«Такъ какъ эстонскій народъ войны не начиналъ и ведетъ таковую, какъ оборонительную, то не было основанія у созданнаго имъ правительства оставить безъ вниманія сдѣланное совѣтскимъ правительствомъ мирное предложеніе, что еще разъ подтверждаетъ наша делегація своимъ прибытіемъ сюда. Эстонскій народъ готовъ заключить миръ, но миръ этотъ долженъ быть прочный и продолжительный, долженъ укрѣпить нашу государственную самостоятельность и независимость. . Мы съ чувствомъ внутренняго удовлетворенія констатируемъ, что совѣтское правительство, дѣлая намъ предложеніе начать мирные переговоры, признало наше право на самоопредѣленіе и нашу государственную независимость. Мы выражаемъ надежду, что наши труды будутъ имѣть желаемые результаты[120]».
Въ дальнѣйшемъ переговоры быстро оборвались. Эстонцы заявили, что они желаютъ договориться о мирѣ совмѣстно съ прочими балтійскими республиками. Большевики изъявили на это согласіе, послали соотвѣтствующія обращенія къ Латвіи, Литвѣ и Финляндіи и крайне были удивлены, когда эстонцы все же пожелали немедленно оставить «гостепріимный Псковъ». Какъ ни уговаривалъ Красинъ Бирка, что пока, до полученія отвѣтовъ, можно обсудить второстепенные вопросы, эстонская делегація уперлась на своемъ. Тогда отъ имени русской делегаціи Красинъ выступилъ съ заявленіемъ, что «Ревельское правительство въ своемъ отвѣтѣ на предложеніе начать мирные переговоры о другихъ государствахъ не говорило, что оно теперь отказалось отъ своего первоначальнаго согласія, и что исполненіе этого новаго условія зависитъ отъ другихъ. Поэтому совѣтское правительство передъ русскимъ и эстонскимъ рабочими классами слагаетъ съ себя отвѣтственность за то, что переговоры о мирѣ прекратились»[121]. Далѣе слѣдовало утвержденіе, что перемиріе отвергнуто эстонской делегаціей.
Возражать Красину было трудно или вовсе нечего, а потому эстонцы, почувствовавъ, вѣроятно, спасительный страхъ за животъ свой, заспѣшили домой такъ, что даже отказались отъ установленной ранѣе комедіи перевода протоколовъ на эстонскій языкъ: «изъ за этого оставаться на мѣстѣ, — пояснилъ Биркъ, — является безплоднымъ, эстонская делегація довольствуется протоколомъ на русскомъ языкѣ». Рѣчь шла о послѣднемъ протоколѣ.
Послѣ перерыва переговоровъ большевистская пропаганда еще больше усилилась. Прокламаціи, по признанію самихъ эстонцевъ, распространялись среди солдатъ ловко и умѣло.
«Товарищи эстонцы, — писалось въ одной изъ нихъ, — бросьте свои позиціи и ступайте домой. Бросьте служить англійскимъ капиталистамъ. Долой буржуазію и братоубійственную войну, да здравствуютъ всемірные Совѣты!»
Или по адресу русскихъ солдатъ: «Ваши генералы продаютъ иностраннымъ капиталистамъ наши богатыя окраины, получая за это оружіе и деньги, и стараются задушить русскій народъ, освободившійся отъ капиталистическихъ оковъ. Колчакъ и Семеновъ продаютъ Японіи Восточную Сибирь, Деникинъ и Шкуро англичанамъ Баку и Туркестанъ, Юденичъ и Родзянко англичанамъ Мурманъ и идутъ въ союзѣ съ дикими финляндцами и бѣлыми эстонцами на красный Петроградъ».
Такимъ образомъ, съ середины сентября мѣсяца 1919 г. вся окружающая политическая и военная обстановка сложилась такъ, что сѣверо-западная арміи должна была разоружиться или начать рѣшительное наступленіе на большевиковъ. Цѣпь факторовъ, обусловившихъ послѣдовавшіе шаги арміи, тянулась непрерывной лентой.
Какъ я уже говорилъ, въ повседневной работѣ каждому изъ насъ приходилось затрачивать часто немалую долю энергіи на преодолѣніе вѣчныхъ треній съ эстонскими властями. Препонъ было такъ много и онѣ иногда бывали такъ мелочны, что перечислить ихъ здѣсь нѣтъ возможности, а между тѣмъ бороться съ ними приходилось, иначе онѣ, какъ песокъ, проникающій въ части большой и сложной машины, портили и пріостанавливали ея работу на каждому шагу. Обыкновенно старались устранить тренія собственными средствами (телефонными переговорами, личными визитами къ Поскѣ, Лайдонеру и т. д.), но въ болѣе важныхъ случаяхъ, когда ничто не помогало, призывали на помощь англичанъ. Живой, энергичный полковникъ Пиригордонъ старался помочь намъ то въ одномъ, то въ другомъ критическомъ положеніи. Въ лицѣ его мы имѣли вѣрнаго и безкорыстнаго друга, потерять котораго — значило лишиться послѣдней поддержки въ борьбѣ съ собственнымъ коснымъ генералитетомъ и надоѣдливымъ шовинизмомъ многочисленныхъ эстонскихъ властей. Но особенно цѣнной являлась его помощь въ разгаръ мирныхъ переговоровъ Эстіи съ большевиками. То, что наши представители были хорошо освѣдомлены о ходѣ конференціи балтійскихъ государствъ, мы этимъ были обязаны единственно настойчивымъ требованіямъ со стороны полк. Пиригордона, высказавшаго эстонцамъ въ весьма категорической формѣ, во-первыхъ, неудовольствіе англійскаго правительства по поводу начатія самыхъ переговоровъ, а затѣмъ настойчивое желаніе, чтобы представители сѣверо-западнаго правительства такъ или иначе присутствовали на внутри-балтійскихъ совѣщаніяхъ.
