Романская часть духовенства Сплитской митрополии должна была тяготиться восточно-славянским влиянием, и католическая Венеция должна была ей казаться верной опорой: союз с нею ее усиливал, тогда как ориентация на хорватских и сербских князей могла только ослабить. Венецианские политики хорошо это понимали и, будучи в общем довольно равнодушными к церковным делам, как к таковым, неизменно покровительствовали в Истрии и Далмации латинскому духовенству. Со стороны Венеции не требовалось поэтому больших усилий для того, чтобы склонить духовенство далматинских городов на свою сторону и подготовить Пьетро Орсеоло торжественную встречу. Епископы и вообще духовенство не случайно, следовательно, играют такую крупную роль в дружественных Венеции манифестациях некоторых истрийских и далматинских городов. Замечательно, что среди «манифестантов» совсем не видно «деловых» людей, купцов и ремесленников, — надо полагать, что эти последние уже тогда понимали невыгодность для них венецианского господства и оставались глухими к венецианским призывам.[898]
В славянских городах и районах, начиная с Биограда, и далее к югу венецианская дипломатия, если она и была пущена в ход, успеха не имела.
Захват истрийских и далматинских городов диктовался экономическими интересами венецианских арматоров и купцов, поход был тщательно продуман, а выполнение всесторонне подготовлено. Международная обстановка вообще была благоприятной для Венеции, но предусмотрительные политики республики св. Марка постарались улучшить ее еще более. Эгоистическая затея заботливо была прикрыта флагом помощи «угнетенным» далматинцам.
Весной 1000 г.[899] Пьетро Орсеоло после торжественных церемоний, организованных епископом Оливоло, поднял паруса и с большим флотом отплыл от берегов столицы дуката. В Градо благочестивый дож получил благословение патриарха Виталиса, знамя св. Гермагора и взял далее курс на Истрию.
Здесь, как мы видели, уже несколько десятилетий возникли у Венеции специальные экономические интересы, здесь некоторым успехом увенчалась ее первая попытка распространить свое политическое влияние за пределы дуката, — здесь надо было продемонстрировать мощь св. Марка. И в будущем свои большие походы на Восток Венеция будет начинать с посещения гаваней Истрии. Было это необходимо тем более, что еще очень свежо было воспоминание о попытке Каподистрии оторваться от Венеции и сделаться независимой. Это произошло в 997 г. и окончилось для этого города печально: цель не только не была достигнута, но пришлось в пользу св. Марка сделать дальнейшие уступки, — венецианские купцы могли теперь вести в городе и его округе беспошлинную торговлю.[900] По-видимому, Каподистрия после этого урока соблюдала навязанный ей договор, потому что дож миновал этот порт и появился в гавани Паренцо. Здесь его торжественно встречает епископ Андрей с клириками. Епископ просит дожа посетить местную церковь св. Марии. Выполнив этот «долг благочестия» и убедившись в подчинении Паренцо, Пьетро Орсеоло направился в Пулу. Здесь та же торжественная встреча: во главе депутации, состоявшей из сонма клириков, стоит Бертальд — высокопоставленное лицо пуланской городской общины.[901] От Пулы дож направился к берегам Далмации.
В Далматинском архипелаге венецианский флот подошел прежде всего к острову Цресу и был здесь «с радостью» принят местными жителями, которые собрались на торжество даже из отдаленных сельских местностей, как уверяет нас Диакон Джиованни, а за ним и Дандоло.[902] Отсюда, опять не забыв прослушать мессу, Пьетро приблизился к Задару. Этот город, по свидетельству Джиованни, и до этого времени находился в какой-то степени зависимости от Венеции.[903] Венецианский анналист при этом не сообщает ни того, что это была за зависимость, ни того, когда и как она была установлена. Все дело очень похоже на то, что республика состояла с Задаром до этого времени в простых договорных отношениях, подобных тем, какие дубровницкий летописец констатирует для своего города около того же времени. В Задаре местный епископ и приор организовали дожу особенно торжественную встречу. Епископы еще двух больших островов Далматинского архипелага, Раба и Крка оказались в числе лиц, демонстрировавших перед дожем готовность признать венецианское покровительство и супрематию. Изъявление чувств скрепляется присягой на верность республике св. Марка. Имя дожа оглашено было в церквах непосредственно вслед за именем императора.[904] Из Задара флот дожа направился к Трогиру, сдавшемуся также без сопротивления. Здесь Пьетро Орсеоло организовал смотр своим вооруженным силам, пополненным навербованными в Задаре далматинцами, и на шестой день отплыл к Биограду или Белграду. Здесь произошла небольшая заминка. Город не был подготовлен к торжественной встрече, и дожу из предосторожности пришлось пристать к одному из островов против этого города. В городе между тем две партии, одинаково движимые чувством страха — одна перед дожем, другая перед хорватским королем, — борются между собою. Одержала верх партия дожа, город признал свою зависимость от Венеции. Также без боя сдался далее остров Новицола.[905] Ни в Трогире, ни в Биограде, ни у Новицолы не было оказано сопротивления, зато не было и торжественных встреч.
