Бенке признает, что его часть пришла в ярость, утолять которую стала в беспорядочных убийствах. И только через сутки, насладившись кровопролитием, они смогли взять себя в руки. Их безумство, которое Бенке (как и Петер фон дер Гребен) видит как своего рода оправдание зверств, на самом деле свидетельствует о противоположном – служит примером того, что в немецких частях практически исчезла дисциплина и они стали вести себя как обезумевшие бандиты.
Мы разыскали одно обличительное донесение, прочитанное и завизированное рукой Петера фон дер Гребена в бытность его начальником оперативного отдела штаба группы армий «Центр», о проведении немцами операции «Отто», направленной против партизан. В нем сообщается об убийстве около двух тысяч «партизан» и их «пособников», однако, согласно этому же донесению, при убитых обнаружилось лишь тридцать винтовок и горсть другого оружия. Но такое ужасающее несоответствие не удивляет его даже сегодня. «Послушайте, у партизан должно было быть необходимое оружие, иначе они бы ничего не смогли нам сделать», – настаивает он. А когда мы в ответ говорим герру фон дер Гребену, что, быть может, это свидетельствует о том, что немцы расстреляли местных жителей огульно, без разбора, он отвечает: «Не помню. Как я уже говорил, наши солдаты были в ярости. Да, я могу допустить, что они также убили несколько невинных людей. Но кто мог сказать, кто виноват, а кто – нет?» Когда мы все же настаиваем на более прямом ответе, он признает: «Да, если контрмеры сами по себе оказались чересчур жесткими, то думаю, их вполне можно расценивать, как неприятные, но необходимые меры для устрашения местного населения»29.
Подобные несоответствия между количеством убитых «партизан» и оружия, обнаруженного при них, часто встречаются в статистике СС, которую вели немцы для оценки результатов собственных операций по борьбе с партизанами. Когда Гиммлера спросили, почему так получается, он ответил: «Вы, должно быть, не знаете, что эти бандиты специально избавляются от оружия, чтобы сойти за невинных мирных жителей и избежать смерти». Неудивительно, что подобные жесткие меры не привели к уничтожению партизанского движения, и в 1943 году Верховное командование вермахта признало, что не может очистить оккупированные территории от этих «бандитов». Будет упрощением утверждать, что расистские убеждения нацистов были единственной причиной непомерной жестокости партизанской войны. Ряд других факторов также, несомненно, способствовал эскалации жестокости. Так, немаловажную роль сыграли огромные территории, которыми немцы вынуждены были управлять; упадок духа, ощущаемый многими немецкими солдатами в связи с тем, что война идет не так, как изначально задумывалось; безжалостность, с которой сталинские партизаны терроризировали местное население, убивали и увечили немецких пленных. Но справедливым будет утверждать, что немцы могли получить неплохие шансы справиться с партизанской угрозой, для чего им было необходимо сотрудничать с местным населением, но это сотрудничество сделали невозможным именно их расистские взгляды.
Легко сказать, что неудача в борьбе с партизанами – просто еще одна тактическая ошибка Гитлера. Многие придерживаются такой мысли: «если бы он сумел проявить гибкость и по-человечески относился к населению на оккупированных территориях, то партизанская война не приобрела бы такой размах». Но сама мысль о такой возможности полностью противоречит природе войны нацистов на восточных землях. Гитлер никогда бы не изменил расистской политики на оккупированных территориях. Расизм слишком глубоко укоренился в нем, фактически стал его сутью. Ни при каких обстоятельствах Гитлер не отказался бы от своего видения новой Германской империи. Действительно, в ходе войны он не только не отказался от своих убеждений, но и укрепился в них. Если политика отношения к жителям восточных земель как к «недочеловекам» терпела неудачу, то вину за эти неудачи он перекладывал на плечи своих подчиненных – этих «бесполезных, жалких трусов», которые политику гонений и преследований проводили в жизнь без достаточного рвения.
На фоне растущей партизанской угрозы Гитлер снова попытался одержать победу в войне на поле боя. Теперь немцы собирались продвинуться на юго-восток, стремясь провести кампанию, целью которой было место, малоизвестное в то время за пределами Советского Союза, – город под названием Сталинград.
Тысяча девятьсот сорок второй на восточном фронте сделался годом перемен. Поначалу Красная Армия едва выстояла в обороне Москвы. Но к концу года, в битве под Сталинградом, советские войска поставили на колени могущественную германскую 6-ю армию.
