53. Сообщено автору Винченцо Бьянко. См. также: G. Cerreti. Con Togliatti е Thorez. Guarant'anni di lotte politiche. Milano, 1973, p. 250, 252, 261-262.
54. Коммунистический Интернационал, 1942, № 3-4, с. 25-35.
55. Обширный обзор движения содержится в: F. Et nasi. La Resistenza europea.
56. Ср. Ph. Auty. Tito. Biografia. Milano, 1972, p. 218-238.
57. S.Clissold. Yugoslavia and the Soviet Union. 1939-1973. A Documentary Survey. London, 1975, p. 13-27, 129-152; S. Dedijer. Tito contro Mosca. Milano, 1953, p. 162-168 (эта работа, впервые привлекшая внимание к описываемым событиям, отчасти несет на себе отпечаток яростной советско-югославской полемики того периода). См. также: M.Gilas. Conversazioni con Stalin, Milano, 1962, p. 39.
58. П.П. Владимиров. Особый район Китая. 1942-1945. M., 1973, с. 38, 41, 97-101, 166. (Владимиров был связным между Коминтерном и китайскими коммунистами в годы войны; книга представляет собой его дневниковые записи той поры. При тщательном анализе видно, что они подверглись значительной переделке; это соответствует тем очевидным полемическим намерениям, с которыми они опубликованы. В качестве исторического источника они требуют поэтому крайне осторожного обращения. Тем не менее в них имеется несомненная документальная основа и содержится важная информация: при необходимом критическом отношении они позволяют лучше представить себе картину того времени). См. также: Коммунистический Интернационал. Краткий исторический очерк, с. 522.
59. Мао Tse-tung. Scritti scelti. Roma, 1956, vol. 4, p. 43, 73. Советскую оценку см. Новейшая история Китая. 1917-1970 М., 1972, с. 200.
60. Правда, 22 мая 1943 г.; Коммунистический Интернационал. Краткий исторический очерк, с. 543-545; сообщено автору Винченцо Бьянко.
61. P. Spriano. Op. cit., vol. 4, p. 116; G. Cerreti. Op. cit., p. 279.
62. Коммунистический Интернационал, 1943, № 5-6, с. 8-9.
63. И. Сталин. Указ. соч., с. 107-108.
64. The Memoirs of Cordell Hull. New York, 1948, vol. 2, p. 1251-1252; W.H. Standley, A.A. Ageton. Op. cit., p. 373; M. Gilas. Op. cit., p. 88-89; Foreign Relations of the United States. Diplomatie papers, 1943, vol. 3, p. 505-504, 529-530, 532-535 (далее: FRUS).
65. Коммунистический Интернационал, 1943, № 5-6, с. 9; J.R. Starobin. American Communism Crisis. 1943—1957, p. 21, 45—46.
66. Коммунистический Интернационал, 1943, Ne 5-6, с. 23-24 (заявления отдельных партий см. там же, с. 12-25).
67. Сообщено автору Винченцо Бьянко; A. Kriegel. La dissolution du «Komintern». — «Révue d’histoire de la deuxième guerre mondiale», №68, ottobre 1967, p. 41.
68. И. Сталин. Указ. соч., с. 110-115.
69. И. Сталин. Указ. соч., с. 165; FRUS, 1943, vol. 3, р. 683-687, 690.
70. FRUS, 1943, vol. 3, p. 696-697; История Великой Отечественной войны Советского Союза, т. 3, с. 499.
71. Переписка.., т. 1, с. 119-127.
72. Советско-чехословацкие отношения во время Великой Отечественной войны. 1941-1945 гг. Документы и материалы. М., 1960, с. 65, 71-72, 84-110, 117-128; E.Benes. Op. cit., р. 239-245.
73. H.Feis. Op. cit., p. 47; C.Hull. Op. cit., p. 1231; Dwight D. Eisenhower. Crusade in Europe. London, 1948, p. 213, 311-312.
74. FRUS, 1943, vol. 3, p. 516, 522-524; И. Майский. Указ. соч., с. 531.
75. Переписка.., т. 2, с. 62-63, 65-66, 76-77.
76. В. Л. Исраэлян. Указ. соч., с. 208, 236.
77. Внешняя политика СССР, т. 1, с. 414-415.
78. Там же, с. 416-419.
79. В Советском Союзе опубликованы некоторые документы о Тегеранской конференции, например «Тегеранская конференция руководителей трех великих держав». — «Международная жизнь», 1961, № 7, 8. Значительно более обширна подборка документов, опубликованных в США: FRUS, 1943. The Conferences at Cairo and Teheran.
80. Da Teheran a Yalta, p. 52; FRUS, 1943, Cairo and Teheran, p. 550.
81. FRUS, 1943, Cairo and Teheran, p. 652.
82. C. Hull. Op. cit., p. 1309-1310; FRUS, 1943, Cairo and Teheran, p. 489.
83. См. ДЖ. Боффа. Указ. соч., т. 1.
84. Н. Feis. Op. cit., p. 255.
