Работа на предприятии воспринималась петровскими законодателями как одно из побочных занятий посадского, крестьянина, разночинца. И хотя на производстве и делалось различие между кадровыми мастеровыми – работными, давно ставшими профессионалами, и временными работниками – крестьянами, законодательство и правовая практика этой разницы не ощущали: работные люди рассматривались как помещичьи крестьяне владельца мануфактуры, как его собственность. Законодатель фактически не воспринимал и разницы между промышленниками-капиталистами и купечеством, к которому первых часто и причисляли. Особенно отчетливо эта «слепота» законодательства видна при работе ревизоров, проводивших перепись и проверку наличных душ в каждом селе, деревне, городе, на заводе. Переписывая работных, ревизоры не обращали внимание на то, что они уже давным-давно (возможно, не в первом поколении) стали квалифицированными рабочими, оторвавшимися от своего сословия, класса, социальной группы. Для всех был единый вопрос: «Из каких они чинов и которых городов и уездов?», а затем в реестре фиксировали ответы: «из крестьян», «из посадских», «из церковников», то есть отмечали не социальное происхождение рабочего в современном смысле этого слова, а непосредственную принадлежность к той среде, из которой он некогда вышел. Иначе говоря, ревизор видел рабочего, но как представителя особой социальной группы его не воспринимал, подобно тому как люди античности видели оранжевый цвет, но воспринимали его не как оранжевый, а как разновидность желтого или красного. В нашем случае причина социального «дальтонизма» заключалась в том, что новое в рамках феодализма и крепостничества воспринималось как разновидность старого. Это приводило к распространению норм крепостничества на капиталистический по своей сути способ производства.
Прямым следствием подобных представлений о работном человеке являлся упомянутый указ от 28 мая 1723 года, согласно которому работный (если он не являлся собственностью мануфактуриста или не был «приписным» к заводу) мог выступить только в двух ипостасях: как крестьянин – отходник с паспортом, полученным для выхода на временную работу на заводе, или как беглый, нарушивший закон и подлежащий немедленному вывозу с завода на прежнее место жительства, где его приписывали в оклад подушной подати вместе с прочими крестьянами.
Теперь становится понятным принципиальное значение двух указов: от 18 января 1721 года, о покупке мануфактуристами деревень, и от 15 марта 1722 года с пояснениями 1723 года о свозе работных – беглых крестьян. Этими указами промышленность России была поставлена в такие условия, при которых она фактически не могла развиваться по иному, чем крепостнический, пути. Доля капиталистического, вольнонаемного труда в русской промышленности после этих указов начала заметно падать. Казенная промышленность стала переходить почти полностью на эксплуатацию «приписных» крестьян, развился особый институт «рекрутов», своеобразных пожизненных «промышленных солдат», обязанных отбывать рекрутчину не в армии, а у домны или стана.
Распространению крепостничества способствовала и практика, при которой крестьян, не принадлежащих помещикам, но работающих на заводах, стали закреплять в податное тягло там, где они были обнаружены переписью, то есть при заводах. По этому поводу в указе от 20 апреля 1725 года говорилось: «А о которых таких пришлых из губерний к переписчикам ответствовано, что те люди в тех губерниях некрепостные, таковых селить при тамошних казенных заводах, где способнее, и в подушный оклад писать тут, где они будут поселены», ибо, как отмечалось в донесении Берг-коллегии, заинтересованной в закреплении при заводах беглых непомещичьих крестьян, «государственному интересу равно, где бы оные ни жили, только б платеж с них был сполна». Сенат, разрешая такие приписки крестьян к заводам, подчеркивал, чтобы «при том смотреть того накрепко и как можно разведывать, дабы помещичьи люди, крестьяне для поселения при тех заводах не назывались дворцовыми и монастырскими крестьянами». Квалифицированные работные люди и мастера – вольные люди, жившие при заводах, первоначально не были положены в подушный оклад, хотя во время переписи и были переписаны. Однако их положение в обществе, где не было уже вольных и где каждый тянул тягло или служил, было признано ненормальным, и впоследствии указом 1736 года все вольные работные люди были объявлены крепостными владельцев заводов – так называемыми «вечноотданными». В итоге целые отрасли промышленности стали использовать почти исключительно труд крепостных или «приписных», причем по формам эксплуатации «приписные» мало чем отличались от крепостных крестьян. В указе Петра об использовании монастырских крестьян на заводе Демидова отмечалось: «А ис тех крестьян, кто явитца ему непослушен, и ему тех ослушников смирять батоги и плетьми, только в такой мере, чтоб чрезмерною жесточью врознь не разогнать, чрезмерной работы на них не накладывать». Таким образом, предприниматель мог бесконтрольно распоряжаться трудом «приписного» крестьянина, находившегося у него во временной, но тяжелой и, в сущности, крепостной зависимости. Подобная же картина была и у других заводчиков. Так, суконная промышленность вообще не знала вольного труда: государство, заинтересованное в обеспечении армии отечественным сукном, не жалело деревень для мануфактуристов этой отрасли. Сходная ситуация была и в металлургической промышленности Урала. Перепись 1744—1745 годов показала, что вольнонаемные работные составляли лишь 1,7% от общей массы работных.
