Могли ли быть возвращены упущенные возможности? История отвечает — да! И причины этого заложены в глубоком впечатлении, произведенном первоначальным планом операции на командующего войсками противника. Лиман фон Сандерс рассказывает о первом дне высадки 25 апреля:
«По многим бледным лицам офицеров, докладывавших в это утро, можно было видеть, что хотя десанта противника ожидали наверняка, но высадка в стольких местах разом оказалась неожиданностью, и это беспокоило их. В это время мы не могли еще разобрать, где противник фактически ищет решения».
Последняя фраза знаменательна, так как Лиман фон Сандерс в действительности думал, что место, где британцы производили просто демонстрацию, является местом, где они ищут решения. Если он и не потерял головы, то все же потерял способность руководить.
Первым его распоряжением был приказ 7-й дивизии выступить из города Галлиполи и двинуться к Булаиру. Второе его решение заключалось в том, что он сам верхом отправился туда и оставался там все время, пока рискованная борьба развивалась на другом конце полуострова. До самого вечера он не хотел уделить пять батальонов из своих двух дивизий, сосредоточившихся у Булаира, и направить их в зону фактической высадки. Только спустя 48 часов после высадки британцев он направил туда и остальные части.
Но британцы не сумели использовать эту благоприятную обстановку. Отчасти это произошло из-за того, что в их распоряжении имелось мало войск, в то время как огромное их количество, по сравнению с данной операцией, было напрасно задержано на Западном фронте. Отчасти же вина заключается в недостаточности усилий тех войск, которые здесь действовали. Оптимизм Иена Гамильтона, имевший под собой реальную почву, не разделялся в утро 26 апреля подчиненными ему командирами. Пассивны были не только войска группы «АНЗАК», но и Хантер-Уэстон, обращая внимание на усталость своих войск и упуская из виду слабость противника, отказался от всякого продолжения наступления до прибытия французских подкреплений.
Ожидая жестокой атаки турок и опасаясь впечатления, которое она произведет на войска, он отдал приказ: «Пусть каждый боец умрет на своем посту, но не отступит». Турки же, далекие от намерения атаковать, отошли назад к новому рубежу перед Критией. Они поступили правильно, потому что все силы их до 27 апреля заключались только в 5 батальонах, понесенные же потери свели фактическую мощь практически до 2 батальонов. Только 28 апреля турки решили начать новое наступление, а к этому времени франко-британские войска потеряли свое преимущество в численности, зато страдали от незнакомства с местностью. Жажда увеличивала усталость войск, задача же их осложнялась тем, что наступление было соединено с захождением правым крылом.
Небольшой выигрыш местности был потерян в итоге контратаки турок, и еще на самом побережье фронт наступления дрогнул и сломался. Опасность была предотвращена одним-единственным шрапнельным снарядом с «Куин Элизабет». Он разорвался, разбросав свои 24 000 пуль как раз в центре бросившейся на штурм группы турок, и когда дым рассеялся, то ни одного турка не было видно.
С наступлением темноты вся 29-я дивизия вернулась на свои исходные позиции. За это время войска «анзаков» были реорганизованы и принялись укреплять свой фронт. Но то же делали и турки. Таким образом, «анзаки» оказались заперты в крошечной «камере» длиной в 1,5 и шириной в 0,5 мили, а турки, сидя на «стене» — окружающих высотах — смотрели сверху на арестованных захватчиков.
К ошибкам, сделанным союзниками, добавили свою скромную лепту и турки. Подгоняемый настойчивыми приказами Энвера «сбросить разбойников в море», Лиман фон Сандерс организовал ряд штыковых атак в ночи 1 и 3 мая. На заклание было принесено несколько тысяч человек, трупы которых грудами лежали перед фронтом союзников, фронт же дрогнул, да и то временно, лишь в секторе, занятом французскими войсками.
Но ошибка турок вскоре была превзойдена еще более нелепыми действиями британцев. Из состава «АНЗАК» подтянули две бригады, а из Египта прибыла новая территориальная бригада. Теперь союзники могли выставить у мыса Хеллес 25 000 человек против турок, силы которых лишь едва достигали 20 000. И тем не менее войскам союзников не пришлось схватиться с турками.
