Наибольший интерес в здании II представляет живопись по южной стене центрального четырёхколонного зала. Почти в середине этой стены можно увидеть композицию, которую мы назвали «сценой оплакивания». Композиция является центром, около которого объединяются все остальные сцены, изображенные на стенных росписях здания II. Наше внимание прежде всего привлекает несколько необычное архитектурное сооружение типа павильона из дерева и тканей. На горизонтальном круге покоится ребристый красного цвета купол, в свою очередь круг лежит на полукруглых арках, три из которых обращены в сторону смотрящего.
Сквозь просвет арок видно тело умершего отрока с длинными волосами, в головном уборе и с вытянутыми руками. Под телом умершего стоят плакальщицы — в каждой арке по плакальщице; в знак глубокой скорби они рвут на себе волосы. Две из них рвут волосы левой рукой, стоящая у головы отрока — правой. Ниже, у самого павильона, расположена группа людей, одиннадцать фигур. Шесть из них согдийцы, женщины и мужчины, пять — тюрки. Две верхние фигуры из этой группы поддерживают за витые палки самый павильон; по середине между ними одна из фигур несёт в руках кувшин, наполненный, повидимому, благовониями (?). Ниже семь фигур, из которых пять тюрков в шапках-малахаях и два согдийца, выражают свою скорбь: кто тем, что рвёт волосы, а кто ножом: надрезывает уши, точнее, мочки ушей. Поражает высокое мастерство художника в изображении скорби, которая охватила всю группу людей, собравшуюся у тела умершего отрока. Кроме того, художник замечательно отметил и различие в типе лиц — согдийских и тюркских. «Сцена оплакивания» исполнена красками — тёмнокрасной, коричневой, чёрной, белой и др.
Налево от центральной композиции изображены местные богини, принимающие участие в сцене оплакивания умершего отрока. Богини — с распущенными волосами, две из них в лучистых нимбах, голова одной не имеет следов от нимба совсем.
Лицо у богини, стоящей направо, сохранилось лишь наполовину, бросается в глаза одна её особенность — у неё из правого плеча выступают две руки, одна опущена вниз и согнута в локте, другая также согнута в локте, но поднята вверх. У двух других богинь лица сохранились, лучше. Богиня без нимба изображена также стоя, правая рука у нее на груди, левая приподнята. Однако кисть руки не сохранилась. Повидимому, этой рукой богиня рвала в знак скорби на себе волосы. Третья богиня изображена в склонённом положении; в правой руке она держит какой-то предмет, напоминающий опахало. В целом композиция имеет прямое отношение к «сцене оплакивания». Ясно, что богини принимают участие в выражении скорби, которой охвачена группа людей, стоящая у тела умершего отрока. Характерны краски, которыми исполнены богини, — они тёмнокоричневые с введением красного цвета. Сравнивая между собой обе композиции, нельзя не отметить, что выполнены они разными художниками и в разном стиле, быть может они даже разновременны. Не исключена возможность, что сцена с оплакиванием переписана, в то время как изображение богинь оставлено в прежнем виде. Направо от центральной композиции также была изображена какая-то интересная сцена. К сожалению, она очень фрагментирована. Сохранились лишь яркие обрывки, которые дают право высказать предположение, что здесь были в красках нарисованы мужские божества, также принимавшие участие в оплакивании.
Описанные вкратце сцены не могут не вызвать ряда вопросов. Кто умерший отрок? Почему в его оплакивании принимают участие не только люди, но и божества, мужские и женские? Ответить, хотя бы предположительно, на этот вопрос можно, лишь уяснив себе, каковы были религиозные верования согдийцев до прихода арабов и победы ислама. Наиболее распространенной религией в Средней Азии в доисламское время принято считать зороастризм с его учением о борьбе двух начал — доброй и злой воли, пронизывающей все явления мира, — и культом огня. Однако уже давно по поводу среднеазиатского зороастризма крупнейший русский востоковед-историк, больше других сделавший своими работами по истории средневековой Средней Азии, академик В. В. Бартольд высказал следующую ценную мысль в частном письме к Н. П. Остроумову от 13 февраля 1900 года: «Если и в Мавераннахре был распространен зороастризм, то, во всяком случае, особая секта, обряды которой существенно отличались от обрядов правоверных последователей Зороастра».
Теперь, через 50 лет, мы это замечание покойного историка можем полностью оценить. Как увидим ниже, действительно, если сейчас и можно говорить о среднеазиатском зороастризме, то с большими оговорками. До начала VII века в городах Согда большую роль играл буддизм, но уже в середине того же века мы видим буддизм в большом упадке, так что говорить в начале VIII века о нем как о крупкой культурной силе нельзя. Кроме зороастризма и буддизма, в Средней Азии (в первую очередь, в Согде) было распространено манихейство. Последнее, как и зороастризм, придерживалось дуалистического мировоззрения о борьбе двух начал — добра и зла, однако включало и некоторые элементы христианства. Характерной особенностью манихейства было запрещение пролития крови не только людей, но и животных. Основателем манихейства был Мани, не только известный вероучитель III века нашей эры, но и гениальный художник, с именем которого связываются успехи иранской и среднеазиатской живописи.
