Настя даже не заплакала. Горя много, а слез нет. Бледная, дрожащая от страха, встала, попросила Кирюху запрячь лошадь, которая мирно жевала колосья у дороги, не подозревая, что придется ей везти в последний путь своего хозяина.
Схоронила Настя Ивана и затосковала. Даже полоску свою убирать не стала, отдала исполу соседу. Знала, что еще на целый год хватит ей зерна, напрятанного Иваном в многочисленных тайниках.
Молилась и плакала...
Только тосковала она не о муже. Не могла себе простить, что не попрощалась тогда с ним, грубо обошлась - знать, бог наказал их обоих, что жили не по-христиански, от людей прятали добро.
И Настя стала раздавать все накопленное Иваном - родственникам, близким. А потом - и совсем чужим людям.
Однажды она пришла в Совет и сказала:
- Я отдаю голодающим пять мешков зерна. Пришлите подводу.
Председатель сельсовета вытаращил на нее глаза, знать, подумал, что сошла баба с ума после смерти мужа.
- Этот хлеб муж прятал, а я отдаю его. Пришлите подводу.
Уже открывая дверь, Настя услышала шепот секретаря: "Это сестра Ревякина".
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Мимо скудных, выгоревших от засухи ржищ, по пышущей августовским зноем дороге быстро проскакал конный отряд, за ним следом промчалась тройка, впряженная в тачанку. Потом потянулась конница в пестрой одежде и с пестрыми подушками вместо седел.
Это Антонов со своей дружиной объезжал села, которые на сходках, проведенных Плужниковым, присоединились к "Союзу трудового крестьянства". Это был парад, после которого в каждом селе выносились "приговоры" с требованием созыва Учредительного собрания и осуждением советской власти. А к арьергарду пестрой конницы подстраивались добровольцы, у которых нашлись и лишняя лошадка, и спрятанный под стрехой обрез.
Антонов сам зачитывал на сходках обращение нового председателя Губисполкома Шлихтера о продразверстке и издевательски комментировал каждый пункт. Потом, насмешливо улыбаясь, спрашивал сход: "Ну так как же, мужички, урожай у вас богатый - отдадим последний хлебец Советам?"
Мужики оглядывались на "дружину", окружившую их, и нехотя отвечали: "Да чего там баить-то! Одной лычкой связались..."
И Антонов радостный ехал дальше.
А тем временем мелкие отряды по указанию антоновского палача Германа громили сельские и волостные Советы, убивали, грабили, жгли.
Часто под видом продотряда они собирали сельских активистов и всех уничтожали где-нибудь за селом, подальше от глаз народа.
В Иноковку поехал сам Токмаков, чтобы отомстить за сожженный дом, за арест жены, за свой испуг во время пасхальной облавы.
Оставшись за селом с двумя телохранителями, Токмаков послал отряд во главе с переодетым под продкомиссара Сидором Гривцовым. После этой операции он обещал отпустить Сидора в свои края для организации собственного отряда, даже обещал ему на дорогу охрану - двух кривушинских дезертиров.
Сидору легко было разыграть роль - он уже побывал продагентом Пресняковым, чуть ли не поплатившись жизнью за свое "рвение".
В Иноковке ожидался продотряд, и потому коммунисты села без тени подозрения собрались по требованию продкомиссара в сельский Совет.
Их было семнадцать человек. Всех их закрыли в темный чулан; выводили по одному в сарай и отрубали головы артиллерийским тесаком, взятым специально для этого случая. К середине казни явился и сам Токмаков. Брызжа слюной и сверкая маленькими колючими глазами, он выкрикивал скверные ругательства, бил жертву кованым сапогом по лицу, потом сам лично отрубал голову.
Сидор стоял в сторонке и с жадным любопытством наблюдал за расправой. "У меня своих врагов полно в Кривуше. Поберегу силы для них", - злорадно думал он, оправдывая свою пассивность.
О трагедии, разыгравшейся в сельском Совете, жители Иноковки узнали только тогда, когда Токмаков с отрядом ускакал из села, подпалив по пути дом председателя Совета.
Привозили мужики с поля тощие снопы, узнавали новость и гнали лошадей в галоп к Совету.
- Не даст теперь нам покою проклятый Токмак, - почесывая затылки, говорили друг другу и разъезжались по домам с тяжелой думой о том, что-то еще будет впереди? То поляки, то Врангель, а то и свои...
И полетели в Тамбов телеграммы о мятежах и убийствах из Кирсановского и Борисоглебского уездов.
Председатель Губисполкома Шлихтер созывает чрезвычайный исполком. При Губчека создается оперативный штаб по руководству борьбой с бандитами.
В Кирсанов и Борисоглебск были посланы боевые части.
А зеленая чума все ползла и ползла, обтекая села, в которых стояли красные части. Антонов и Плужников завязывали крепкий узел круговой поруки над судьбами крестьянских семей.
