— Возможно, что старый капитан пожелает увезти эту шкуру домой в память о своем путешествии по льдам.
Он произнес эту фразу как бы невзначай, будто говорил сам с собой, но я расслышал ее и перевел Томасу Ольсену, который очень растрогался по поводу такого подарка. Эскимосы называли его "старым капитаном" и относились с большим уважением и преданностью к серьезному и молчаливому датчанину. Нельзя было лучше выразить свои чувства, чем это сделал Квангак.
Шкура с медведя была снята очень осторожно, и ее снесли в лагерь вместе с мясом, которое смогли захватить с собой. Теперь, когда мы в последний раз спускались с наблюдательного пункта, уже выглянуло солнце. Было светло, и мы ясно различали корабли. Удалось даже разглядеть несколько темных точек, двигавшихся по льду. Китобойные суда, как видно, остановились у кромки льда и выслали за нами людей.
К моему великому удивлению, я сразу же обнаружил другие черные точки, двигавшиеся по льду, но к кораблю. Мне казалось, что я могу различить собак. Наблюдательный Итукусук также обратил на это внимание и тут же объяснил в чем дело:
— Весьма вероятно, что удастся встретить друзей из Тугтулигссуака! сказал он тихо. Это эскимосское название мыса Седдон; именно оттуда шли собачьи упряжки.
У нас не было нужды многое тащить с собой; без каких-либо церемоний мы распрощались с островом Тома и спустились на лед. Теперь я больше не принимал решений за китобоев. Билл Раса остался со мной, а остальные четверо разбрелись по льду, стараясь найти самый легкий путь к судну. Сам я решил подождать и потолковать с людьми из Тугтулигссуака. Вскоре они действительно подошли к нам. Оказалось, что это Митерк и Иггиангуак, дядя и двоюродный брат Навараны. Эскимосы охотились по молодому льду на медведей недалеко от своего стойбища. Они остались ночевать на льду, потому что в темноте трудно добираться домой: лед во многих местах был тонок. Увидев наш костер, они направились сюда, выяснить, кто здесь находится. Эскимосы надеялись — если появился корабль, то можно что-либо выменять.
Я был счастлив, что увидел их; ведь это означало, что наше продвижение к мысу Седдон будет просто приятной прогулкой. Теперь осталось лишь попрощаться с китобоями. Биллу так нетерпелось попасть на судно, что он не мог стоять здесь и долго разговаривать с эскимосами. Ему, однако, было приятно узнать, что если бы не подошли корабли, мы благополучно добрались бы до мыса Седдон.
Еще до того как мы пустились в дальнейший путь к судам, трое из четырех китобоев вернулись. Путь им преградила широкая трещина во льдах, и пришлось бы сделать большой крюк. Поэтому они решили, что присоединятся к нам во избежание несчастий в тот момент, когда они так близки к спасению. Только Пабло де Соуза пошел своим собственным путем. У него не хватило терпения дожидаться нас, но я знал, что он в состоянии добраться до судов, хотя это потребует больше времени и сил.
Одного из эскимосов я попросил забраться на айсберг, чтобы отыскать наиболее удобный путь; мы выбрали дорогу, самую легкую для собак. Четырем усталым китобоям я посоветовал сесть на сани. Каждая упряжка могла без особого труда взять двух пассажиров и одного эскимоса в качестве погонщика. Таким образом они могли бы мигом домчаться до кромки льда, где их подберут судовые шлюпки.
Билл запротестовал. Он не соглашался оставить меня одного, но я объяснил, что так будет практичнее. Упряжки могут взять только двух человек. Но если двигаться быстро, то, как только они встретят своих товарищей моряков, одну из упряжек можно послать за мной. Тем временем я буду продвигаться пешком.
Перед тем как усесться в сани, Билл хотел что-то еще сказать мне. Он не намеревался сейчас выражать свою благодарность за все, что я сделал для них, заметил он, это можно сделать потом, на судне. Ему хотелось лишь сказать, что они, все пятеро, совещались между собой и решили, что жаль оставлять меня одного здесь, в Гренландии, среди "дикарей". Это было бы неправильно, разъяснил Билл. Сейчас мне представился замечательный случай улизнуть, и он посоветовал мне уехать с ними. В благодарность за все мытарства, которые я взял на себя, и за жертвы, принесенные мною ради него и его товарищей, Раса гарантирует мне хорошую работу, а гренландцев я время от времени смогу навещать. Он был убежден, что больше всего я хочу вернуться в цивилизованный мир, но до сих пор не имел возможности это сделать. Они были уверены, что я чувствую себя одиноким и несчастным, а также, что какие-то темные стороны моего прошлого вынудили меня проводить свои дни здесь, на забытом богом клочке земли. Теперь они предлагали мне свою помощь, чтобы устроить мой побег!
