Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер с остатками своих штабов следовали пешком или верхом.
В 2-х милях от Вильно, по дороге в Ковно стоит Понарская гора. Глубокий снег и ледяная кора делали гору неприступной, взобраться туда было невозможно. Если взять влево, то между Вильно и Понарской горой шла дорога на Новые Траки. Эта дорога идет по равнине и по ней, через Траки, Еве и Жижморы можно было попасть на Большую дорогу из Вильно в Ковно.
Все фуры, пушки, багаж, все вывезенные из Москвы и все еще остававшиеся трофеи, наконец, экипажи самого императора и вывезенная из Вильно казна, все это сбилось и перепуталось. Пришлось все бросить.
Ней дал приказ полковнику Тюрейну открыть все ящики с казной и разделить деньги между всеми, кто только захочет. Французы и казаки сообща грабили из ящиков казну — шесть миллионов золотом и серебром. Только ночь положила конец всей этой невыразимой суматохе".
"В штаб-квартире короля (Мюрата) в двух километрах от Вильно, в час ночи нас догнали наши сани. В первые сели генерал Нарбон и Шабо, во вторые сани сел я с Эйяром, в третьи сани лакей и повар. Поехали, но сани отбились друг от друга среди ночной темноты. При приближении к подъему Понарской горы произошло большое нагромождение пушек, фургонов, повозок, которые не могли добраться до вершины.
Холод был чрезвычайный; гора была покрыта кострами, разложенными проводниками, которые видели невозможность движения вперед, благодаря крутизне и обледенелости тропинки. (Высота горы примерно 250 метров).
Драгун, который следовал за мной с моим чемодане"! потерял меня, так я его больше и не видел. Вся оставшаяся ночь прошла у меня в том, что я старался продвинуть вперед мои сани; мне удалось, несмотря на пушки и фургоны проехать три четверти горы Понаряй. На рассвете, раздраженный невозможностью дальнейшего движения, я решил бросить сани и идти пешком.
При этом несчастном подъеме мы оставили все пушки и большое количество багажа и повозок. Наши собственные солдаты разграбили часть армейской казны при появлении казаков; одно время даже работали с ними в полном согласии.
Ночью многие офицеры и союзники предлагали мне купить награбленные вещи: серебряные чаши, приборы столовые и прочее. Наши солдаты охотно давали 100, даже 300 франков серебром за один наполеондор золотом". (Видимо, денег и серебряных изделий на руках было столько, что унести все с собой было делом нереальным.)
"Главный штаб был перенесен за 44 км от Вильно в Эве; я прибыл туда в 5 часов вечера, очень утомленный, в лихорадке от боли в моей отмороженной правой руке. Я умирал от голода, так как не ел ничего в течение 24-х часов; у меня дрожали ноги, и я падал.
По дороге (к Эве) я встретил Шабо; он сообщил мне, что ночью он потерял генерала Нарбонна. Мы очень о нем беспокоились, так как его все еще не было. Генерал Куриаль уверял нас, будто он видел его шедшим пешком, позади: это меня мало успокаивало, я знал, что Вильно эвакуирован утром (10 декабря) и что в 10 утра казаки были на (Понарской) горе с пушкой!"
Вам не кажется, что эта пресловутая пушка просто навязла на зубах? Создается такое впечатление, что всю французскую армию гнала сотня казаков с одной-единственной пушкой, прикрученной вожжами к обычным зимним розвальням.
"Я превратился в настоящего Иоанна Крестителя в детстве: мои последние вещи остались в санях Эйара. Этот верный слуга попал в плен с отмороженными руками и ногами. Я считал его погибшим. Он был отправлен в Витебск, где сделался парикмахером. Из русского плена он возвратился в 1814 году во Францию с тремя франками в кармане, таким образом, он не без успеха занялся ремеслом.
В этом походе я потерял 17 лошадей. В Эве нам было очень плохо в помещении вроде хижины. Меня так притиснули, что целую ночь я вынужден был держать поднятой мою больную руку. Я дал золотой за связку соломы императорскому конюху. Я разделил ее с Шабо и двумя другими товарищами. Поужинали мы очень плохо — крошечным куском хлеба, наполовину из отрубей и небольшим кусочком мяса; не было даже воды. Сани, брошенные генералом Нарбонном (у горы), подъехали в 11 часов вечера. Конюх, который ими правил, отморозил себе нос и ноги. Трупы замерзших солдат продолжают усеивать дорогу".
"В 4 часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковенской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазона, к которым присоединилось все депо, составили арьергард, под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 кавалерии, так что "Великая армия" едва доходила до 5000 вооруженных человек, не считая поляков и кавалерии, отправившейся к Олите. Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер, с остатками своих штабов, следовали пешком или верхом".