Сидор появился в Кривуше вечером.
В сумерках плыла тихая задумчивая песня со стороны коммуны. Где-то неподалеку тонкий бабий голос ругал пастуха за потерю овцы.
"Ишь живут себе, - подумал со злостью Сидор. - А я мечусь. Ну, подождите у меня!" Миновав ручей, он свернул на тропинку, ведущую по задам к дому Митрофана Ловцова.
У риги остановился, прислушался.
Приглушенный кашель за плетневой стеной насторожил его. Сидор перекрестился, сунул руку за пазуху, встал за угол, наблюдая.
- Митроша? - тихо позвал он человека, вышедшего из риги.
Митрофан трусливо охнул и выронил из рук кошелку.
- Чего так испужался? - подошел к нему Сидор.
- Дядя Сидор! Здравствуй! Ну и наполошил ты меня.
- Тише говори-то. Как живешь, как здоровьице? - торопливо осведомился Сидор.
- Ничего, слава богу, поправился. За тебя, спасителя моего, бога молю, чтоб ты жив-здоров был.
- Мать как? Управляется?
- Да что ж, погоревала-погоревала, а жить надо и дела делать надо. Забываться стала. Все меня пилит: женись да женись...
- Не время жениться, - строго вставил Сидор. - Расея мужицкая гибнет, а она жениться!
- Что слышно-то, дядя Сидор? Неужели поляки с Врангелем задавят нас?
- Это кого нас?
- Ну, Расею нашу...
- А их, Расей-то, Митроша, стало две. Ай не знаешь? Поляки и Врангель за нашу Расею против Советов и коммунистов. Ну да тут не место растабарывать. Я ведь за тобой пришел.
- Как за мной? Куда? - испугался Митрофан.
- Ты мне жизнью обязан. Куда скажу, туда и пойдешь.
- А как же мать-то? Хозяйство кто же держать будет?
- А мое хозяйство кто держит? - зловеще прошипел Сидор. - Моя семья где? Молчишь?
- Зачем я тебе нужен, дядя Сидор? Подраненный я, не оклемался еще как следует.
- Не оклемался? А хлебец уже свез с поля. Скоро молотить будешь? Может, меня в батраки наймешь? Обмолочу тебе исполу.
- Да что ты, бог с тобой, дядя Сидор. Не виноват я в твоей беде. За спасение спасибо, бог даст - и я тебе пригожусь в чем, только никуда я не пойду.
- Не шуми на улице, пойдем в дом, поговорим с матерью. - И Сидор зашагал к дому, где едва светилось окно во двор.
- Нельзя в дом, нельзя, - умоляюще кинулся Митрофан за Сидором. Панов там, из продотряда. На квартиру ко мне поставили.
- Панов? - задыхающимся хрипом выдавил Сидор и кошкой метнулся к окну.
Панов сидел у окна, записывая что-то в тетрадку.
Сидор несколько мгновений оцепенело смотрел на его красивое юное лицо, вспоминая все беды, которые пришли в его семью от этого человека, потом вынул руку из-за пазухи и, забыв об осторожности, выстрелил в освещенное окно.
Зазвенело разбитое стекло... Митрофан увидел, как Панов ткнулся лбом в стол и затих. Услышав исступленный голос матери и выстрел часового у соседнего дома, Митрофан кинулся бежать со двора, плача и бормоча молитвы.
Сидор догнал его, схватил за руку.
- Куда бежишь, дурья голова, - прошипел он, - расстреляют они тебя все равно. Теперь тебе один путь - со мной. Бежим. - И он дернул его за руку, направляя к оврагу.
- Да ведь раздетый я, - размазывая по лицу слезы и трясясь от страха, прошептал Митрофан.
- Оденем с иголочки! Польский мундир раздобудем! Ну! Хватит дрожать-то! Бежим. - И снова дернул за руку.
Митрофан послушно побежал за Сидором.
2
Коммунарам стало веселее под защитой отряда, но вечерами бабы понемножку готовили узлы на всякий случай. Настойчивые слухи о том, что объявился в округе Сидор Гривцов, а Карась набрал целое войско конных дезертиров, не давали людям спокойно спать. Днем коммунары молотили хлеб, а вечерами собирались в квартире Андрея.
Однажды Андрей собрал к себе всех коммунистов. Случилось что-то серьезное - об этом догадались коммунары уже по тому, что почти весь продотряд был выставлен на ночную охрану коммуны.
- Я получил распоряжение из уезда эвакуировать детей и женщин в Тамбов, в дом пострадавших коммунаров. Мужчины вместе с продотрядом будут охранять хлеб. Оружие уже привезли. Приказ - держаться, пока хватит сил.
- Да как вы будете держаться-то, - крикнула бойкая жена Андрея Филатова, Дарья. - Вас тридцать, а у Карася с Сидором целый полк. Все на конях, да с обрезами, да с пулеметьями.
