Т.е. этот протокол практически был осуществлен, но не до конца. Наступил 40-й год. Практически Сталин добился всего, что было подписано по секретному протоколу, кроме Финляндии. В это время, пользуясь спокойной для Германии ситуацией, немцы обрушились на Францию. Франция была к 40-му году к лету, к осени разгромлена и немецкие войска вступили в Париж. Ситуация в Европе резко изменилась: теперь Германия практически доминировала в Европе и, кажется, протокол сработал и в пользу Германии. И вот эта ситуация в 40-м году, она поставила вопрос, а что дальше? Что дальше? Советское руководство считало, что дальше все, остановка. И надо осваивать захваченные территории. Немецкое руководство считало, что это только начало. Это только начало. Франция -- это начало. И стало дальше осуществлять свои претензии экспансийные в Европе. Нацелилось на Балканы. Часть балканских территорий была захвачена. Нацелились на Скандинавию и т.д., и т.д. И вот в этих условиях министр иностранных дел Советского Союза Молотов появляется в Берлине. Для того чтобы выяснить ситуацию. Как действовать дальше. Потому что не все условия протокола были осуществлены и аппетиты у советского руководства отнюдь не уменьшились.
Во время переговоров в 40-м году в ноябре в Берлине стало ясно, что пакт Молотова-Риббентропа больше не работает, что он закончился. Пакт Молотова-Риббентропа развел сферы влияния в Европе, когда же Молотов появился в Берлине, то немцы предложили этот пакт расширить и обратить на весь мир, развести сферы влияния в мире. И если советское руководство требовало от немцев, чтобы они согласились на дальнейшее давление Советского Союза на Финляндию, согласилось с усилением интересов Советского Союза на Балканах, в частности в Болгарии, Молотов даже заикался о проливах Босфор и Дарданеллы, об этой мечте, старинной мечте советского руководства пробиться к проливам и сокрушить Турцию. Немецкое руководство ответило на это полным молчанием, это было совершенно немцам не интересно, потому что они сами уже в это время нацелились на Балканы, они сами уже стремились овладеть этими территориями. Им вовсе было не интересно, чтобы Финляндия, которую они считали своим потенциальным союзником против Советского Союза в будущей войне, чтоб она была сокрушена Красной армией. В этом смысле Молотов натолкнулся на глухую стену. Что предлагали немцы? Они предлагали начать экспансию Советского Союза в южном направлении, пробиваться к Индии, тем самым ослабить британскую колонию и нанести удар по Англии. Предлагали, в конце концов, ввести советские войска в Иран, т.е. отвлечь Советский Союз и Красную армию на юг, в те районы, которые, в общем-то, для Советского Союза были совершенно не интересны. И интересы Германии и Советского Союза столкнулись. И было ясно, что компромиссного выхода здесь быть не может, что два крупных, мощных соседа в конце концов столкнулись на общих интересах. Вот вам и сравнение Германии и Советского Союза. Вот вам и сравнение двух тоталитарных режимов. Абсолютно разные подходы не только внутри страны, не только со стороны политического, национального и пр. в своей политике, но совершенно разные подходы и внешнеполитические, совершенно разные понятия о будущей судьбе мира. Немцы хотели делить мир, в Советском Союзе хотели иметь дальнейшее преимущество в Европе и на этом все ограничилось. Молотов вернулся в Москву ни с чем, стало ясно, что война с немцами неизбежна.
