Из этих (и подобных им) фактов Н. И. Павленко делает обоснованный вывод: «Капитал, авансированный промышленником на покупку крестьян, приносил доход феодального, а не капиталистического происхождения. Если, далее, учесть, что мануфактурист покупал не работников, а ревизские души, то эффективность его затрат на приобретение „крещеной“ собственности понижалась, по крайней мере, в два раза. В металлургии, например, пригодной к работе считалась только половина ревизских душ (остальные – старики и дети), а в легкой промышленности процент использования труда купленных крестьян был и того ниже – там в работе находилось около 36%». Если к этому добавить, что и крестьянин-отходник, получивший паспорт и вышедший на заработки, эксплуатировался на заводе капиталистическим способом, чтобы затем, получив деньги, заплатить феодальный оброк своему господину, то станет понятно, что в системе крепостнической промышленности условий для развития капитализма (и, следовательно, для оформления класса буржуазии) не было. Наконец, эксплуатируя такую систему промышленности, казна была заинтересована в стабильных поставках изделий предприятий, для чего, собственно, предприниматели и поощрялись деньгами и душами. Соответственно государство смотрело весьма благосклонно на просьбу мануфактуриста ввести монополии на производство товаров, выпускаемых именно этим мануфактуристом, или на закупку сырья, ему необходимого. Примечательно, что, вводя такие монополии, государство видело в них и пользу чисто фискального свойства: сам предприниматель, считали чиновники, будет заинтересован в наблюдении за тем, чтобы не появились конкуренты, которые могут избежать казенных платежей. В конце 1720 года кожевники всей страны узнали, что некто Павлов основал компанию и получил привилегию на заведение кожевенного завода. В соответствии с этим устанавливалось: отныне всем продавцам кож «кожи продавать, прежде велеть объявлять им, компанейщиком, а покупать им у продавцов те кожи настоящею ценою, а продавцом, не объявя им, кож никому под штрафом продавать, и цены возвышать не велеть же, чтоб кожевенной завод потребными кожами был удоволен и в действии мастерства остановки не было. А им, компанейщиком оных продавцов тою покупкою не волочить». Нет сомнений, что последнее относится к разряду благих пожеланий, – можно представить себе, что делал на рынке кож, прикрываясь указом, Павлов со своими компанейщиками! Борьба с конкурентами с помощью государственных указов и «привилегий» мешала нормальному течению капиталистического процесса в стране. Защищенные «привилегиями», обеспеченные заказами казны, предприниматели, как уже отмечалось, не были заинтересованы в усовершенствовании производства, для чего нужно было вкладывать немалые средства. Важно, что деформация коснулась такой важной сферы, как сознание. Мануфактуристы-предприниматели, «вмонтированные» в общую крепостническую систему, не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного, классового сознания. В то время как в развитых странах Европы буржуазия не только осознавала самое себя, но и открыто заявляла о своих претензиях властям, дворянству и королю, в России шло попятное движение: мануфактуристы, получившие крестьян, стремились добиться изменения, точнее, повышения своего социального статуса – стать дворянами. Эта тенденция – прямой результат развития крепостничества в промышленности – приводила к тому, что буквально через одно-два поколения представители предпринимателей превращались в дворян, полностью растворенных в привилегированном классе и даже забывших язык своих, вышедших из крестьян и посада, предприимчивых дедов и прадедов. Наиболее яркий пример – история баронов Строгановых и Демидовых.
Итак, промышленное строительство при Петре привело к двум основным результатам – созданию мощной экономической базы, столь необходимой развивающейся нации, и одновременно к существенному приостановлению тенденций капиталистического развития страны, движения по тому пути, по которому уже давно шли другие европейские народы.
«Произведение подданного всероссийского народа»
Строительство нового государственного аппарата было лишь частью той грандиозной задачи, которую поставил перед собой великий преобразователь России. В поле его зрения были не только административный аппарат, экономическая политика, военное дело, но и само общество – люди, подданные. В петровское время социальная структура общества претерпела не меньшие перемены, чем структура власти или экономики. Конечно, мы можем говорить о социальных изменениях как следствии всего комплекса реформ – военной, податной и т. д. Но вместе с тем немало было сделано реформатором и в целях преобразования именно социальной структуры, реализации грандиозного замысла «произведения подданного всероссийского народа». В результате социальные последствия преобразований оказались столь же грандиозными, как и экономические, внешнеполитические и иные. Фактически ни у одного сословия статус не остался неизменным.
