Далее у О. В. Творогова: «…В 1954 году Миролюбов работает над книгой “Русский христианский фольклор. Православные легенды”… Здесь он обращается к ВК дважды. Первый раз — в связи с гипотезой о времени создания славянской письменности. Как и в других случаях, у него ценнейшим источником является “народное предание…”. Далее читаем: “На этот вопрос дают ответ брюссельские (странное определение! — О.Т.) (не понимаем, чего тут странного — И.Д.) “Дощьки Изенбека”. Грамота действительно существовала, и была она основана на смеси готских, греческих и ведических знаков…”» (II, 11; 291).
Какие же выводы делает почтенный профессор О. В. Творогов из всего им сказанного: «Итак, предложим своё объяснение тому, как возникла ВК. В 1952 году, когда Ю. П. Миролюбов работал над своим сочинением “Ригведа и язычество”, ВК ещё не существовала… Но идея о желательности подобной «находки» уже возникла. Поэтому Миролюбов, с одной стороны, сетует на то, что он “лишён источников”, а с другой — не только утверждает, что была древнейшая письменность, что “она однажды будет найдена”, предвкушая посрамление “критиков”. В 1954 году работа уже ведётся, и Миролюбов невольно “проговаривается” об этом в своих сочинениях… Критика сенсационной находки испугала Миролюбова. Ему важно было спасти те идеи и “факты”, которые были включены в ВК и нужны были ему для обоснования своих историографических и религоведческих “концепсий”. И чтобы спасти концепции, он предал дощечки. Именно поэтому он ссылается на своих информаторов — Прабу Варвару и Захариху, а также на собственные этнографические наблюдения (их проверить было уже невозможно), а о дощечках говорит вскользь, препоручает их изучение и защиту подлинности А. А. Куру и даже утверждает, что ценность их лишь в том, что они “не противоречат традиции”, которая лучше всего сохранена в сказах Захарихи и обычаях Прабы Варвары…» (II, 11; 292–293).
О. В. Творогов в среде противников подлинности «Книги Велеса» считается буквально образцом критики. Так вот, в этой образцовой критике есть ряд фактических неточностей (мы сейчас не будем выяснять причины их возникновения). Прежде всего, первое документальное свидетельство Ю. П. Миролюбова о дощечках относится отнюдь не к 1953 году (по Творогову, в произведении «Русский языческий фольклор: очерки быта и нравов»), а к 1948 году (письмо в Русский музей в Сан-Франциско). Согласитесь, странно упоминать о дощечках, которых ещё и в помине нет (как утверждает О. В. Творогов, мысль о их создании родилась только в 1952 году, т. е. четыре года спустя, а работа над ними началась не ранее 1953 года). И не только странно, но и рискованно. А что если из Сан-Франциско откликнулись бы тогда же, а не осенью 1953 года, как произошло в действительности, и попросили бы предъявить памятник. И что тогда?
Далее. В 1952 году в книге «Ригведа и язычество» древние дощечки с письменами на самом деле упоминаются. Причём несколько раз, и даже уточняется, что они берёзового дерева (в сборнике «Сакральное Руси», где помещено это произведение, 161 и далее).
В 1954 же году, когда, по утверждению почтенного профессора О. В. Творогова, работа над дощечками только ведётся, на самом деле в «Жар-птице» уже идут первые публикации статей о них и фрагментов из них (с января 1954). А «недогадливый» Миролюбов «невольно проговаривается» о том, что он над ними работает? Очень странно.
Как видим, у О. В. Творогова не всё в порядке с логикой рассуждений, «концы с концами не сходятся».
Другой противник аутентичности «Велесовой книги» Д. М. Дудко, во многом на О. В. Творогова опирающийся, заметил эти недочёты последнего и с учётом упущенных по каким-то причинам О. В. Твороговым фактов предложил свою, более стройную, версию подделки памятника. По его мнению, «Велесова книга» начала создаваться Ю. П. Миролюбовым ещё в 20 — 30х годах XX века. Причём несколько дощечек действительно были у Изенбека, их создал ещё А. И. Сулакадзев (II, 28; 206–208). В конце 40-х — начале 50х годов памятник находился ещё в процессе создания, «Ю. П. Миролюбов же колебался: подкреплять ли свои исторические взгляды её текстами или ссылками на безымянных стариков из глухих украинских сёл» (II, 28; 194). В дальнейшем ссылался на неё весьма скупо. Очевидно, сделала своё дело критика «Велесовой книги» учёными (II, 28; 195).