11 декабря
"11 декабря 1812 года. Король без свиты отправился прямо в Ковно; в момент его отъезда прибыл арьергард дивизии Луазона, сведенной к 600 человек; за три дня перед этим в Вильно она насчитывала 6000 человек. У этой дивизии не осталось ни одной пушки. 113 линейный полк, — часть ее — состоящая из флорентийцев, поразил меня в этом городе своей выправкой и щегольской одеждой. Я разговорился с сержантом этого полка, удивляясь, каким образом такой многочисленный отряд так быстро растаял. Он мне ответил: "Это очень просто, мы умираем от холода и голода. В нас посылают ядра, мы же не можем отвечать неприятелю тем же, ничего не оставалось, как следовать примеру тех, которые в таком беспорядке прибыли из Москвы".
Этот сержант был в числе тех приблизительно 120 солдат полка, которые до этого дня еще оставались под знаменами.
Арьергард остановился в Эве; я оставался там же до 10 часов утра, надеясь встретить моего генерала. Все время не переставала дефилировать толпа отбившихся от армии солдат, оставшихся позади. Старая императорская гвардия, насчитывавшая в момент отъезда императора (5 декабря) до 1400 человек, теперь вряд ли имела под ружьем больше 800 человек.
Я и Шабо приютились в санях генерала вместе с его поваром, единственным из наших служителей, у которого не было ничего отморожено. Наше беспокойство об участи генерала Нарбонна возрастает в течение дня. Среди жестоких страданий, доставляемых мне моей рукой, я не мог не твердить себе: "Перед нами зрелище величайших ужасов, ничего подобного потомки больше не увидят".
Проехав едва 8 верст, мы услышали казацкую пушку, обстреливающую наш арьергард. Мы остановились в штабе генерала Себастьяни и с восторгом нашли там генерала Нар-бона!"
Оставим теперь на время милейшего адъютанта Кастеллана, наконец-то отыскавшего в суматохе повального бегства своего непосредственного начальника, и поблагодарим его напоследок за неоценимую помощь, оказанную нам в поисках истины.
14 декабря
"Полковник Кайсаров захватил экипаж государственного секретаря, графа Дарю, в коем были найдены всевозможные документы, упакованные в двух тюках".
Интересно, что эти бумаги были отправлены не куда-нибудь еще, а прямиком в Петербург, императору Александру I. Но ни одного приказа об уничтожении (сокрытии) каких-либо ценностей среди них не нашли. Почему? Ведь мы буквально по дням и часам установили, когда и где были спрятаны весьма солидные ценности. А просто так, по стечению обстоятельств, их не прятали, поскольку все в армии (в том числе и французской) осуществлялось только по приказу. Следовательно, все документы, связанные с преднамеренным захоронением вывезенных из Москвы трофеев, были преднамеренно уничтожены. Кем? Зачем?
Да тем же самым Дарю. Неоднократно участниками похода отмечалось, что государственный секретарь несколько раз сжигал какую-то документацию, организуя кострища на привалах от Гжатска до Толочина (то есть до того места, где был издан приказ об уничтожении "2-го золотого обоза"). Кроме того, самим императором в Орше было сожжено большое количество документов, и даже одежды. В Толочине тоже что-то сжигалось. Как говорит народная мудрость: что-то скрывают только тогда, когда есть что скрывать.
Давайте теперь абстрагируемся от событий, происходивших в середине декабря 1812 года, и мысленно переместимся в город Вильно примерно на сто лет вперед. В марте 1910 года в этом городе был утвержден кружок ревнителей памяти старины 1812 года, а уже в апреле была произведена разведка всех операционных путей нашей и французской армий во время Отечественной войны. И это, казалось бы, самое невинное дело привело к открытию еще одного нешуточного клада, связанного с нашествием Наполеона. Расскажем и об этих сокровищах.
Для удобства военной разведки территория Виленского военного округа была разбита на 34 участка, на которых работало 42 офицера. Офицеры эти собрали обширный материал, заключающийся в 34 журналах работ со всевозможными приложениями: рисунками, планами. Старожилы исследуемых мсст со слов своих отцов сообщили очень много интересных и ценных преданий о событиях 1812 года. Один из офицеров, капитан В. Жамов, приехав в замок Руэнталь (Рундале), был любезно встречен управляющим имением графа Шувалова, господином Дубинским. Жамов осмотрел замок, парк и имел беседу с управляющим. По словам последнего, дет 20 тому назад приезжали в Рундальский замок прусские офицеры и раскапывали то место, где предположительно была зарыта прусская военная касса, но ничего не нашли. Возможно, они копали не в том месте?