Манихейство было широко распространено в городах Средней Азии, и в частности в Согде, в среде ремесленников, особенно мастеров живописи, а также среди земледельческого населения. Однако, повидимому, в сельской среде под маской манихейцев скрывались маздакиты, боровшиеся против установления феодальной зависимости крестьян и проповедывавшие отнятие земель у землевладельческой знати и уравнение частной земельной собственности. Христианство в несторианском толке также имело в Средней Азии своих последователей, однако несториан было немного, и главным образом в среде иноземных купцов, преимущественно сирийцев.
Эти четыре религии — зороастризм в среднеазиатском варианте, манихейство, несторианетво и буддизм — не заполняли собой религиозных верований согдийцев. В стране было много местных культов, В городах были храмы идолов, храмы луны, духа неба, духа Дэси, храмы, посвященные отдельным светилам, храмы предков и т. д. Религиозная жизнь народов Средней Азии создавалась и протекала не изолированно, а во взаимодействии с Ираном и даже более западными областями Азии. Стоит всмотреться в согдийский, а также хорезмийский календарь и обратить внимание на названия дней недели и дней месяца.
А. А. Фрейман, лучший знаток согдийского языка, работающий над расшифровкой согдийских документов из замка на горе Муг, опубликовал интересный документ Диваштича, содержащий данные календарно астрономического характера. Согласно этому документу, мы имеем следующие названия дней недели у согдийцев: воскресенье «день Митры, Солнца», понедельник «день Луны», вторник «день Варахрана, Марса», среда «день Меркурия», четверг «день Ормузда», пятница «день Анахиты, Венеры», названия субботы в документе нет, но А. А. Фрейман считает, что это «день Сатурна», как и у персов в Иране. Интересно, что с планетами и местными божествами, мужскими и женскими, связаны и дни месяца. Конечно, названия дней недели и месяца в согдийском календаре отражают в VII–VIII веках далёкое прошлое, уже пройденный согдийцами этап их истории, однако это прошлое жило в Согде не только в языческой среде, но и в среде зороастрийской, манихейской, буддийской и несторианской.
Если взять историю Согда, Бухары и других мест Средней Азии, то можно заметить небезынтересный для нас факт, что на месте храмов, посвящённых светилам, например на месте храма Луны («Мох»)[28] впоследствии возникли храмы огня. Об этих храмах нельзя не сказать хотя бы несколько слов. Ранние арабские историки ал-Мадаини, ал-Балазури, писавшие о завоевании арабами Средней Азии, говоря о языческих храмах, часто отмечают храмы огня. В научной литературе по истории Средней Азии эти храмы огня и трактуются обыкновенно, как храмы зороастрийцев.
Среди среднеазиатских местных культов необходимо также отметить культ умирающих и воскресающих сил природы в образе Сиявуша, которого, по словам С. П. Толстова, можно поставить как среднеазиатскую параллель культам Озириса, Аттиса и Адониса. Культ Сиявуша распространён был больше всего в Хорезме, Бухаре, Согде и, повидимому, в северной Бактрии, т. е. в южном Таджикистане. Представления о Сиявуше в народном сознании пережили большую эволюцию. В начале XI века, когда закончена была знаменитая эпическая поэма Фердоуси «Шах-намэ», Сиявуш — одно из действующих лиц поэмы — выступает уже в образе человека-героя, хотя и отражает в себе не умершие ещё черты божества. На более ранней ступени развития культурной жизни народов Средней Азии Сиявуш был богом, который олицетворял в себе силы ежегодно умирающей и воскресающей природы. Образ Сиявуша прочно связан с Согдом; не случайно и Фердоуси и автор «Истории Бухары» Нершахи, писавший в X веке, связывают его (Сиявуша) в Средней Азии с Согдом и Бухарой. Согласно Нершахи жители Бухары даже в X веке, т. е. уже спустя несколько веков после победы ислама, в день нового года, который у них совпадал с приходом весны, приносили Сиявушу в жертву петуха и пели скорбные песни в связи с воспоминанием об его убиении. Если в X веке, при исламе, память о культе Сиявуша была так сильна, то что же сказать о VII–VIII веках, в доисламское время? Культ Сиявуша, повидимому, был распространён среди местных зороастрийцев и манихеян, не говоря о последователях местных языческих культов, которые существовали не только обособленно, но и в качестве пережитков у среднеазиатских зороастрийцев и манихеян. О культе воскресающих и умирающих сил природы в Самарканде и других местах Согда рассказывает и китайская летопись, приводящая свидетельство китайца Вей-цзе, посетившего в VII веке Самарканд.