План наступления союзников, назначенного на 6 мая, страдал от всевозможных недостатков. Оно было задумано как чисто фронтальный удар на узком — всего лишь 3-мильном — фронте против неразведанных позиций противника. Препятствий встретилось много. Запас снарядов был ограничен, мало было авиации для корректировки огня и, что хуже всего, приказы Хантер-Уэстона дошли до бригад только в 4 часа утра, тогда как наступление было назначено на 11 утра.
Опять руководство боем и распоряжение последними имевшимися резервами было всецело передано Гамильтоном Хантер-Уэстону. «Ему оставалась, — как говорит официальная история, — на высоком посту главнокомандующего только его доля ответственности».
Наступление было сорвано скорее усталостью войск, чем сопротивлением врага. Войска, истомленные предшествующими усилиями и недосыпанием, не имели сил и энергии довести дело до рукопашной схватки и даже не отбросили передовое охранение турок. Хантер-Уэстон, полагая, вероятно, что лучшее лекарство от усталости — оживленная деятельность, приказал на утро возобновить наступление. Попытка эта оказалось не более успешной. Единственным ее результатом стало почти предельное истощение имевшихся боеприпасов.
На третье утро была назначена третья атака. В ней по крайней мере оказались не так велики потери. 4 слабых батальона новозеландцев были на рассвете брошены на позицию, удерживаемую 9 турецкими батальонами. Затем Гамильтон, вспомнив, что в резерве есть еще три бригады, вмешался сам. Весь союзный фронт получил приказ: «примкнуть штыки, вскинуть винтовки и ровно в 5:30 утра ударить на Критию». Это привело к тяжелым потерям, но и только. Атакующие войска потеряли за три дня боя треть своих сил. После этого на двух небольших складках местности, выигранных союзниками, действия безнадежно замерли. Вскоре здесь наступил полный застой на фронте, в то время как турки поспешно превращали свои временные укрепления в систему укреплений позиционной войны.
Теперь наконец Гамильтон решился попросить подкреплений и открыть правительству глаза на серьезность обстановки и нужды войск. До сих пор он хотя и отдавал себе отчет в недостаточности своих сил, но оставался верен Китченеру — а быть может, хорошо зная своего старого начальника, не хотел его беспокоить своими несвоевременными просьбами. До отъезда из Англии ему сказали, что 75 000 человек может и должно хватить, и что даже 29-я дивизия придана временно. Китченер предупредил Максвеллла, командующего в Египте, чтобы он предоставил Гамильтону в случае надобности дополнительные войска — но тот не передал это распоряжение Гамильтону, несмотря на точные инструкции Китченера.
Вторым препятствием являлся недостаток боеприпасов. Когда Гамильтон обратил на это внимание военного министерства, ему просто ответили, что необходимо «идти в штыковую».
Интересно сравнить, что за три дня тщетной атаки Гамильтона с 6 по 8 мая, когда он мог истратить только 18 500 снарядов, Хейг на Западном фронте у Оберс-Ридж за один день выпустил 80 000 снарядов — с гораздо меньшими результатами, ради меньших целей и понеся потери, в два раза большие.
Наиболее характерной чертой действий в Галлиполи является именно близость Гамильтона к успеху, даже с такими слабыми силами и средствами.
Часто критикуют выбор места десанта — но вряд ли мог быть сделан более удачный выбор, даже если бы Гамильтон чудом смог угадать намерения и дислокацию противника. Избегнув естественного участка, где мог ожидаться десант, — западни для посредственного полководца, — и приковав внимание противника к этой линии, Гамильтон обеспечил своим войскам громадное превосходство сил в тех пунктах, где фактически проводилась высадка, хотя в общей сложности силы союзников уступали силам турок. Внимание командиров противника было так сильно приковано к Булаиру, что в течение 48 часов после того, как британцы высадились на побережье, слабым турецким отрядам, которые пытались этому воспрепятствовать, отказывали в соответствующей поддержке. Факт этот — лучший ответ на обывательскую критику, что Иен Гамильтон должен был ударить у Булаира. Направление это было столь очевидно для каждого в Англии, что не удивительно, если противник также стал его рассматривать.
Также широко распространено утверждение, что Гамильтон рассредоточил свои войска по слишком большому количеству пунктов, тогда как ему следовало сосредоточить все свои усилия на небольшом секторе. На это ответ дают не только «бледные лица», о которых рассказывает Лиман фон Сандерс, но и опыт таких же быстро выдыхавшихся попыток в течение последующих трех лет на Западном фронте — опыт, который достался ценой значительно больших потерь.
