великого московского князя Василий и Семен. Они стали убеждать защитников:
«Царь хочет жаловать вас, своих людей и улусников, потому что вы не виноваты: не на вас пришел царь, а на князя Димитрия, от вас же он требует только, чтоб вы встретили его с князем Остеем и поднесли небольшие дары; хочется ему поглядеть ваш город и побывать в нем, а вам даст мир и любовь». Князья клялись, что хан не причинит никакого вреда. Уж кажется, полуторавековой опыт общения с монголами мог подсказать, что оборону нужно держать до последнего человека – все равно город обречен. Но защитники поверили. Бояре взяли в руки дары, духовенство – иконы и кресты, Остей честно повел свою миссию на переговоры. Тут они и были схвачены. Литовского князя увели в сторону, где тут же и убили, а потом принялись рубить всех – и бояр с дарами, и священников с крестами, и народ, который толпился вблизи ворот, ожидая обещанного «непричинения вреда».
Москва была тут же захвачена, разграблена, сожжена, а жители уведены в плен или убиты. Взяв город, хан разбил войско на отряды и отправил их жечь и грабить другие города. Великий князь, как говорит летопись, с большой силой стоял на Волоке. Один из монгольских отрядов на него наткнулся, но был разбит. Соловьев был убежден, что Тохтамыш испугался этого события, почему и велел поворачивать коней и ехать за Волгу. Боюсь, тут тоже некоторая неувязка. Тохтамыш, действительно, испугался русского войска, но это был западный отряд Владимира Андреевича. Почему? А не потому ли, что и Мамай сражался на Куликовом поле не с Дмитрием, а с Владимиром? По пути назад монгольское войско спокойным образом жгло и убивало все, что могло, а Дмитрий даже и не пробовал догнать негодяев и разбить их, чтобы отвадить ходить на Русь. И больше всего от Тохтамыша претерпели снова именованные предателями, показавшими броды и обходы к Москве, рязанские князья: вся их земля была опустошена. Даже если вдруг подумать, что Тохтамыш ненавидел предателей, все равно получается нелепость. А Дмитрий скоро после московской казни пришел в город, где ему оставалось только собирать убитых и хоронить…
Делайте со мной что хотите, но если это победа князя Дмитрия над ордой, равная Каталаунской битве, то что тогда называется поражением? А если учесть, что после Москвы Дмитрий тут же начал безжалостный сбор дани с ограбленной и разоренной земли, то в чем значение этой якобы победы?
Ищу, но никак не могу найти!
Сразу после сожжения Москвы в орду поспешил Михаил Тверской, все еще надеясь хоть теперь-то, когда Дмитрий в опале, получить желанный ярлык. Но Дмитрий тут же отправил своего сына Василия, тот так и пристроился при хане, сдружился с ним, а сам Дмитрий отправился воевать… с рязанцами. Добивать, то есть, разоренную рязанскую землю. Но, как пишет Соловьев, Олега Рязанского нельзя было убедить силой, а народ стоял за своего князя насмерть, так что пришлось звать на помощь троицкого игумена Сергия. Только он смог умолить Олега примириться с Москвой. Для упрочения взаимопонимания, как водится, дочь Дмитрия отдали за сына Олега. Почему-то сложности возникли у Дмитрия и с Владимиром Андреевичем, тот тоже на князя глядел волком. Он хотел получить Владимирский стол. Сложные взаимоотношения между родичами отлично отражены в сохранившихся договорных грамотах. Если в ранних грамотах Дмитрий назван всего-то старшим братом, то в последней – отцом, то есть можно понять, что они кое-как примирились и примирение было с ущербом для Владимира Донского, тот признал старшинство московского князя и всех его наследников. Интересно, что общение между Дмитрием и Владимиром происходило не напрямую, а через митрополита – вот в какой тупик зашли эти отношения. В 1389 году Дмитрий умер, оставив после себя шестерых сыновей и неслыханно дерзкое завещание:
«…московский князь благословляет старшего своего сына Василия великим княжением Владимирским, которое зовет своею отчиною».
