Между тем после другой напрасной попытки высадиться на пляже «В», при которой был убит командир 88-й бригады, оставшиеся 2,5 батальона главных сил были высажены на пляже «W». Но, как осторожно говорит официальная история:
«В противоположность героическим достижениям утра какая-то пассивность, казалось, овладела на этом участке фронта войсками, которых накопилось здесь по меньшей мере 2000 человек… 29-я дивизия, которой была поставлена определенная задача — захват побережья — вписала своими действиями славную страницу в историю.
Но, выполнив эту задачу, командиры взводов, рот и даже батальонов ожидали каждый дальнейших определенных приказов, по своей же инициативе не сделали почти ничего для развития достигнутого утром успеха или сохранения соприкосновения с противником… которого они только что выбили из его окопов, не отдавая себе отчета, что силы их более чем в шесть раз превосходят силы противника».
Еще более блестящие возможности были упущены на участке «Y», в трех милях выше по взморью, где:
«2000 человек благополучно высадились без всяких препятствий, не встретив сопротивления противника. В течение 11 часов неприятель их не беспокоил, и все это время силы их были равны всем турецким войскам, находившимся южнее Ачи-Баба. Несмотря на это, 25-го числа первоначальный успех не был развит. В течение последующей ночи войска энергично отбили ряд ожесточенных атак противника, но на следующее утро внезапно отказались от всего предприятия: войска стали погружаться на лодки и отправляться к судам в тот самый момент, когда противник сам находится в полном отступлении».
Единственный человек, который понимал обстановку, был Иен Гамильтон, но он находился далеко в море, а руководство десантом поручил командиру 29-й дивизии. В распоряжении Гамильтона резервов не было. Он мог вмешиваться в ход действия только своими советами. Но он быстрее молодых командиров, находившихся на месте, оценил неблагоприятно сложившуюся на юге обстановку и еще в 9:21 утра запросил Хантер-Уэстона: «Хотите ли вы получить еще войск на берег в точке „Y“? Если да, то имеются тральщики». Но внимание Хантер-Уэстона было приковано к залитому кровью берегу, где противник лучше подготовился для отражения, и Уистон предпочел сосредоточивать свои усилия там.
На побережье в районе «Y» высадка протекала без выстрела; ни один турок не показался. Но старший начальник в этой зоне, полковник Мэттьюз, предпочел пассивное ожидание дальнейших приказов. «Кучки солдат лениво сидели на утесах», и только поздно вечером попытались окопаться. Когда стемнело, подоспел один турецкий батальон и организовал серию контратак, направленных против обоих батальонов британцев.
Вскоре после 7 часов вечера турки, несколько раз успешно отбитые, отступили в беспорядке. Но атака, возобновленная ими ночью, привела к таким потерям и смятению в рядах обороняющихся, что войска были охвачены паникой. Ряд тревожных донесений был передан судам световыми сигналами, и множество беглецов бросилось к берегу, переполняя лодки, присланные для эвакуации раненых. Паника продолжалась и после исчезновения турок. Мэттьюз, не получая ответа на свои срочные требования подкреплений, скрепя сердце решил последовать примеру своих беглецов. К 11:30 утра весь отряд погрузился обратно на суда. Несколько часов спустя морская разведывательная команда лейтенанта Кейса высадилась на берег и произвела длительную разведку в поисках раненых. Отряд ни разу не был обстрелян.
Если что-либо может оправдать действия Мэттьюза и предшествующую его бездеятельность, то лишь еще большее бездействие и пренебрежение к подчиненным его начальника, Хантер-Уэстона. За сутки пребывания войск на суше «ни одно распоряжение, ни одно слово не поступило от штаба дивизии». Ни один офицер не прибыл навестить войска, никакого ответа не было послано на настойчивые просьбы Мэттьюза.
А когда рано утром 26-го числа вновь вмешался Иен Гамильтон с предложением использовать французскую бригаду (шесть батальонов), то Хантер-Уэстон не мог придумать ничего лучшего, как высадить их на берег в районе «W», где налицо был противник. Умеренный приговор официальной истории о возможностях, упущенных в точке «У», гласит:
«Решив выбросить войска на берег в этой точке, Иен Гамильтон нашел правильный ключ к разрешению всей обстановки… Безусловно, если не считать всяких случайностей, свойственных войне, энергичное наступление в районе „Y“ утром 25 апреля облегчило бы положение на южном побережье в это утро и обеспечило бы решающую победу 29-й дивизии».
