Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

- Кто это? - поперхнувшись, спросила она.

- Извекова, учительница, здесь проживает? - расслышала она негромкий мужской голос.

- А кто это? - повторила она, все еще чувствуя стеснение в горле.

- Да вы не сомневайтесь, не обижу, - отозвался голос с таким радушным спокойствием, что у нее отлегло от сердца, и она немного овладела собой.

- А что вам надо?

- Писулечку передать насчет одного дельца.

- Вы скажите - от кого писулечка и что за дельце.

- Это нам неизвестно, - ответил голос тише и, помешкав, добавил вопросительно: - Но коли вы самая Извекова, то, может, дельце касается до сынка вашего?

У нее вырвалось громко:

- Сейчас я зажгу лампу.

Но вместо того чтобы идти в комнату за лампой, она со всей силой обеих рук ударила снизу по крючку и отворила дверь.

Едва заметно отделяясь от кромешного мрака, в сени ступил человек, показавшийся ей необыкновенной вышины. Принагнув голову, он сделал шаг, оглядываясь и будто примеривая себя к тесноте.

- Где письмо? Давайте! - потребовала Вера Никандровна шепотом, точно перепугавшись шума, который наделала крючком, и уж забыв свой только что пережитый испуг перед пришельцем.

- Огонек вздуть придется, - сказал он, - сумка-то у меня глубока, не нащупаю.

- Да вы не обманываете?

- Теперь чего обманывать: двери-то настежь.

Он говорил с насмешкой, но так ласково, что она, не видя ни его лица, ни глаз, ни того - держал ли он что-нибудь или руки его были пусты, - по одной речи его поняла, что это - старик, и доверилась ему. Очень долго она искала ощупью спички - на шестке, в печурках, в ящике кухонного стола. Тогда, терпеливо подождав, гость похлопал себя по бокам, шаря коробок, и, найдя, спросил:

- Где у вас будет лампочка-то?

В разгорающемся свете Вера Никандровна увидела худое, неплотно обтянутое морщинистой кожей лицо с белой бородкой клинышком и прищуренными глазами. Подпоясанная ремешком суконная куртка, облачавшая старика, поблескивала въевшимися в материю черными пятнами машинного масла и, видно, была жестка, как лубок. Он снял такой же масленый картузик, положив его на табуретку, и прислонился к косяку, доставая седой головой притолоку.

- Значит, вы самая Извекова и будете?

- А как вы думаете? Пустила бы я вас, если бы была еще кем?

- Я к тому - может, с вами кто проживает?

- Нет, я одна!

- Так. Значит, Вера Никандровна?

- Да уж не шутите ли вы?..

- Дело ночное. Шутить не с руки. Для убежденности спрашиваю.

- Ну, да, да! Я - та самая Вера Никандровна, мать Кирилла, - если вы ищете мать Кирилла Извекова. От него у вас письмо, да? Ну, давайте же, давайте, - почти приказывала она, протягивая руки и приступая к старику.

Шаль сползла с нее одним концом до пола, открыв ночную, в прошивках кофточку, на которой лежала кое-как заплетенная темная косица.

Старик понимающе вздернул и опустил брови, переложил картузик с табуретки на стол, присел и сказал с дедовской хитрецой:

- От кого писуля - сами почитаете. Мы ее, раз-два, достанем из сумочки.

Держась за края табуретки, он вытянул одну ногу, подпер задник пыльного сапога подошвой другой ноги, спихнул головку, взял ее, нагнувшись, в руки и медленно стянул с ноги голенище. Потом он вытащил из сапога стельку и слегка отряхнул ее, качая головой, видимо недовольный ее поношенным видом. Потом опять сунул руку в сапог и начал что-то выковыривать из носка.

- Ах, как вы долго копаетесь! - не вытерпела Вера Никандровна.

- Не иначе так, - мирно согласился старик. - Подальше положишь поближе возьмешь.

Наконец он вынул согнутую в скобку, по форме носка, закатанную бумажку и подал ее Извековой.

Она раскатала бумажку, припустила огня в лампе и стоя начала разбирать мелко, но старательно выведенные буковки письма.

