Не доминиканские ученые сказали, что философия и теология являются отдельными и даже далекими предметами, которые следует изучать различными методами. Нет, это было предложение аввероистов,[180] в особенности – знаменитого Сигера Брабантского. Именно по этому пункту с ними с радостью объединились святой Фома и Альберт Магнус. «Разум, – смело заявил святой Фома, – вот основной фактор человеческой деятельности». Именно святой Фома настаивал на том, что между положениями, которые могут быть сделаны на основе доводов разума, и статьями христианского откровения могут быть совпадения, а также на том, что некоторые истины, такие, например, как существование Бога, доказывались исключительно голосом разума. Именно Аввероэс сказал, что истина не зависит от разума, что утверждение, правильное с точки зрения веры, может быть ошибочным в качестве философского заключения; иными словами, он утверждал, что не существует такой вещи, как абсолютная правда, и что синтез, основанный на вере и на разуме, недостижим.
Итак, несмотря на то что позиция Аввероэса вела прямиком к еретическим утверждениям, чрезвычайно важно отметить, что никогда не вставал вопрос о преследовании ее сторонников или о лишении их права на свободу выступлений. Мы не перестаем удивляться огромной интеллектуальной симпатии средневековой Церкви к этому учению и к ее готовности поддерживать его. Может, было бы не совсем справедливым сказать, что «философы были вольны обсуждать эту проблему, но имели право прийти только к одному заключению». Однако есть в дуалистической уверенности Церкви нечто великолепное, ведь она непоколебимо верила и в собственное учение и в способность человеческого разума оценить его истинность. Не в ее духе было уходить от споров и дискуссий. Скорее, Церковь была уверена в том, что трезвый, пытливый ум непременно придет к озарению истиной, что ученый будет нагромождать силлогизм на силлогизм до тех пор, пока не достигнет пика, а лестница, по которой он будет взбираться вверх, на самом деле лестница Иакова.
Вследствие этого, как видим, полемика и дебаты велись, как правило, на чрезвычайно высоком уровне. Давайте раз и навсегда отбросим идею о том, что век Данте был веком интеллектуального высокомерия. На самом деле это был век невероятной интеллектуальной благотворительности, согласованности, а не раскола; синтеза, а не анализа. Во всех весьма противоречивых трудах того времени, обязательно говорится о нарочитой терпимости и куртуазности. К примеру, труд святого Фомы «Summa contra Gentiles» весьма возвышен и убедителен; в нем нет и следа разоблачения или нетерпеливой эмфазы. Если обратиться к Данте – «поэту святого Фомы», как его часто называют, – то обнаружим то же самое. Отношение Данте к ереси удивительно либерально. Его довольно часто обвиняют в том, что он поместил Аввероэса и его последователя Авиценну в адово пламя. Однако все дело в том, что он этого не делал. Аввероэс находится у него в Лимбо в компании великих язычников античности – Сократа и Платона, Цицерона и Сенеки, Эвклида, Птолемея и Галена. «Знай, прежде чем продолжить путь начатый, – говорит Вергилий, – что эти не грешили; не спасут одни заслуги, если нет крещения, которым к вере истинной идут; кто жил до христианского ученья, тот Бога чтил не так, как мы должны. Таков и я. За эти упущения, не за иное, мы осуждены, и здесь, по приговору высшей воли, мы жаждем и надежды лишены».[181]
Сам Аввероэс описывается не с презрением и осуждением, а как человек, «который сделал великий комментарий»: имеются в виду его труды в области философии Аристотеля.