В Сплите, который был митрополией Далмации и где, следовательно, находился центр венецианской партии в Далмации, дож был еще раз порадован торжественной встречей. Местный архиепископ, митрополит Далмации, и «народ», состоявший из клириков и светских лиц, «приветствовали дожа и венецианский флот».[906] Но это был последний триумф.
Далее надо было прокладывать дорогу силой оружия. Первым оказал сопротивление остров Корчула. Сопротивление, надо полагать, было довольно слабым, так как дож как будто без особого труда «подчинил остров своей власти».[907] Иначе обстановка сложилась у Хвара. Жители этого острова слыли за особенно отчаянных пиратов: «венецианцы, проезжавшие мимо этих мест, весьма часто, лишившись всего достояния, обобранные дочиста, спасались бегством».[908] Город Хвар хорошо был укреплен самою природой и искусственными сооружениями, а жители храбро защищались. Однако, «с соизволения бога всемогущего», город удалось взять после продолжительной и жаркой схватки.
На этом поход Пьетро Орсеоло закончился. Дож не решился углубиться в лабиринт нарентянской части Далматинского архипелага. Его планы относительно нарентян, владельцев побережья и острова Млета, были скромнее и он добился их осуществления другими средствами. Во время своего пребывания в Задаре дож послал десять кораблей из своего флота к небольшому острову Кацца, к западу от Корчулы, с целью перехватить нарентян, возвращавшихся из Апулии. Засада удалась, и дож захватил в плен до 40 «знатных нарентян».[909] «Вождь» нарентян и его «старшие», желая выручить из плена своих, вынуждены были согласиться на отказ от той дани, которую они взимали с плававших по Адриатике венецианских кораблей и дать обещание не причинять никакого ущерба венецианской торговле.[910] После этого пленники были отпущены, за исключением шести, оставленных дожем в качестве заложников.
Диакон Джиованни, а за ним и все историки Венеции — древние, новые и новейшие — утверждают, что в это же время в сферу политического влияния Венеции попал также и Дубровник. Когда экспедиция подходила к концу — пишет венецианский анналист о Дубровнике, — «архиепископ этого города, явившись со свитой к дожу принес ему клятву и многие другие выражения покорности».[911] Известие Джиованни, подозрительное вообще, в этом пункте подозрительно вдвойне. Дело в том, что Дубровник, благодаря своему географическому положению, или вовсе не страдал от нарентянских нападений или страдал незначительно: находясь в непосредственной близости от нарентян и имея возможность в любой момент атаковать их с суши, Дубровник и без помощи Венеции мог заставить уважать свой флаг. Это признают даже те историки, которые стоят в этом вопросе на венецианских позициях. Один из них, например, пишет: «Дубровник находился в согласии с нарентянами, которые сильно боялись этого соседнего города, имевшего возможность напасть на них в любой момент, когда их корабли были далеко.» По этой причине Дубровник не страдал от этих «пиратов».[912] Таким образом Дубровнику незачем было покупать венецианскую помощь, да еще такою ценой, как отказ от собственной свободы. Не могли этого дубровчане сделать и под влиянием страха перед венецианским флотом, так как он даже и не показывался в водах Дубровника. Но возникает вопрос, какие соображения могли руководить автором «Венецианской Хроники», когда он изображал ход событий не в том виде, как они протекали в действительности? Ответ на этот вопрос может быть, конечно, только предположительным. Диакон Джиованни был близок дожу, выполнял различные дипломатические поручения республики и, следовательно, ему был известен курс внешней политики венецианского правительства. Мы уже видели, что поход Пьетро Орсеоло был задуман заранее. Идея территориальной экспансии уже твердо держалась в мыслях венецианских политиков. При наличии таких психологических предпосылок желаемое легко могло сойти за действительное. Появление дубровницкого архиепископа во флоте дожа, — а он, как это мы сейчас увидим, действительно там появлялся, — легко могло быть истолковано в желательном для республики смысле и, таким образом, венецианский бытописатель мог стать жертвой дезинформации, может быть даже официальной.