В течение одного лишь года Советский Союз заставил немцев расплачиваться за изначально самонадеянный план «Барбаросса». В эти двенадцать месяцев страна успела стянуть к линии фронта большие резервы, пополнив ряды Красной Армии. Страна получила военную помощь от Великобритании и США, а также новые танки и артиллерийские орудия с советских заводов, наспех демонтированных ввиду немецкого наступления и восстановленных в глубоком тылу. 1942 год определенно стал удачным для Сталина и СССР. Неминуемо грядущая победа Советского Союза день ото дня становилась очевидна для всего мира.
Однако называть 1942 год победоносным было бы преждевременно. Ход событий показал, что, несмотря на всю иностранную помощь, на колоссальные человеческие ресурсы и чудовищные объемы производства советских заводов, Советский Союз все еще мог проиграть войну с немцами. И Сталину, и Красной Армии следовало изменить стратегию и тактику, поучиться у собственного врага.
В первые месяцы 1942 года Красная Армия, после успешной обороны Москвы, потерпела ряд неудач, и ответственность за ее неудачи лежала главным образом на Сталине. 5 января он объявил Ставке о новом плане военных действий, не менее опрометчивом и высокомерном по отношению к неприятелю, чем «молниеносный» план «Барбаросса» Гитлера. Вместо того, чтобы сосредоточить главные силы Красной Армии в едином «точечном» ударе по врагу, Сталин предложил общее наступление на всех фронтах. На севере советским войскам надлежало прорвать Ленинградскую блокаду, ближе к Москве следовало теснить группу армий «Центр», а еще южнее – противостоять немцам на Украине и в Крыму. В 1941 году, когда требовалось обороняться, Сталин оказался невежественным военачальником. А в начале 1942 года он обнаружил свою слабость как полководец, на противника наступающий. Жуков нашел в сталинском плане целый ряд просчетов и объявил об этом открыто. Николай Вознесенский, экономист, также указал на серьезнейшие трудности со снабжением войск, неизбежные в ходе столь безоглядной кампании, – однако его подняли на смех, назвав «перестраховщиком». Вопреки разумным возражениям Советская армия начала наступать.
Неудивительно, что, пытаясь одновременно атаковать немцев по всем фронтам, она продвинулась недалеко – но хотя бы не потерпела сокрушительных поражений. Тем не менее ситуация существенно изменилась, когда в мае 1942 года Сталин приказал нанести удар по противнику в окрестностях Харькова. В Генеральном штабе полагали, что Красной Армии следовало умерить свой пыл и основательно укрепиться на позициях под Москвой. Но Сталин жаждал действия. «Мы не станем уходить в оборону», – заявил он, утверждая план обширных военных действий, предложенный маршалом Тимошенко. (Тимошенко – главный сторонник общего наступления, сталинский соратник со времен Гражданской войны – еще в 1941 году позволил немцам окружить его армию под Смоленском.)
Борис Витман, служивший офицером в советской 6-й армии, участвовал в злополучной попытке освободить Харьков, которая пришлась на май 1942 года. В штабе он видел, что «те, кто планировал операцию, были убеждены, что ее ждет успех, общее настроение было весьма приподнятым… Полагали, что война закончится уже к 1943 году». Витман вспоминает, как намеченное наступление гордо звали «кампанией полного и окончательного освобождения Украины от немецких захватчиков».
Сталин считал, что основная кампания вермахта начнется в 1942 году под Москвой, и план действий близ Харькова основывался на этом предположении. Атаковав немцев на юге, Красная Армия надеялась прервать подготовку германских войск к продвижению на север и ударить противника по самому слабому месту. К несчастью для СССР, истинных германских намерений угадать не сумели. Немцы действительно собирались наступать, но только не в сторону Москвы: они готовились, полностью захватив Украину, ударить в юго-восточном направлении. Таким образом, Красная Армия, сама того не подозревая, двинулась против немцев именно там, где они сосредоточивали собственную главную мощь. Но, как бы там ни было, советские войска сохраняли численный перевес, необходимый для грядущего наступления: наличествовало по меньшей мере трое советских бойцов против двоих немецких; а по направлениям главных ударов соотношение сил было для Красной Армии еще благоприятнее.