Что касается великого учителя аввероистов, Сигера Брабантского, то он помещен Данте в роскошь рая. Сигер был одним из наиболее решительных и ярких выразителей принципов Аввероэса в парижских ученых школах. В 1277 году епископ Парижа, действуя по указанию папы Иоанна XXI, привел список его ошибок с 219 заголовками. Однако несмотря на то, что этот документ был главным образом направлен на аввероистов, в нем допущено довольно много нарочитых неточностей – для того чтобы столкнуть аввероистов с фомистами и вообще дискредитировать схоластические методы. Как бы там ни было, Сигер и его друг Боэтиус из Дасии, как известно из документов, были призваны к суду французской инквизиции по обвинению в ереси. Они обратились за помощью к Риму, ссылаясь на твердую приверженность Церкви и вере. Непонятно, что случилось с ними дальше, потому что нет документов, свидетельствующих о том, что они были отпущены или наказаны. Любопытно, однако, что в «Рае» в «Божественной комедии» Сигер появляется в компании известных Почтенного Бида и Ричарда из монастыря святого Виктора, великого мистика. Святой Фома, говоря о нем, замечает, что «…то вечный свет Сигера, что читал в соломенном проулке в оны лета и неугодным правдам поучал».[182]
Высказывались предположения, что Данте не знал, какая репутация у Сигера, как не знал и того, что власти официально осудили его. Эта идея была недавно высказана мистером У. Г. В. Ридом в «Журнале теологических исследований».[183] Он делает предположение о том, что Данте сам был одним из активных аввероистов и что эта теория настолько ребячлива, что ее не стоит и обсуждать. Мистер Турбервиль полагает, что, возможно, «он хотел отправить в рай кого-то, кто будет представлять философа, например, очень далекого от теологии. Было нелегко найти такого, а из возможных кандидатов Сигер оказался наиболее подходящим».[184]
Мы полагаем, что истина была куда проще. На самом деле Данте очень уважал и восторгался – что было характерно для его времени – науками, учением и творческим мышлением. Святой Августин его устами выражает мнение многих средневековых ученых, что «без сомнения, мы ни в коем случае не должны обвинять в ереси тех, кто (какими бы ошибочными или извращенными ни были их мнения) защищается без лишнего упрямства и тщательно ищет истину, а, обнаружив ее, готов изменить свое мнение». Истина неделима и абсолютна, истина важнее всего. К ней можно приближаться по разным тропинкам. Тщательное изучение показаний и следующее за этим высказывание точек зрения, опровергаемых в процессе дискуссии, может служить лишь на пользу делу. Иными словами, можно сказать, что все формы дискуссии и расспросов представляли собою углубление основы, на которой и строилась вся структура истины. А основной темой многочисленных дискуссий в разных ученых школах был основополагающий вопрос о том, является ли разум врагом или сторонником религии. Вообще-то, по словам святого Фомы, разум – это сторонник религии. Церковь канонизировала Фому и этим доказала, что она принимает его суждение. А если дойти до основ учения Аввероэса, то можно понять, что он как раз отрицал ценность разума.
Хочется еще раз обратиться к «Божественной комедии». Иоахим из Флоры был святым человеком; его дар предвидения заслужил ему еще при жизни славу по всей Европе. Сейчас трудно сказать, насколько он приложил руку к написанию «Вечного Евангелия». Однако он, без сомнения, в XIII веке считался основателем религии Святого Духа, пророками и толкователями которой считали себя францисканцы. Больше того, «Вечное Евангелие» навлекало на себя громкое недовольство церковной цензуры. Правда, в ортодоксии самого Иоахима никогда не сомневались. Однако, если кто-то не понимает истинного значения средневековой ереси, то его должен удивить тот факт, что Иоахим в раю оказывается в компании таких знаменитых особ, как Сент-Джон Крайсостом, святой Ансельм, Хью из монастыря Сент-Виктор и Рабанус Маурус. «А здесь, в двунадесятом, – говорит святой Бонавентура, – Так вот,
… а здесь, в двунадесятом
…огне сияет вещий Иоахим,
который был в Калабрии аббатом».[185]
Неправильное понимание Средних веков выражается в таких фразах, как «интеллектуальное рабство», «раболепное суеверие» и так далее. А мы сейчас поговорим о сходной вещи – о связи папства с подавлением ереси. Следует сразу же заметить, что в XII и XIII веках папский авторитет не приходилось никому навязывать, и его власть не представляла из себя удушающего деспотизма, как кто-то мог бы подумать. В самом деле, как точно замечает Генри Адамс, «Церковь, которая с равной симпатией относилась в течение каких-нибудь ста лет к Деве, Сен-Бернарду, Вильяму из Шампо, а также к ученым школам святого Виктора, Преподобного Петра, святого Франциска Ассизского, святого Доминика, святого Фомы Аквинского и святого Бонавентуры, была более либеральна, чем может быть любое современное государство… Подобная гибкость давно исчезла под влиянием человеческих мыслей».
Итак, становится ясно, что еретики, которыми занималась инквизиция, вступили в прямой конфликт с папской властью и объединились в воинственной враждебности против его учений. Верно, что Папы Римские много работали для того, чтобы все силы Церкви и государства направить на подавление ереси. Именно по этой причине множество современных писателей высказывали свою симпатию к еретикам и выставляли их пионерами борьбы против того, что обычно называют «самонадеянной властью Церкви». В настоящем исследовании мы сделали попытку показать, что эта позиция подразумевает серьезное сужение реального положения дел. Эти еретики конфликтовали с Папами не потому, что все ненавидели и боялись Пап, а потому что понтификат был явным и ощутимым центром европейского христианства. Любое секретное общество, любое анархистское и антисоциальное движение относилось к Папе как к врагу. И выражать симпатию еретической секте лишь по той причине, что она делала это, значит, выставлять героем всякого безумного анархиста, который целится своими бомбами в Папу.
