По мере приближения 1431 года шестидесятидвухлетний папа демонстрировал в связи с Базельским собором столь же мало энтузиазма, как и в связи с собором предшествующим. Вновь он дал понять, что не может идти и речи о его присутствии; своим представителем он назначил кардинала Джулиано Чезарини, дав ему полномочия в любой момент распустить собор, если сочтет, что дело зашло слишком далеко. На деле же он не смог бы приехать, если бы и захотел, поскольку 20 февраля 1431 года скончался от апоплексического удара. Он был если не великим папой, то по крайней мере выдающимся. Он восстановил мир и нормальное управление в своем городе. И вновь над изготовлением папского надгробия работали Микелоццо и Донателло, только теперь оно находилось в Риме, а не во Флоренции, и надпись на нем, TEMPORUM SUORUM FELICITAS («Счастье своего времени»), стала оценкой, которой мог бы гордиться, пожалуй, любой папа.
* * *
Однако эта эпитафия пришлась не по вкусу коллегии кардиналов. Они никогда не любили Мартина. Их возмущало его высокомерие, нежелание слушать их и советоваться с ними, не говоря уже о том, чтобы принимать их рекомендации. В воздухе носилась идея нового собора, и она в большей или меньшей мере заразила всех. Мартин тоже говорил о нем. Но по мере приближения Базельского собора эта идея нравилась ему все меньше. И теперь, перед его открытием, для нового папы, кто бы им ни стал, было чрезвычайно важно продемонстрировать симпатию к реформам, о которых пойдет речь. Все кардиналы, таким образом, решили, что новый папа, кого бы таковым ни избрали, должен оказывать собору искреннюю поддержку, взаимодействуя с коллегией кардиналов, а не находясь в оппозиции к ней, в деле руководства церковью.
К несчастью, дела повернулись совсем иначе, нежели это планировалось. Их выбор пал на венецианца Габриэле Кондульмера, который, в отличие от своего дяди Григория XII, не был аристократом и в молодости провел немало лет августинцем-отшельником на острове в Лагуне. Его карьерному росту (сначала он стал епископом в Сиене, а в 1408 году кардиналом) способствовал откровенный непотизм. И что бы он ни обещал накануне своего избрания, став папой Евгением IV (1431-1447), он проявил столь же мало благосклонности по отношению к предстоявшему собору, как и папа Мартин до него. Действительно, когда 23 июля 1431 года собор наконец открылся, делегатов на нем оказалось немного, и среди отсутствовавших был кардинал Джулио Чезарини, которого Мартин назначил председательствовать. Через шесть месяцев Евгений попытался распустить собор, однако тут он допустил серьезную ошибку. Делегатов было сравнительно мало, однако они все до единого являлись сторонниками идеи соборности и потому наотрез отказались разойтись. Присутствующие объявили, что папа не имеет власти распускать их. Именно они, а не он, являются высшей властью в церкви; и если он не предстанет перед ними и не отзовет свою буллу о роспуске собора, то будет низложен.
Однако Евгений отказался приехать, и только благодаря королю Сигизмунду дело сдвинулось с мертвой точки. Как король Германии и будущий император он нуждался в поддержке как папы, чтобы укрепить свои позиции на севере Италии, так и собора в деле борьбы с гуситами. В мае 1433 года он отправился в Рим, где Евгений короновал его по всем правилам; и в последующие шесть месяцев он трудился над тем, чтобы примирить обе партии, убеждая их умерить свои требования, пока наконец к концу года они не достигли (с большим трудом) соглашения. По сути, оно выглядело как капитуляция папы. Евгению пришлось отозвать свою буллу о роспуске собора и с очень немногими оговорками признать его первенство.
Видя унижение папы, другие его враги в полной мере воспользовались своим преимуществом. Первыми оказались Колонна. Весной 1434 года, разъяренные тем, что им приказали возвратить церкви богатства, которые они получили при их родственнике Мартине V, они устроили беспорядки на улицах Рима; и как раз в это самое время настроенный в пользу собора Филиппо Мария Висконти из Милана отправил двух condottieri (наемных военачальников) для вторжения в Папскую область. Затем, когда Евгений оказался блокированным в городе, римляне вновь восстали и провозгласили республику. Для папы, и без того уже измученного несчастьями, это было уже слишком. Переодетый монахом, но вскоре узнанный и защищавшийся по мере сил под градом камней, он спустился на маленькой лодке по Тибру в Остию и пробрался на галеру, которая доставила его в Пизу. В июне он находился уже во Флоренции, где к нему вскоре присоединились Священная коллегия и курия.
