"Республика взяла обязательство перед товарищем Сталиным к 15 октября выполнить хлебопоставки, а кулаки и их волки-айсарги срывают их. Вы отправляетесь на места для оказания помощи партийным и советским органам в выполнении плана сдачи сельхозпродуктов. Заслушайте приказ командующего флотом и получите мандаты!"
Взревели моторы студебеккеров, и мы покатили в ночь.
Нам достался Елгавский уезд - 128 хуторов. Наутро прибыли на место. "Советской властью" в волости оказался старый социал-демократ, бывший батрак, ничего не смысливший в политике. Опасаясь за нас, он предложил нам постой у "новоземельцев" (переселенцев). Куда там! "Кто самые богатые ставь туда! Только в логово врага!" Как потом выяснилось, за неделю до этого на пороге магазина нахально, средь бела дня, "лесные братья", айсарги, застрелили единственного милиционера. Конфисковав себе пролетку, мы и вместе, и поодиночке носились по хуторам, выполняя приказ. Никто не сопротивлялся, хотя оружие было наготове. Самая большая трудность заключалась в том, что на весь обширный район был один-разъединственный паровой локомобиль, медный, с длинным приводным ремнем, питавшийся соломой. От хутора к хутору его доставляла упряжка, из 12 лошадей. "Давай! Давай!" - погоняли мы. Все соседи по традиции съезжались на помощь. Порой закрадывались сомнения, как это я, идейный комсомолец, большевик, вкалываю у молотилки вместе с кулацкими дочками, но тут же я утешал себя, что и "новоземельцы" работают рядом, и вкалываем мы, стараясь выполнить задание.
Однажды вечером, просматривая квитанции о сдаче хлеба, предъявленные хозяевами, я с негодованием обнаружил, что один хутор, километрах в десяти, уже два года не выполняет поставок и много задолжал. Утром, кипя от гнева, я гнал коня на этот хутор. Плачущая старая женщина, одна лошадь и испуганный 17-летний парнишка несколько меня обескуражили. Осмотрев невозделанные поля, неухоженную и разоряющуюся усадьбу, я понял, что 5 тонн зерна, 8 тысяч денег (такова была норма), не говоря уже о молоке, яйцах и шерсти, здесь не возьмешь. Но... как поют в песне, "сомненья прочь, уходит в ночь отдельный десятый наш десантный батальон". Сомненья прочь. Тут же я конфисковал хутор, а старую женщину-кулачку и ее сына с каким-то тряпьем на ее лошади и единственной телеге отправил на станцию Елгава, где формировали из "сопротивляющихся"
эшелон для "выполнения обязательств" уже в других местах.
Вечером в субботу я плясал "линду" в сельском Народном доме с крестьянами. Задание и обязательство по волости были выполнены точно и в срок. Повзрослев и вспоминая этот эпизод среди многих других, невольно задаешь себе вопросы: "А почему именно к 15 октября?" При одномто молотильном локомобиле, да и железнодорожный перегруз... "А почему конфисковать и отправить?" Куда ей обработать такие поля с одним конем да малолетним парнишкой! И понимаешь. Чтобы отрапортовать карьеристам:
"Товарищ Сталин, к празднику 7 ноября задание выполнено!"
Вы спросите, почему я "кипел от гнева"? Невыполнение указаний тов. Сталина я считал святотатством и всякое сопротивление подавлял безжалостно. Оценивая прошлое, в котором я принимал участие, жил, трудился, я теперь думаю так. Если взвесить на весах хорошее в деятельности и жизни И. В. Сталина на одном лотке и плохое - на другом, то черный, плохой лоток перетянет. И этот урок должны знать все строители будущего, идейные революционеры-коммунисты и весь советский народ. Сталин виновен и в тех жертвах, которые мы сейчас несем, и в перерожденцах, воспитанных его деятельностью.
25 июня 1987 г.
Следующие ниже письма связаны с публикацией в газете "Социалистическая индустрия" полемических заметок известного советского писателя Ивана Стаднюка в связи с моей перепиской с водителем И. Карасевым. Заметки вызвали приток новых писем в редакцию, их авторы выражают не только собственную точку зрения на конкретные проблемы, поднятые И. Стаднюком, но и затрагивают важную сегодня нравственную тему - о культуре дискуссий как неотъемлемой части процесса демократизации нашего общества.
Иван Стаднюк
ПРАВО НА ПОИСК ИСТИНЫ
В вашем ответе на письмо водителя И. Карасева вы утверждаете, что "суровая кара, нравственная справедливость расстрелов обосновывается у И. Стаднюка и в разговоре Сталина с Б. М. Шапошниковым", имея в виду мой роман "Война". Обвинение тяжкое, несправедливое, ничего общего не имеющее ни с тем, что пишется в моем романе, ни с моим личным отношением к трагической судьбе, постигшей командование Западного фронта во главе с генералом армии Д. Г. Павловым в июле 1941 года.