Я и не пытался объяснить Биллу, как глубоко он ошибается — это было бы бессмысленно. В душе я посмеялся над ним и сказал, что мои хорошие друзья эскимосы относятся с еще бoльшим состраданием к нему и его четырем товарищам, чем он ко мне. Эскимосы и в самом деле горевали по поводу того, что такие замечательные парни, как эти пятеро, вынуждены возвращаться в страну, где нет ни льдов, ни снегов, где нет ни китов, ни медведей, ни тюленей, за которыми можно было бы охотиться. Я и сам разделял чувства эскимосов, но ничего не сказал, а лишь обещал Биллу обсудить его предложение, когда мы будем на борту. После этого они уехали.
Ольсен и Билл сели на упряжку Митерка, а Рокуэлл и Семундсен к Иггиангуаку. Собаки сорвались с места и понесли. Китобои махали мне, и один из них крикнул, что к моему приходу будет готов обед и кофе.
Квангак, Итукусук и я пошли вслед за ними пешком, а старик Меквусак вернулся на остров Тома. За свою жизнь он насмотрелся на белых людей, объяснил эскимос мне, и у него нет больше охоты совершать прогулки по льду лишь для того, чтобы встретить других китобоев. Он подождет нас на острове и приготовит вареное мясо к нашему приходу. После этого он повернулся к нам спиной, а мы двинулись по направлению к трем мачтам, которые виднелись вдалеке. Шли довольно быстро, так как нам вовсе не хотелось, чтобы нас отнесло назад.
Собачьи упряжки свернули далеко на юг, чтобы обойти разводья во льдах, но спустя полчаса мы неожиданно опять увидели их перед собой; они мчались во весь опор по ту сторону трещины. Оказалось, что упряжки перебрались через открытую воду на большой льдине и теперь направлялись прямо к кораблям. Я мог различить, что две лодки были спущены на воду; люди пытались пробраться среди льдин навстречу упряжкам. Двое эскимосов на санях энергично махали нам, указывая налево. Только спустя некоторое время я понял причину их возбуждения. Митерк и Иггиангуак обнаружили медведя и устремились за ним, не обращая никакого внимания на суда.
Они повернули на запад, несмотря на протесты своих пассажиров. Мы хорошо видели все происходящее. Эскимосы отпустили собак, и те, бросившись вперед, вскоре окружили зверя. Началась отчаянная борьба. Собакам удалось задержать медведя, пока эскимосы подбежали с ружьями. Прошло всего несколько минут, и все было кончено. Медведь лежал мертвым, а собак удалось усмирить. Эскимосы несмело возвращались к своим саням. Китобоям не терпелось, и они толкали перед собой сани, не дожидаясь Митерка и Иггиангуака.
Мы побежали изо всех сил, чтобы поспеть туда до того, как медведь будет освежеван, чтобы и нам досталась часть добычи, но вскоре дорогу нам преградила трещина, слишком широкая, чтобы перепрыгнуть ее. Мы остались на месте, а упряжки понеслись дальше; двое эскимосов махали руками и указывали в сторону медведя.
— Оказывается, что придется еще справляться с чужим медведем, посмеялся Итукусук. — Они хотят, чтобы мы освежевали их добычу!
Нам пришлось сделать большой крюк, и когда мы, наконец, подошли к убитому зверю, сани уже скрылись из виду. Я оставил Итукусука и Квангака заниматься медведем, а сам направился быстрыми шагами в сторону трех мачт, которые виднелись за высокими торосами. Далеко впереди слышался лай собак, и я шел на этот звук, который указывал мне направление. Взобравшись на высокий торос, я увидел, что дальше пути нет, впереди была открытая вода широкий канал, через который никак не перебраться. Мне опять пришлось бы делать большой крюк; увидя людей впереди, я понял, что опоздаю.
Я ничего не слышал; казалось, что сижу в театре и присутствую на пантомиме. Мне стало ясно, что произошло у открытой воды, и я не чувствовал ни разочарования, ни горечи.
Упряжки добрались до края сплошного льда. Льдины становились меньше и меньше, и, наконец, собакам дальше не было пути. Правда, лодки уже приближались. Я видел, как обе партии машут друг другу и переговариваются. Казалось, что лодки тоже не могут дальше продвинуться. Тут несколько моряков выскочили и втянули лодки на лед, хотя они были тяжелые и неуклюжие. Другими словами, им приходилось поступать точно так же, как нам, когда мы продвигались по заливу Мелвилла. Они перетаскивали лодки через льдину, снова спускали на воду и в конце концов все же добрались до людей на упряжках.