Весьма значительными стали перемены в положении дворянства. Собственно, сословие дворянства XVIII—XIX веков в том виде, каким мы его знаем по литературе, было оформлено, точнее, организовано Петром. Здесь нет преувеличения, ибо в допетровской России существовало единое сословие так называемых служилых людей, в которое входили как служилые «по отечеству», то есть по происхождению, так и служилые «по прибору», то есть по набору на добровольных началах. Вершину пирамиды служилых чинов составляли члены Боярской думы – думные чины (бояре, кравчие, окольничие, постельничие, думные дворяне, думные дьяки). Кроме думных чинов в служилые «по отечеству» входили стольники, стряпчие, жильцы московские и городовые дворяне (то есть служившие по списку столичного и провинциальных городов). К служилым людям «по прибору» относились мелкие служилые чины: пушкари, городовые казаки, затинщики и т. д. Близки к ним были и подьячие. И хотя целая социальная пропасть разделяла думные чины и «приборных», тем не менее служилое сословие было единым, граница между служилыми «по отечеству» и служилыми «по прибору» была размыта, что позволяло иному подьячему подняться до Боярской думы. Не было служилое сословие отгорожено непреодолимым барьером и от податных сословий – крестьян, горожан, из числа которых и вербовались служилые. Любопытно, что эта практика на окраинах страны сохранялась еще при Петре. В 1720 году сибирский губернатор князь А. М. Черкасский запрашивал Сенат о том, что делать с теми, которые «вышли из крестьянства и из купечества в служилые люди и которые ныне определены в те чины, в прежних ли чинах быть, или в старые верстать?». Сенат отвечал, что «впредь из купечества и из крестьянства в такие чины не писать». Единство служилого сословия XVI—XVII веков было обусловлено тем, что все сословие на срок государевой службы, где бы она ни проходила, получало поместья, в том числе населенными. Иначе говоря, в отличие от многих других сословий русского общества служилые люди обладали правом земле– и душевладения, то есть теми привилегиями, которые впоследствии стали монополией дворян. Петровская эпоха навсегда покончила с сословием служилых людей. Произошел распад сословия на две категории: большая часть служилых «по отечеству» превратилась в дворянство (шляхетство), меньшая часть служилых «по отечеству» (преимущественно малосостоятельные служилые юга России), а также служилые «по прибору» вошли в сословие государственных крестьян, искусственно созданное Петром. Конечно, предпосылки для расслоения сословия созревали исподволь. Здесь следует упомянуть и процесс слияния бояр и дворян под воздействием самодержавной власти, нивелирующей всех подданных, когда потомки удельных князей уже не обладали никакими преимуществами, соревнуясь в служении повелителю и ожидая милости от него. Царь же мог избранно возвышать одних и принижать других, независимо от происхождения. Эта тенденция к консолидации верхушки служилого сословия развивалась и под воздействием изменения характера самой службы и системы вознаграждения за нее. До конца XVII века служба сохраняла известную периодичность, своеобразную «сезонность»: служилые собирались на смотры со своими вооруженными челядинцами («конно, людно и оружно»), чтобы затем с чувством облегчения вернуться в поместье и, засунув подальше саблю и пищаль, мирно жить до следующего смотра. С петровских времен, характерных непрерывными войнами, служба для всех категорий служилых стала постоянной, а система ее оплаты изменилась. За службу в регулярной армии начали платить денежное жалованье. Поместья же, перестав быть видом жалованья за службу, стали фактически неотторжимыми. Они все больше сливались с другой формой землевладения – вотчинной, то есть родовой. В 1714 году поместья и вотчины были бесповоротно объявлены единой недвижимой собственностью помещика-дворянина. Издавна шел и процесс дифференциации служилых «по отечеству» и служилых «по прибору». Для последних роковую роль сыграла военная реформа Петра.
