Юзеф Пачиньский23, один из польских политических заключенных, который летом 1943 года жил в блоке 24, услышав такие новости, только рассмеялся. Но это была не шутка. Его и других узников выселили из блока 24, и они увидели, как через несколько дней «бригада плотников и каменщиков» начала разбивать большой барак на маленькие комнаты: «Затем они выкрасили их в яркие цвета, принесли туда кровати и даже повесили шторы. Однажды мы вернулись с работы и заметили, что за занавесками мелькают женские лица. Но им не разрешалось подходить близко к окнам, а нам не разрешалось смотреть».
Через несколько дней состоялось официальное открытие «дома удовольствий». И Пачиньский при этом присутствовал: «Так как я был заключенным-старожилом, и моему капо дали два билета [в бордель], он отдал второй мне. И вот я привел себя в порядок и пошел». Пачиньский обнаружил, что первой частью процесса, который проводился по-военному четко, был осмотр каждого потенциального «клиента» эсэсовским врачом. Если «клиенты» проходили этот интимный осмотр, на их руку ставилась печать, и они могли пройти в другую комнату на первом этаже блока 24. Здесь они принимали участие в «жеребьевке», определявшей, в какую комнату наверху (то есть, к какой проститутке) они попадут, и в какой очереди им туда отправляться. Пачиньский вспоминает, что он оказался «вторым, в комнату номер девять». Колокольчик звонил каждые пятнадцать минут, подавая женщинам сигнал сменить клиентов. Пачиньский так сильно переживал за свою очередь, что когда колокольчик зазвонил, он бросился в комнату номер девять, когда предыдущий заключенный еще даже не успел надеть штаны. К сожалению – для него – Пачиньский оказался «неспособен показать результат», поэтому он проболтал все отведенное ему время, сидя на кровати с «элегантной, симпатичной девушкой».
Рышард Дацко24 – другой заключенный, вкусивший «удовольствия» борделя. В 1943 году ему было 25 лет, он работал пожарным в главном лагере – и это была престижная работа, так как пожарные могли относительно свободно передвигаться по Освенциму, и таким образом «организовать» контрабанду. Немцы ценили пожарных еще потому, как считает Дацко, что на их родине пожарные были «уважаемыми» людьми. В результате члены пожарной бригады Освенцима получили несколько билетов в лагерный бордель, и Дацко в должное время посетил его. Он провел время с девушкой по имени Алинка: «Хотелось прижаться к ней как можно ближе, обнимать ее. Прошло уже три с половиной года с тех пор, как меня арестовали, три с половиной года без женщин». Алинка, по словам Дацко, была «очень хорошей девушкой – она ничего не стеснялась. Она делала все, что пожелаешь».
Комнаты, где женщины занимались своим делом, все еще существуют и сегодня, их используют для хранения архивных документов. У дверей в борделе была одна примечательная особенность: большие глазки в каждой из них. «Они [эсэсовцы] хотели поддерживать порядок, – говорит Рышард Дацко, – на случай, если заключенный вздумает душить девушку или что-нибудь в этом роде. Поэтому они за всем наблюдали в глазок. Это был [еще и] просто мужской вуайеризм. Большинство мужчин любят смотреть, как кто-нибудь занимается любовью». Надзор за заключенными, занимающимися сексом, был также задуман, чтобы не допустить «извращенных» сношений (по словам Юзефа Пачиньского, заключенным разрешалась только миссионерская позиция) и предотвратить близкие отношения, развивающиеся между парами (в других борделях системы концлагерей заключенным запрещалось даже заговаривать с женщинами).
Но по ночам эсэсовцы не слишком строго следили за борделем – и тут начались настоящие неприятности. Дацко вспоминает, как один из заключенных сделал дубликат ключа от борделя, чтобы навестить понравившуюся ему девушку ночью. Проблема была в том, что другие заключенные захотели того же, и из-за этого на первом этаже, в коридоре случилась драка.
То, что у заключенных Освенцима могла вспыхнуть ссора в предоставленном эсэсовцами борделе, на первый взгляд кажется неправдоподобным. Но на самом деле эта история иллюстрирует сложную иерархию среди заключенных, сложившуюся в лагере к тому времени. Как подчеркивает Юзеф Пачиньский, сама мысль о том, что евреи могли пользоваться борделем, была неприемлемой. Они считались низшим классом заключенных, и с ними обращались гораздо хуже, чем с узниками не-евреями из Польши и Германии.