Вряд ли стоит подробно останавливаться на пагубных последствиях победы подневольного труда в промышленности, в итоге определившей в немалой степени экономическое отставание страны от развитых стран Европы.
Крепостническая направленность политики Петра в области промышленности деформировала и начавшийся было процесс оформления русской буржуазии. Как известно, при основании мануфактур их владельцы получали определенные и по тем временам значительные льготы. В частности, согласно «привилегиям», они освобождались от ряда платежей, постоев. В начале 1721 года, почти одновременно с указом о покупке деревень к заводам, был издан указ, согласно которому «первой, которой завод заведет, свободен от службы», лежащей на нем как на посадском, что, по мнению законодателя, «в размножении оных (мануфактур. – Е. А.) может чиниться не без помешательства». Это была весьма серьезная льгота, ибо предприниматели, как и наиболее состоятельная часть посадских жителей, платили львиную долю городских налогов и отправляли многие службы по казенным делам. Сословная и соответственно судебная и податная обособленность мануфактуристов вызывала недовольство посадских. Его отразило «доношение» Главного магистрата 1722 года. Главный магистрат утверждал, что многие купцы вступают в промышленные компании только для того, чтобы избежать общегородских повинностей, и что компанейщики должны быть подчинены городским органам при определении доли их платежей. Петр внял просьбе Главного магистрата и распорядился, чтобы предприниматели, уже освоившие дело и получавшие с него стабильную прибыль, «с прочими гражданы в гражданских службах и податях быть в магистратском ведомстве». Эта резолюция была шагом назад в правовом и податном оформлении социальной группы предпринимателей. Включение мануфактуристов в общее для посада ведомство Главного магистрата растворяло их в городской среде, искусственно нивелировало нарождающуюся буржуазию с общей массой средневекового по своей социальной сути посада. Помимо правовых были и чисто экономические обстоятельства, препятствовавшие оформлению класса буржуазии при Петре. Они состояли не только в зависимости предпринимателей и диктате государства в промышленной сфере, о чем было уже сказано, но и в том, что само поощрение промышленности со стороны государства имело преимущественно крепостнический характер, способствовало тем самым развитию крепостничества в промышленности, падению роли и значения вольнонаемного труда, возможности использования которого и без того были сужены социальной и «режимной» политикой самодержавия. «Сама возможность „брать в неволю“, – писала А. М. Панкратова, – не могла стимулировать заводчиков применять дорогостоящий вольнонаемный труд. Заинтересованные в более легком и более выгодном получении дешевой и даже даровой рабочей силы, они стремились получить ее из людских резервов крепостнического государства». Однако предоставление мануфактуристам права использовать покупную рабочую силу дорого (в прямом и переносном смысле) обходилось предпринимателям – в результате происходило «омертвление» капиталов, которые уходили не на совершенствование и расширение производства, а на покупку земли и крестьян. Так, в 1745 году 22 металлургических завода Акинфия Демидова оценивались в 400 тысяч рублей, а вотчины с крестьянами – в 211 тысяч рублей. Заводы предпринимателей Луганиных стоили 305,6 тысячи рублей, а крестьяне и земли – 1 миллион 200 тысяч рублей, то есть в четыре раза дороже.