В этих построениях учтено и то, что сведения о дощечках были ещё до Второй мировой войны (в частности, что Изенбек с ними приезжал в 1922(23) году в Белград), и то, что в 1948 году Юрий Петрович писал о них в Сан-Франциско, и то, что в первой книге Миролюбова «Ригведа и язычество» упоминание о дощечках всё-таки есть. Правда, в отношении этого упоминания Д. М. Дудко пишет следующее: «Лишь в одном месте приводится некая “страннейшая запись на дощечках”. “Иди, да иди до нашей Жаризны, Отче, Лицо коего сяет яко Солнце, а донь взирающ сплеп бяшет, тому зерцамо поду, а очи невздвигоша, зряме скуду есьмы, а окуд идемо, а такожде одыдехом”. (“Иди, иди к нашей жертве, Отче, лицо которого сияет как солнце, а глядящий на него ослепнет, потому посмотрим вниз и, глаз не подымая, узреем, откуда мы и куда идём, а также отойдём”). В “Велесовой книге”, однако, такого текста нет» (II, 28; 192). Заметим, что Д. М. Дудко здесь прав лишь отчасти. На самом деле дощечки в «Ригведе и язычестве» упоминаются несколько раз (о чём уже говорилось ранее). Процитированного же отрывка в известном исследователям тексте «Велесовой книги» в самом деле нет. Но это ещё ни о чём не говорит, ибо тексты «Книги» могут быть известны не все. Кроме того, как мы помним, машинописная транслитерация Ю. П. Миролюбова, по которой сейчас в основном «Велесова книга» и публикуется, не совсем точно отражает копию, снятую Ю. П. Миролюбовым непосредственно с дощечек (см. выше).
В общем же надо признать, что построения Д. М. Дудко куда как более совершенны, чем построения О. В. Творогова. Подытоживает свои рассуждения он следующим образом: «Словом, если «Велесова книга» — произведение XIX — XX вв., то трудно назвать более вероятных её авторов, чем А. И. Сулакадзев и Ю. П. Миролюбов. Вероятнее всего, первый создал лишь несколько дощечек, найденных впоследствии Ф. А. Изенбеком. Основную же часть работы выполнил второй. А выполнив, уже не переделывал даже неопубликованную часть текста, предпочитая сочинять (или перерабатывать) всё новые «сказы». Работу над «Велесовой книгой» Ю. П. Миролюбов, вероятно, завершил между 1952 г. (когда он ещё не решался ссылаться на неё в «Риг-Веде и язычестве») и 1954 г. (когда в сказах Захарихи появляется мотив связи русов с Троей, в «Велесовой книге» отсутствующий)» (II, 28; 208). Здесь даже расхождения между произведениями Миролюбова и «Книгой Велеса» обращены в пользу критиков её подлинности.
Что же можно ответить на эти аргументы? Попытаемся дать своё объяснение изложенным фактам. Прежде всего коснёмся несовпадений данных в произведениях Миролюбова и «Книге Велеса». В принципе в этом нет ничего удивительного. У Юрия Петровича могли быть и другие данные для его построений. Он ведь читал очень много исторической литературы. А значительная часть из того, о чём говорил он, С. Лесной, А. А. Куренков, в принципе не ново. Концепции, значительно удревняющие историю славян, отождествляющие их со скифами, сарматами или киммерийцами, создавались ещё в XVII — XVIII веках. Их авторами были Орбини, Стрыйковский, Татищев, Ломоносов. Определённой базой могли послужить и этнографические наблюдения Ю. П. Миролюбова (к вопросу о них мы вернёмся несколько ниже). Основываясь на последних, он мог строить догадки, делать предположения. Именно характер предположения, и не более, носят его слова о приходе славян в Европу в качестве авангарда ассирийской армии.
Вполне естественно и то, что ссылки Миролюбова на «Книгу Велеса» в его произведениях весьма скупы. Хотя, повторим, присутствуют они буквально с первого произведения («Ригведа и язычество»). Как можно широко ссылаться на источник, который учёные не признают, делать на основании его какие-то построения? Ведь в 1952 году, когда «Ригведа и язычество» писалась, и речи не было о каких-то публикациях. Зато памятно Юрию Петровичу было довоенное фиаско (его и Изенбека) попыток привлечь к дощечкам внимание учёных. И уж совсем свежим воспоминанием было молчание Русского музея в Сан-Франциско, куда в 1948 году он отправил письмо с кратким сообщением о дощечках. Да, в «Ригведе и язычестве» он не выдерживает и упоминает о них, даже цитирует небольшой участок текста. Но не более. А кто бы на его месте поступил иначе? Пожалуй, никто.
Последующие произведения, включая и «Русский языческий фольклор: очерки быта и нравов» (мы всё-таки более склонны относить его создание к 1954 году, а не к концу 1953 года, как это делает О. В. Творогов), писались тогда, когда дощечками заинтересовались, в том числе и профессиональный учёный, «этимологист» А. А. Кур, материалы о них начали печатать. И Юрий Петрович, если можно так выразиться, осмелел: ссылки на дощечки становятся более частыми, но широкого масштаба так никогда и не принимают. Почему? Причин две. Во-первых, Миролюбов текст дощечек полностью никогда не понимал («не понял их интегрально», как говорил он сам) (II, 11; 241, 288). Во-вторых, он считал неэтичным для себя комментировать подробно своё открытие, тем более, вызывающее сомнение учёных (II, 28; 195). В одном из своих произведений он прямо говорит об обеих этих причинах, объединяя их буквально в одном предложении: «…Серьёзное изучение как языка Дощек, так и их содержания, исторического значения или религиозного, вероятно, придёт значительно позже, когда улягутся страсти… Это отнюдь не является отрицанием Дощек, ибо мы уверены, что они будут в будущем признаны весьма важными, но мы хотим лишь заявить, что их содержание нами не изучено, и никаких теорий на их основании мы не строим (выделено нами. — И.Д.)» (II, 52; 151).