Нацисты видели, что спокойную работу во многом помогает поддерживать положение заключенных, сумевших получить относительно привилегированную работу: многие из них были политзаключенными, которые продержались в лагере уже несколько лет. Этот класс заключенных, как правило, не подвергался безжалостному регулярному отбору, через который проходили другие узники. Но немцы хотели дополнительно мотивировать их. Бордель, вход в который зависел от билетов, напечатанных нацистами, был наградой за хорошее поведение для ста этих привилегированных заключенных, и ясным побудительным мотивом вести себя в будущем еще лучше. Другая возможная причина организации борделя – та, с которой соглашается Юзеф Пачиньский: широкое распространение гомосексуализма в лагере. Он вспоминает, что многие «известные» заключенные брали юных мальчиков в личные прислужники, и часто между ними развивались сексуальные отношения. Поэтому он считает, что нацисты организовали бордель, «потому что хотели искоренить такое гомосексуальное поведение».
Все, что связано с борделем в Освенциме, по понятным причинам весьма деликатная тема. И один из самых щекотливых моментов тут связан с положением тех заключенных, кто пользовался борделем. По большей части их, по-видимому, не мучили моральные терзания. Большинство женщин отобрали для борделя из узниц Биркенау (в отличие от других борделей в системе концентрационных лагерей, женщин не присылали туда из Равенсбрюка) и заставили вступать в сексуальные отношения примерно с шестью мужчинами каждый день. То, что выпало на их долю в борделе Освенцима – одна из самых малоизвестных историй страданий в этом лагере, это можно сравнить с тяжкими испытаниями, выпавшими на долю корейских «женщин для утешения», которых жестоко насиловали солдаты японской армии. Но в Освенциме женщин, работавших в борделе, казалось, не столько жалели, сколько завидовали им. «С этими девушками обращались очень хорошо, – говорит Рышард Дацко. – У них была хорошая еда. Они гуляли. Они просто выполняли свою работу».
Ничто ярче не демонстрирует, насколько в человеческой жизни все познается в сравнении, чем откровенно безжалостное утверждение Дацко, что они «просто выполняли свою работу». В таком месте как Освенцим, где пытки и убийство были обычным делом, он способен был и жизнь несчастных женщин в борделе назвать «хорошей». И когда вокруг него было столько других страданий, ему, очевидно, даже в голову не приходило задать себе вопрос: «А должен ли я спать с этой женщиной?» Ясно, он воспринимал все иначе: он терпел «три с половиной года без женщин», и вот у него появилась возможность исправить ситуацию.
Есть еще один непростой момент с борделем в Освенциме. Те, кто отрицает Холокост, и другие апологеты нацизма размахивают этим фактом как доказательством того, что Освенцим был совсем не таким, каким его изображают в общепринятой историографии. А особенно это усугубляется сведениями о так называемом «бассейне» в главном лагере Освенцима. На самом деле, то был накопительный резервуар с водой, над которым пожарные закрепили временную доску для ныряния. Но избранные узники, конечно, могли там и искупаться. «В Освенциме был бассейн для пожарной бригады, – подтверждает Рышард Дацко. – Я мог даже поплавать там». Этот резервуар стал чуть ли не священным фетишем тех, кто отрицает явление Холокоста. «И что, это, по-вашему, лагерь смерти? – говорят они. – С бассейном для заключенных? Да перестаньте!» Но на самом деле бассейн – это явление из той же области, что и бордель. Эти два заведения вовсе не опровергают тот неоспоримый факт, что Освенцим являлся центром массовых убийств. Нет, они лишний раз демонстрируют, каким сложным комплексом был Освенцим, состоявший из целой группы лагерей.
Множество различных иерархических структур и целей разных лагерей внутри комплекса Освенцим позволили тем, кто отрицает Холокост, сосредоточиться на так называемых аномалиях. Но Освенцим представлял собой сложную структуру, где, с одной стороны, существовали плавательный бассейн и бордель, а с другой – крематории и уничтожение детей. Именно эта многоликость Освенцима, как учреждения, так заинтересовала Гиммлера в 1943 году, а в наши дни привлекает пристальное внимание тех, кто отрицает Холокост.
В то время как Освенцим в течение 1943 года рос и развивался, лагеря «Операции Рейнхард» приходили в упадок. Осенью 1943 года в лагере смерти Собибор в восточной Польше произошло восстание, что наверняка окончательно убедило Гиммлера в том, что будущее нацистской программы уничтожения связано с Освенцимом. Существенно то, что этот акт сопротивления стал возможным только из-за повсеместно распространившейся коррупции среди лагерных надзирателей. Массовое уничтожение людей начались в Собиборе в мае 1942 года, и к сентябрю 1943 года около 250 тысяч евреев, в основном высланных из Генерал-губернаторства, погибло в газовых камерах. Тойви Блатт – один из тех, кого привезли туда на смерть из маленького городка Избица в восточной Польше. И история о том, как он выжил, и его роль в собиборском восстании одновременно и ужасает, и вдохновляет.