Я, как и вы, считаю, что не было необходимости прибегать к столь крайней мере наказания большой группы генералов и офицеров, которые бы, полагаю, во время войны, пусть даже пониженные в воинских званиях, могли принести немало пользы.
Присутствие в романе "Война" Д. Г. Павлова и его соратников, их трагическая судьба как раз и позволяют в какой-то мере осмыслить читателю атмосферу того тяжкого для нашего государства времени. Что же касается самих событий, то в главном я ни в чем не отступил от представленных мне документов. Д. Г. Павлова действительно пытались обвинить в сговоре с врагом, он мужественно переносил допросы, доказывая абсурдность таких обвинений, но в то же время признавая, "что в преддверии войны он, как командующий округом, не сделал многого из того, что обязан был сделать", имея в виду, например, то, что перед самым началом вражеской агрессии вся зенитная артиллерия округа была собрана на полигоне восточнее Минска, наземная - в лагерях в районе Минска, несвоевременный сбор саперов, неподтянутость войск к местам дислокации и многое другое. И все-таки Д. Г. Павлова вынудили подписать обвинения даже куда более страшные, чем те, которые были предъявлены ему на судебном процессе, и допрашивавший его следователь, видимо сам не веря в них, сделал примечание к протоколу дознания: "Павлов подписал протокол допроса в невменяемом состоянии".
Как известно, Д. Г. Павлов и его соратники были преданы суду военного трибунала по предложению приехавшего в Касню 2 июля 1941 года Мехлиса и решению нового Военного совета Западного фронта. Получил ли такое поручение Мехлис от Сталина, не знаю. Арестован Д. Г. Павлов был 4 июля 1941 года в местечке Довск оперативной группой, которую возглавлял начальник управления контрразведки Красной Армии А. Н. Михеев, в составе группы были адъютант Мехлиса и капитан госбезопасности И. Г. Гойко (сейчас полковник запаса, живет в Одессе). У меня хранятся письменные свидетельства И. Г. Гойко (он составлял акт изъятия у Д. Г. Павлова документов, оружия, наград и пр.
и записал реакцию Павлова на свой арест), первого члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта А. Я. Фоминых, которого Мехлис изгнал с командного пункта фронта.
Эти и другие документы в свое время я консультировал в разных компетентных инстанциях, в том числе и у главного военного прокурора Советской Армии генерал-полковника юстиции А. Г. Горного.
Но дело даже не в подробностях. Ведь надо уметь читать художественное произведение, надо помнить, что каждый писатель имеет право на поиск истины. Неужели вы, уважаемый товарищ академик, не поняли позицию автора романа "Война" по отношению к судьбе Д. Г. Павлова хотя бы из такого диалога Сталина и Шапошникова:
"... - Скажите, пожалуйста, почему в адресованной мне телеграмме от седьмого июля об аресте и предании суду бывших руководителей Западного фронта рядом с подписями Симошенко, Мехлиса, Ворошилова и Буденного я не увидел вашей подписи? - спросил Сталин.
- Когда подобный документ подписывают коллективно, значит, каждый в отдельности в чем-то сомневается... - ответил Шапошников.
- А вы разве сомневаетесь в правильности этого шага? - спросил Сталин.
- Нет, я не сомневаюсь. Трагедия генералов Павлова, Климовских, Григорьева, Клыча, Коробкова... меркнет на фоне трагедии десятков и десятков тысяч людей, погибших или оказавшихся в плену у немцев.
- А потеря территории, а уничтожение нашей авиации, а захват фашистами наших складов?! - Сталин смотрел на маршала с холодным прищуром глаз".
И далее:
" - А нельзя ли вернуть в армию нескольких талантливых людей... репрессированных или отстраненных, как я убежден, по недоразумению? Они могли бы сейчас командовать армиями..." (Это слова Шапошникова.)
" - Назовите нам бывших военных, за которых вы можете поручиться...
- Я мог поручиться за тех и за таких, какими знал их до ареста, - с непроизвольной отчужденностью ответил Борис Михайлович".
Разве из этого диалога нельзя понять внутреннее состояние маршала Шапошникова, оказавшегося один на один со всеми членами Политбюро? Что же касается формулировки обвинения, предъявленного Д. Г. Павлову на следствии, то я точно процитировал его из документа и даже взял в кавычки.
Сам же я считаю, что генерал армии Д. Г. Павлов, будучи прекрасным командиром танкового соединения (это он доказал в Испании и в финскую войну), еще не был готов по глубине необходимых знаний возглавить крупнейший военный округ, а потом фронт и не справился с возложенными на него задачами.