Во Флоренции в качестве гостя Козимо Медичи он оставался следующие девять месяцев, постоянно ведя борьбу со сторонниками собора в Базеле, число которых теперь значительно выросло за счет юристов и богословов из университетов, а настроения с каждым днем становились все более радикальными и антипапскими. В этот момент он мало что мог сделать, чтобы оказать им сопротивление, хотя летом 1436 года он разослал документ, в котором осуждались их претензии, всем христианским правителям[182]. С другой стороны, он добился заметного успеха в восстановлении своих политических позиций. В курии был бывший воин с большим опытом по имени Джованни Вителлески; Евгений заметил его, возвел в сан епископа и направил с небольшими силами в Рим. Энергичный и совершенно безжалостный, Вителлески был беспощаден с повстанцами и быстро восстановил порядок в Риме и Папской области.
Однако собор не изменил своей позиции; дело могло оставаться в прежнем безнадежном положении еще сколь угодно долго, если бы не одно чрезвычайно важное событие — прибытие на Запад византийского императора Иоанна VIII Палеолога.
* * *
Оказавшись перед лицом неумолимого натиска со стороны турок-османов, Византийская империя находилась на последнем издыхании. Мощная военная помощь со стороны Западной Европы представлялась ей единственным шансом на спасение, однако все попытки привлечь ее натыкались на одно и то же: схизму восточной и западной церквей. Только в случае преодоления схизмы объединившееся христианство взялось бы за оружие и начало долгожданный крестовый поход.
Для Иоанна Палеолога на Базельском соборе, казалось, забрезжил луч надежды. Здесь вновь присутствовали представители всех христианских народов Запада; и хотя послы его предшественника Мануила II возвратились из Констанца разочарованными, за минувшие с тех пор пятнадцать лет произошло слишком многое, в том числе очень важное то, что папа неохотно согласился с тем, что византийцы никогда не прекратят настаивать на том, что союз будет достигнут только благодаря собору всех церквей с участием представителей Востока и Запада. На сей раз призыв византийцев, видимо, имел больше шансов быть услышанным.
Однако это означало, что все приходится начинать сначала. И было очевидно, что Базель — неподходящее для этого место. В последние годы случилось слишком много болезненного и неприятного; если и имелись шансы, что на соборе будет достигнут положительный результат, то для этого требовалось сменить место его проведения. Более упрямые из сторонников идеи собора, естественно, возражали — в 1439 году они собирались не более и не менее как объявить папу низложенным и избрать на его место антипапу, но такое возобновление по собственному капризу папской схизмы лишило их даже того скромного авторитета, какой у них оставался, и один за другим христианские народы признали власть папы Евгения.
В идеале император хотел бы, чтобы новый собор состоялся в Константинополе. Однако ему пришлось признать, что в настоящих условиях это неосуществимо. Поэтому он согласился с папой, который остановил выбор на Ферраре, подтвердив, что вместе с патриархом возглавит делегацию империи. Евгений, услышав эту приятную новость, не стал терять времени даром. В сентябре 1437 года одни его легаты были уже в Константинополе и обсуждали детали, а другие вели переговоры с венецианцами о предоставлении кораблей для перевозки византийской делегации из их государства в Феррару. Таким образом, Иоанн Палеолог оставил в качестве регента своего брата Константина и в среду 27 ноября отправился в свое историческое путешествие, взяв с собой примерно 700 человек, в их числе выделялась группа восточных священнослужителей — никогда столь высокопоставленные византийские клирики не ездили на Запад. Среди них находился и патриарх Константинопольский Иосиф II — почти восьмидесятилетний старец, страдавший от болезни сердца, но производивший хорошее впечатление на всех, кто встречался с ним; восемнадцать митрополитов, представители других патриархов — Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского, а также блистательного Виссариона, митрополита Никейского; и дюжина других епископов, в том числе Исидор, настоятель монастыря Святого Дмитрия в Константинополе, который в предшествующем году стал митрополитом Киевским и всея Руси.