В районе «АНЗАК» также предоставлялись возможности, хотя осуществлению их здесь помешала инициатива командира противника, неизвестного тогда еще Мустафы Кемаля.[73] Внезапная высадка англичан привела к тому, что на берегу к 5 часам утра оказалось 4000 человек противника, а затем к 8 часам утра высадилось еще 4000 человек. Побережье охраняла только одна турецкая рота. Вторая рота стояла более чем на милю южнее по берегу; два батальона и батарея — в оперативном резерве в 4 милях от берега. Наконец, еще дальше находился общий резерв в составе 8 батальонов и 3 батарей под начальством Кемаля. Он был в поле, наблюдая за обучением одного из полков, когда внезапно появилось много жандармов, без головных уборов и оружия, неистово бежавших по направлению к нему и кричавших: «Они идут, они идут», — «Кто идет?» — «Англичане, англичане!» Кемаль повернулся и спросил: «У нас есть шрапнель?» — «Да». — «Хорошо. Вперед!»
Став во главе роты и приказав остальным частям полка следовать за ним, Кемаль бегом направился к большому разделявшему местность хребту Чунук-Баир, и прибыл туда вовремя (около 10 часов утра), чтобы достигнуть вершины и помешать наступлению передовых частей австралийцев, карабкавшихся туда же по более отвесным склонам с запада. 500 турок удерживали здесь 8000 австралийцев, но постепенно турки накапливались, и к вечеру число их достигло шести батальонов (около 5000 человек).
С 4 часов дня турки предприняли целый ряд контратак, которые оттеснили австралийцев, но все же не сумели прорвать их редкий фронт. Обе стороны потеряли около 2000 человек (турки относительно их числа пострадали серьезнее). Но необстрелянным австралийским частям пришлось действовать на незнакомой местности, под обстрел они попали в первый раз (это было их первое боевое крещение), и моральное действие шрапнели из горсточки орудий противника оказывалось тем большим, что своих орудий у высадившихся не было.
Хотя к 6 часам вечера на берегу было уже 15 000 человек, фронт представлял собой тонкую линию, занятую перемешавшимися частями, а пляж был усеян отдельными бойцами, которые вернулись сюда, скорее потерявшись, чем потеряв самообладание. Зрелище это усиливало опасения командиров, которые сами находились позади, и доклад их Бордвуду, когда он высадился на берег в 10 часов утра, был так мрачен, что он послал Гамильтону донесение следующего содержания:
«Мои командиры дивизий и бригад доложили мне, что войска их совершенно деморализованы шрапнельным огнем… Если войска подвергнутся артиллерийскому обстрелу и завтра утром, то, по-видимому, катастрофа неминуема… Если решат нас погрузить обратно на суда, — это должно быть сделано немедленно…»
Был отдан приказ послать все имевшиеся в распоряжении шлюпки и катера к этому пункту побережья.
Только по счастливой случайности это донесение вообще дошло до главнокомандующего. Впопыхах оно никому не было адресовано. Оно было доверено одному из моряков, отправлявшемуся на флагманское судно, где он его передал адмиралу Тюреби. Прочтя донесение, Тюреби решил отправиться на берег и обсудить вопрос эвакуации войск с Бордвудом, но в это время неожиданно от мыса Хеллес подошла «Куин Элизабет» с Гамильтоном, и взамен этого Тюреби отправился к нему с докладом. Таким образом, ряд счастливых неудач помог важному донесению Бордвуда вовремя достигнуть Гамильтона.
Инстинкт руководил им в принятии весьма ответственного решения, потому что других руководящих данных или советников в его распоряжении не было, да и не было времени постараться их получить. Ответ, который он написал, увековечен в его резолюции:
«Вы прошли через самое тяжкое… Теперь вам надо только окапываться и окапываться, пока вы не укроетесь».
Как свежий ветерок, этот определенный и бодрый приказ рассеял тягостную и неясную атмосферу на взморье. Тыл перестал говорить об эвакуации — а фронт вообще не знал, что о ней толковали. Когда настало утро, выяснилось, что страшный противник действительно дает войскам передышку. Дело в том, что Мустафа Кемаль не имел резервов, с которыми мог бы возобновить свои контратаки, а шрапнель его горсточки орудий больше не была страшна войскам, окопавшимся и зарывшимся в землю. Зато турки были теперь деморализованы огнем с моря, особенно воздействием огромных 15-дюймовых снарядов, посылаемых с «Куин Элизабет».