И тѣмъ не менѣе намъ пришлось потерять эту цѣнную опору. Въ отвѣтственный моментъ, въ промежуткѣ между ревельской и юрьевской конференціями, Пиригордонъ былъ отозванъ англійскимъ правительствомъ, какъ неотвѣчающій его видамъ! Содержаніе отзывавшей его телеграммы Foreign offic’а гласило приблизительно такъ: «его поведеніе въ дѣлѣ быстраго созданія сѣв.-зап. правительства показало отсутствіе разсудительности». Мотивъ, продиктованный, по всей вѣроятности, заднимъ числомъ. Тогда намъ этотъ шагъ англійскаго правительства казался вовсе непонятнымъ, а та радость, которую не скрывали по поводу ухода всей миссіи Гофа наши генералы, наводила на очень пессимистическія размышленія объ устойчивости англійской политики. Ей, какъ будто, не доставало логики.
Теперь мнѣ вся политика Антанты въ интервенціонный годъ представляется нѣсколько въ иномъ свѣтѣ, хотя и ничуть не болѣе логичной.
Русская эмиграція неоднократно и рѣзко критиковала ее на всемъ протяженіи нашей гражданской войны съ большевиками, но центръ тяжести такой критики всегда строился на одномъ предположеніи, что все свершившееся было результатомъ строго продуманнаго и сугубо-эгоистическаго плана руководителей Антанты, а не результатомъ вліянія самыхъ противоположныхъ теченій, практическая равнодѣйствующая которыхъ изображала причудливую кривую, характеризующую всѣ шатанія Европы по русскому вопросу. Безпристрастная исторія впослѣдствіи разберетъ, въ какой мѣрѣ играли роль французская зависть и коварство Альбіона въ нашихъ дѣлахъ, но есть факты, которые доступны оцѣнкѣ и для лицъ, непосредственно участвовавшихъ въ этомъ большомъ водоворотѣ, и свидѣтельствующіе, какъ будто, о иныхъ тенденціяхъ.
Писали и говорили, напримѣръ, что англичане сознательно не во-время снабжали наши сѣверныя арміи оружіемъ и боевыми припасами, сознательно не поддерживали насъ въ нужные моменты бомбардировкой финскаго побережья; посылали пушки безъ замковъ, зубочистки и клозетную бумагу вмѣсто сапогъ и шинелей, но въ то же время бранили французовъ, которые обслуживали южный фронтъ Деникина, заваливали его массой снаряженія, а впослѣдствіи рискнули даже своимъ политическимъ самолюбіемъ, оставшись одинокими въ признаніи ген. Врангеля. Когда большевистская эскадра пыталась въ концѣ августа 1919 г. прорваться къ Ревелю и вышедшій ей навстрѣчу англійскій флотъ потопилъ нѣсколько крупныхъ русскихъ судовъ и тѣмъ отбросилъ большевиковъ назадъ къ Кронштадту, наши «бѣлые» моряки видѣли въ этомъ желаніе уничтожить подъ благовиднымъ предлогомъ «будущій русскій флотъ обновленной Россіи». Объ этомъ писали въ письмахъ, громко говорили на улицахъ Парижа и Лондона. Англичане были возмущены такой неблагодарностью, но послѣ этого, въ слѣдующей фазѣ борьбы, русскіе «бѣлые» возмущались англичанами, не пожелавшими уничтожать фортовъ нашего Кронштадта и Красной Горки, когда «бѣлые» двигались къ Петрограду.
Однимъ словомъ, съ точки зрѣнія эмигрантской въ дипломатіи Антанты или. не получалось никакой логики или въ ней была опредѣленная логика, клонящаяся къ дальнѣйшему расчлененію Россіи. Въ этихъ разсужденіяхъ не доглядѣли одного, что послѣ войны европейскія народныя массы стали играть въ международной политикѣ болѣе замѣтную роль, нежели то наблюдалось до войны. Ихъ вліяніе стало проявляться въ видѣ того открыто-враждебнаго общественнаго давленія, которое они довольно успѣшно оказывали на свои правительства и парламенты, избранные въ первые дни послѣ окончанія міровой войны.
Обращеніе соціалистическаго конгресса къ міровому пролетаріату, а еще болѣе усталость этого пролетаріата отъ только что закончившейся общеевропейской войны, повели къ тому, что буржуазные верхи въ Европѣ въ отношеніи къ русской гражданской войнѣ разошлись со своими низами самымъ капитальнымъ образомъ. Антогонизирующія теченія были и во Франціи и въ Англіи, но давленіе низовъ на верхи въ Англіи, гдѣ пролетаріатъ во много разъ сильнѣе и относительно численнѣе, чѣмъ во Франціи, временами оказывалось настолько сильно, что спутывало всѣ политическія карты правительства, дѣлая поневолѣ его политику пестрой и непослѣдовательной.
