детей, понуждал их строить каменные дома с элементами западноевропейской архитектуры, призывал дворян ездить заграницу учиться военному делу, вынашивал проект освобождения крестьян от крепостной зависимости, проповедовал довольно широкую по тем временам веротерпимость. По словам французского путешественника Невилля, близко сошедшегося с Голицыным, последний «хотел населить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов в храбрецов, пастушьи шалаши в каменные палаты».
Здесь уже — прямой мостик в петровскую эпоху, к великому преобразованию России на европейский лад, когда европейский гуманизм, просвещение, культура станут для русских людей теми новыми духовными скрепами, без которых уже не обойтись. И даже для славянофила Хомякова в 1840-х гг. Европа — это уже «страна святых чудес», неотъемлемая часть русской души.
Когда появилась альтернативная история?
Расхожее мнение гласит: «История не имеет сослагательного наклонения».
Но это не касается исторической науки. Историки сослагают и наклоняют весьма охотно. Более того, они знают, что без этого часто невозможно понять истинный смысл и значение событий.
Не случайно первый в мировой науке опыт «альтернативной истории» находится в той же книге, которую принято считать первым историческим трудом.
Вот эта первая попытка рассчитать ход событий при гипотетическом изменении исходных условий:
«…Я вынужден откровенно высказать моё мнение, которое, конечно, большинству придётся не по душе. Однако я не хочу скрывать то, что признаю истиной. Если бы афиняне в страхе перед грозной опасностью покинули свой город или, даже не покидая его, сдались Ксерксу (речь идёт о походе Ксеркса на Элладу в 480–479 годах до н. э. — С. Ц.), то никто из эллинов не посмел бы оказать сопротивления персам на море. Далее, не найди Ксеркс противника на море, то на суше дела сложились бы вот как: если бы даже и много „хитонов стен“ пелопоннесцам удалось воздвигнуть на Истме (спартанская затея оградить стеной Пелопонесский полуостров на Истимийском перешейке. — С. Ц.), то всё же флот варваров стал бы захватывать город за городом и лакедемоняне, покинутые на произвол судьбы союзниками (правда, не по доброй воле, но в силу необходимости), остались бы одни. И вот покинутые всеми, лакедемоняне после героического сопротивления всё-таки пали бы доблестной смертью. Следовательно, их ожидала бы такая участь или, быть может, видя переход всех прочих эллинов на сторону персов, им пришлось бы ещё раньше сдаться на милость Ксеркса. Таким образом, и в том, и в другом случае Эллада оказалась бы под игом персов. Действительно, мне совершенно непонятно, какую пользу могли принести стены на Истме, если царь персов господствовал на море. Потому-то не погрешишь против истины, назвав афинян спасителями Эллады. Ибо ход событий зависел исключительно от того, на чью сторону склонятся афиняне. Но так как афиняне выбрали свободу Эллады, то они вселили мужество к сопротивлению всем остальным эллинам, поскольку те ещё не перешли на сторону мидян, и с помощью богов обратили царя в бегство. Не могли устрашить афинян даже грозные изречения Дельфийского оракула и побудить их покинуть Элладу на произвол судьбы. Они спокойно стояли и мужественно ждали нападения врага на их землю».
Геродот. История (VII, 139)
География как историческая судьба
Каждым народом владеет свой фатум, и задача историка — раскрыть его.
Фатум России — её пространство.
Поразительные слова Чаадаева о Карамзине (и, собственно, о России): «Как здраво, как толково любил он своё отечество! Как простодушно любовался он его огромностью и как хорошо разумел, что весь смысл России заключается в этой огромности!» (Из письма к А. И. Тургеневу, 1837)
Верно сказано! Я не могу представить себе Россию небольшой страной. Географические размеры России, её размашистые очертания на карте мира — неотъемлемая часть моего восприятия Родины, Отечества.
Ключевский по-своему развил мысль Чаадаева, сказав, что колонизация есть главный факт русской истории. Действительно, в V веке, наполнившем мир грохотом рушащихся городов и империй, стенаниями и воплями избиваемых жертв, славяне (в т. ч. восточные) выступили из исторического небытия. Началось самое длительное и масштабное в истории переселение. Этот мощный колонизационный порыв, зародившийся на заре средневековья на западных границах Русской равнины, иссяк лишь спустя полтора тысячелетия, достигнув берегов холодной Аляски и знойной Калифорнии.
Правда, есть и обратная сторона медали. До сих пор все силы народа уходили на освоение, обустройство и защиту этой необъятной территории. Поэтому культура повседневного жития, быта, как, собственно, и кропотливый труд над созданием оригинальных форм цивилизации всегда оставались на втором плане. Все эти вещи мы обыкновенно берём со стороны и прилаживаем на скорую руку.
Вот почему мы то прирастаем территорией, то теряем её, но никак не можем найти себе место на земле.
Мировоззрение и идеология
Различие между мировоззрением и идеологией носит фундаментальный характер.
Сначала цитата:
«Мировоззрение — нестрогое единство, мыслительная протоплазма личности…
Идеология — система идей, более или менее умело, но всегда нарочито и для известной цели спаянных друг с другом; система мыслей, которых никто более не мыслит. Их принимают к сведению и тем самым к руководству; мыслить их, это значило бы подвергнуть их опасности изменения. К личности идеология никакого внутреннего отношения не имеет, она даже и навязывается ей не как личности, а как составной части коллектива или массы, как одной из песчинок, образующих кучу песка».
(В. Вейдле. «Только в Россию можно верить», 1974 год).
Итак, когда говорят о необходимости для послеперестроечной России государственной идеологии, которая будто бы окажет целительное воздействие на общество, то либо заблуждаются, либо лукавят. Идеология — это всего лишь способ управления массами, не более того, — причём способ мертвящий, убивающий всякую живую мысль, и потому весьма затратный в историческом отношении. Недаром в идеологических (или правильнее — идеологизированных? — впрочем, не суть важно) обществах всегда так плохо с философией, общественными науками и литературным творчеством. А зачастую гонения и запрещения распространяются и на область научно-технической мысли.
Кстати, распространённая в