"Уважаемая Вера Никандровна. Пишет вам друг вашего сына. Я, правда, старше Кирилла, но зовет он меня товарищем, и я его так же. Пишу для того, чтобы вас утешить в вашем беспокойстве за него. Потому что дело для него закончилось не очень плохо, наоборот, гораздо легче, чем могли ожидать. Вам, может быть, уже известно, а если неизвестно, то скоро узнаете, что Кирилл получил ссылку на три года в Олонецкую губернию. Места не очень тяжелые, хотя северные. Там он будет не один. Там народ есть порядочный, и ему помогут. Я вам могу обещать, что на первых порах Кирилла поддержат с довольствием и в отношении квартиры. Деньгами тоже. Деньги туда можно будет посылать, когда адрес будет точно известен. Он вам и сам напишет. Литература найдется, так что время для него не пропадет. Там есть образованные люди, в смысле науки он не отстанет, а пойдет вперед. Вера Никандровна, хочу сказать вам еще, что Кириллу дано знать, что вы здоровы. Наверняка не могу обещать, но, может, подвернется случай послать ему письмо. Поэтому вы приготовьте, только небольшое. И еще скажу, что вы в своем сыне можете не сомневаться. Он молодой по годам, а иному старшему годится в пример. Срок быстро пройдет, и Кирилл станет вам опорой, какой вы, может, не ожидали. Не жалейте, что он наложил на плечи ваши испытание, а ему испытание пойдет на пользу, как крепкому человеку. Скажу в заключение, что он замахнулся на большую жизнь и тоже никогда не пожалеет, потому что замахнулся по силам. Будьте здоровы. Приготовьте письмо. А это писание, как прочитаете, уничтожьте без следа".

Вера Никандровна подобрала шаль, закуталась, обернулась к старику. Он обулся и держал картузик на коленях. Пристальный, будто покровительственный, тонкий взор его выражал удовольствие. Она старалась угадать в этом взгляде все, что старик мог знать, и уже понимала, что он как бы создан для того, чтобы под прикрытием добродушной усмешки, за лукавинкой прищуренных глаз таить все, что ему известно. Но она не могла не спросить, что в эту минуту казалось самым важным.

- От кого же это письмо?

- Не обозначено? - изумился старик и сожалительно потряс головой. Вот те на!

- Вам нельзя говорить, да? Но вы ведь знаете, кто вас послал, правда?

- Да что же послал? Ноги есть - и ступай. Вдаваться не будешь - почему да зачем.

- Но скажите, скажите! Могу я ответить этому человеку? Коротенькой записочкой? Вы передадите?

- Зачем писать, голубушка Вера Никандровна? Память у меня не отшибло, я повторю, что вы накажете, слово в слово.

- Всего несколько строчек, просто - поблагодарить, - сказала она мягко.

- Да ну, уж пиши, - с прежней лаской ответил он. - Ждать-то мне не очень...

- Я сейчас, сейчас!

Она побежала в комнату и тотчас вернулась, на ходу вырывая из школьной тетрадки листок бумаги. Все так же, не садясь, наклонившись к лампе, она стала писать карандашом, и шаль опять медленно начала скатываться с ее спины.

"Вы не захотели, чтобы мне было известно, от кого я узнала такую горькую весть о своем сыне. Но я вижу, вы - его друг и, значит, - мой друг. Спасибо вам, дорогой друг, за помощь, которую вы обещали моему мальчику, и за участие в моем горе. Я тоже верю, верю, что он перенесет страдание с тем достоинством, которое его, кажется мне, отличает. Но сколько опасностей ждет его на пути, сколько опасностей и мученья! Помогите ему, раз вы научили его звать себя товарищем и раз он зовет вас этим именем! А главное, не бросьте его тогда, когда он будет плох, когда от него отвернутся из-за его слабости или малодушия, в час усталости, отчаянья или пошлого соблазна, если такой час придет. Я же обещаю вам, что он не услышит от меня ни слова горечи и не узнает ни об одной моей слезе. Потому что теперь я знаю от вас, что он сам выбрал дорогу, по которой идет, и пусть я буду ему посохом, а не сумой с камнями на этой дороге. Поможем ему делать большую жизнь, если он почувствовал в себе силу ее сделать. Еще раз - большое вам спасибо, неизвестный мне друг и товарищ. Если будете раньше меня писать ему, напишите, что я благословляю его своим материнством".

Она тщательно скатала записку в трубочку, как было скатано письмо, и подошла к старику. С торжеством окончившего возвышенный труд человека и взглядом, умеющим постигать людей, она всмотрелась в его лицо.

- Вот, - сказала она тихо, - передайте это...

Она приостановилась и вдруг, набравшись духу, закончила решительно:

- Передайте Рагозину.

Старик быстро нахлобучил картузик, встал и сунул пальцы за поясок.

- Сами, голубушка, передавайте, коли больше моего знаете, - ответил он.

- Да я не больше знаю, - улыбаясь, сказала она. - Я только слышала, что есть такой человек, и думаю, что это он прислал мне письмо.

- А думки твои бессмысленные ни к чему. Мне пора.

Он стоял, не вынимая рук из-за ремешка, она - протягивая ему записку.

- Делай-ка лучше, что он там наказал, - проговорил он сурово.

- Кто - он?

- Ну, про что он тебе распорядился?

Старик шагнул к столу и взял письмо.

- Что вы хотите? Нельзя! Это мое! - почти закричала Вера Никандровна. - Отдайте!

Шаль упала ей в ноги, косица рассыпалась на пряди, она тянулась к старику, стараясь вырвать письмо. Он оттолкнул ее властно, подошел к печке, бросил письмо на шесток и достал из кармана спички.