Князь Василий Дмитриевич (1389–1425 годы)
Первое, что сделал Василий Дмитриевич, – поехал в Орду и купил себе ярлык на Нижегородское княжество. Борис Константинович, который год назад выпросил ярлык на это княжество «бесплатно», был в панике. Он пробовал сопротивляться, но подкупленные Василием бояре взяли князя и выдали ему Василия «головой». Кроме самого Нижнего Новгорода московский князь получил по ярлыку также Городец, Муром, Мещеру, Тарусу. Этому пытались помешать суздальские родичи Бориса Константиновича – племянники Семен и Василий. Им удалось добраться до Орды живыми и даже получить ярлык на свой Нижний, а также Суздаль и Городец. Но тут уж Василий в покое их не оставил.
«В 1399 году князь Семен Димитриевич вместе с каким-то татарским царевичем Ейтяком, у которого было 1000 человек войска, подступил к Нижнему Новгороду, где затворились трое московских воевод; три дня бились татары под городом, и много людей пало от стрел, наконец нижегородцы сдали город, взявши с татар клятву, что они не будут ни грабить христиан, ни брать в плен. Но татары нарушили клятву, ограбили всех русских донага, а князь Семен говорил: „Не я обманул, а татары; я в них не волен, я с ними ничего не могу сделать “. Две недели пробыли татары в Нижнем с Семеном, но потом, услыхавши, что московский князь собирается на них с войском, убежали в Орду. Василий Димитриевич послал большую рать с братом своим князем Юрием, воеводами и старшими боярами; они вошли в Болгарию, взяли города: Болгары, Жукотин, Казань, Кременчук, в три месяца повоевали всю землю и возвратились домой с большою добычею. После этого Семен крылся все в татарских местах, не отказываясь от надежды возвратить себе родовое владение. Это заставило московского князя в 1401 году послать двоих воевод своих, Ивана Уду и Федора Глебовича, искать князя Семена, жену, детей, бояр его. В земле Мордовской отыскали они жену Семенову, княгиню Александру, на месте, называемом Цыбирца, у св. Николы, где бусурманин Хазибаба поставил церковь. Княгиню ограбили и привели вместе с детьми в Москву, где она сидела на дворе Белеутове до тех пор, пока муж ее не прислал к великому князю с челобитьем и покорился ему. Василий, быть может по увещанию св. Кирилла белозерского, дал ему опасную грамоту, получивши которую, Семен приехал в Москву, заключил мир с великим князем, взял семейство и больной отправился в Вятку, издавна зависевшую от Суздальского княжества: здесь он через пять месяцев умер. Этот князь, говорит летописец, испытал много напастей, претерпел много истомы в Орде и на Руси, все добиваясь своей отчины; восемь лет не знал он покоя, служил в Орде четырем ханам, все поднимая рать на великого князя московского; не имел он своего пристанища, не знал покоя ногам своим – и все понапрасну. Брат Семенов, Василий, как видно, также помирился с великим князем московским, потому что под 1403 годом встречаем известие о смерти его, случившейся в Городце, и в некоторых летописях он называется прямо князем Городецким; но Василий не мог оставить Городца сыну своему Ивану, которого мы видим после в изгнании, а Городец в числе московских владений».
Василий мечтал получить также и власть над Новгородом Великим, но это у него никак не получилось, зато с той поры ставленники князя смогли утвердиться в Пскове. При Василии упорядочились и отношения с Тверью.
«Тверской князь боялся князя московского, – говорит Соловьев, – наравне с ханом татарским; это всего лучше показывает значение Москвы при сыне Донского; несмотря на то, Василий Димитриевич не мог еще смотреть на хана как только на равного себе владетеля, не мог совершенно избавиться от зависимости ордынской».
В 1395 году случились большие перемены в самой Орде: Тохтамыш был разбит войском Тамерлана на Тереке, и на двенадцать лет на Руси установилась «бесханщина» – то есть никто набегов не совершал и страну не беспокоил. Но затем о существовании этой Руси, не исполняющей обязательств, вспомнил полководец и фактический правитель Орды Эдигей.