I. Правда о катыньской трагедии так и не установлена с полной объективностью и по сей день служит предлогом для периодически возобновляющихся вспышек полемики. Принятие той или иной версии поэтому скорее результат политических убеждений авторов, нежели плод исчерпывающего исследования. Уже в то время, о котором идет речь, советская сторона обвинила нацистов в том, что истинными виновниками преступления являются именно они. И действительно, по всем признакам это преступление ничуть не отличалось от множества аналогичных, совершенных немецкими оккупантами на советской земле. Английские и американские власти в общем и целом приняли, правда с кое-какими оговорками, тезис своего союзника. Многие участники тогдашних событий не изменили своих публично выраженных оценок и в последующих мемуарах (см. W. Averell Harriman and Elie Abel. Special Envoy to Churchill and Nliilin. New York, 1975, p. 301-302). К сожалению, советские авторы ни тогда, ни позже не смогли документально обосновать свою версию таким образом, чтобы устранить все сомнения: это обстоятельство отмечено даже авторами, благожелательно относящимися к СССР, и в таких работах, которые сама советская критика в целом оценила достаточно высоко (см. Alexander Werth. La Russia in guerra. Milano, 1966, p. 645-650; советскую оценку этой книги см.: История СССР, 1965, № 5, с. 187-188). Указанные обстоятельства, однако, не меняют того факта, что реакция польского правительства в Лондоне носила поспешный характер и могла объясняться только атмосферой острой враждебности к СССР, царившей в эмигрантских кругах. С аргументами авторов, продолжающих обвинять Советский Союз, можно познакомиться в работе: Janusz К. Zawodny. Death in the Forest. The Story of the Katyn Forest Massacre. London, 1971.
Сталинское правление во время войны
«Оглядываясь назад, я позволю себе сказать, что никакое военно-политическое руководство любой другой страны не выдержало бы подобных испытаний и не нашло бы выхода из создавшегося крайне неблагоприятного положения» — таково суждение, высказанное маршалом Жуковым в его воспоминаниях[1]. В этих словах звучит понятная гордость людей, руководивших Советским Союзом во время войны. В официальных исторических изданиях, однако, это утверждение превращается уже в тезис о победе как о почти предопределенном, «исторически закономерном» следствии самой «природы» того общественно-политического строя, который утвердился в СССР накануне второй мировой войны[2]. Подобные заключения требуют более тщательного рассмотрения: принять их без оговорок, на наш взгляд, нельзя.
В самом деле, ведь тяжкие поражения начального периода войны были вызваны не только теми внешними причинами, на которых сосредоточивает свое внимание советская историческая наука, но и причинами внутреннего характера, связанными с политической системой СССР 30-х гг. Таких причин было по меньшей мере три. Первая и самая важная, поскольку она лежит в основе двух других, связана со сталинскими массовыми репрессиями 1936-1938 гг., с порожденными этими репрессиями политической атмосферой и методами правления, с вызванным ими отставанием во всей военно-экономической подготовке страны. Вторая заключалась в провале сталинской внешней политики последних предвоенных лет. Эта политика смогла временно отвести от СССР поползновения гитлеровской Германии, но оказалась не в состоянии создать у Гитлера и его генералов то представление о могуществе Советского Союза, которое единственно могло удержать их от агрессии. Третья и наиболее непосредственная причина состояла в стратегических и политических просчетах в самый канун вторжения и на протяжении его первых месяцев, просчетах, совершенных из-за сосредоточения власти в руках одного человека. Цена, уплаченная за все эти факторы внутренней слабости, оказалась очень высокой. Сам Сталин позже произнес свою знаменитую фразу, в которой признал, что любой другой народ в 1941-1942 гг. вряд ли устоял бы перед искушением прогнать прочь такое правительство[3].
В чем же нашел советский народ силы победить, несмотря на столь бедственное начало войны? В чем почерпнул он стойкость, которая дала ему возможность вынести подобные испытания на фронте, в тылу или под гнетом немецкой оккупации? По крайней мере в одном отношении все авторы всегда сходятся в ответе: в патриотизме. /158/ На этот счет нет расхождений между историками СССР и исследователями из других стран. Один писатель тонко подметил, что, говоря словами Толстого, речь шла о «скрытом жаре патриотизма»[4]. Но ведь патриотизм является настолько сложным чувством, что этот ответ, правильный сам по себе, рискует обернуться тавтологией.
Был ли то «русский» патриотизм, как пишут многие западные историки, или «советский» патриотизм, как утверждают в полемике с ними их московские коллеги?[5] Разграничительную линию провести нелегко, хотя нет сомнения, что собственно русский патриотизм мнился одной из самых сильных пружин победы. Не одни лишь русские сражались в рядах Красной Армии, воевали в партизанских отрядах или трудились на военных заводах в тылу. «Одни знали, — скажет другой писатель, — что защищают Октябрьскую революцию от тупого, жестокого фашизма, другие думали о родном домике...»[6] Как верно было подмечено, родина или социализм суть абстрактные понятия: конкретными они становятся, когда воплощаются для одного — в его товарищах по батальону, для другого — в далекой алтайской деревне, для третьего — в окрыляющих надеждах, рожденных первыми пятилетками. Впрочем, людей вело в бой и еще более простое чувство: отчаянное желание выжить перед лицом угрозы, смертельный характер которой ощущался всеми. Даже сами катастрофические обстоятельства бесспорно неспровоцированного вторжения поддерживали в людях ощущение собственной правоты. И каким бы тягостным ни было их ощущение международного одиночества в начале войны, но и оно служило стимулом к отдаче всех своих сил без остатка. «Другого выхода, — скажет уже процитированный автор, — ни у меня, ни у моих соотечественников тогда не было»[7]. Война была для СССР прежде всего войной национального сопротивления[I].