Несколько слов я хотел бы сказать о Японии. В то время, когда шли вот эти перипетии дипломатические с англо-французами и немцами, пакт Молотова-Риббентропа заключался, в это время постоянно маячил японский дипломатический фактор. Куда повернет Япония? Япония уже показала себя в 30-е годы как противник Советского Союза. Это бои на Хасане, это очень серьезные столкновения армейские на реке Халхин-Гол, когда будущий маршал Жуков разгромил японские части в Монголии на реке Халхин-Гол. Япония могла пойти двумя путями: либо, помогая Гитлеру, ударить с востока по Советскому Союзу, либо, это было очень сильное лобби в японском правительстве, повернуть оружие на юг, на теплые моря -- на Филиппины, Сингапур, на английские владения на Тихом и Индийском океане и, в конечном итоге, нанести удар по Соединенным Штатам Америки. Чтобы сделать Японию владычицей всего Дальнего Востока и всех теплых морей. Вот эти две тенденции в японском руководстве боролись. И вот, когда был заключен пакт Молотова-Риббентропа, после этого появилось в Москве посольство, представительство Японии для зондирования почвы и ведения переговоров по поводу дальнейших отношений между двумя странами. Как я уже говорил, две тенденции в Японии боролись и постепенно верх брала тенденция не просоветская, но, во всяком случае, тенденция, которая не грозила нападением Японии на Советский Союз с востока, а устремляла Японию на юг, на теплые моря. В конце концов, в ходе переговоров сложных, трудных и тяжелых, в апреле 40 года, за год с лишним до начала войны с Германией, Япония и Россия подписали договор о нейтралитете. Это означало, что если, условно говоря, Германия нападет на Советский Союз, Япония будет в состоянии нейтралитета. В то же время, если Япония столкнется с кем-то на востоке, Советский Союз не окажет военного давления на Японию. Это было в условиях нарождающегося противоборства с Германией для Советского Союза достаточно выгодно. Молотов говорил по этому вопросу: «Пакт дает все необходимое для того, чтобы развязать Японии руки для ее деятельности на юге». Если переводить на русский язык, на простой язык обывателя, это значит, если японцы увязнут на юге в борьбе с Соединенными Штатами, для нас это будет прекрасно. Это значит, японцы не нападут на Советский Союз с востока. Вот о чем мечтали в то время в Кремле, это факт, факт исторический и факт дипломатический, который мы не можем отрицать, плохо это или хорошо. Я думаю, что это не плохо и не хорошо. Это нормальная дипломатия, опять-таки, тайная дипломатия, только сейчас становятся известными вот эти тенденции в Кремле и этот пакт, который действительно был объективно на руку советскому руководству в ожидающейся войне с Германией. События надвигались с калейдоскопической быстротой. Уже весной 41 года было ясно, что Германия нацелилась на войну с Советским Союзом, на границе с СССР увеличилась группировка войск немецких, дивизия перебрасывалась за дивизией. На западном фронте военные действия практически закончились -- Франция была сокрушена, Англия была недосягаема и теперь Гитлер нацелился, используя военный потенциал практически все Европы, в том числе и Австрии, и Чехословакии, и других стран Балканского полуострова и Скандинавии, он собрался направить этот потенциал против Советского Союза. В этот момент как раз встал вопрос о том, как готовиться к войне, как вести эту войну. Здесь есть момент один спорный, дискуссионный, нашим слушателям тоже будет интересно как-то к нему прикоснуться, к этому моменту. Это вопрос, мог ли Сталин нанести упреждающий удар Гитлеру, как об этом многие пишут на Западе идеологи-пропагандисты, или это было невозможно? Или это просто был повод для Гитлера, чтобы напасть неожиданно на Советский Союз.
Дело все в том, что в течение долгого времени Советский Союз исповедовал так называемую наступательную доктрину, об этом я вам говорил. Это была доктрина Фрунзе, доктрина и других военачальников советских. Накануне же войны советское руководство постоянно говорило, что мы должны вести наступательную войну. Мы должны начать с обороны, а дальше перейти в наступление -- драться на территории противника и пр., и пр. Короче говоря, "разгромим врага малой кровью на его территории". Такая была концепция. И вот в этом смысле необходимо обратиться к ряду документов весны 41 года, когда постепенно, постепенно вызревала в советском военном руководстве и в политическом руководстве альтернатива действительно наступательного удара и даже упреждающего удара. Причем об этом противники этой версии и слышать не хотят. Как так, Советский Союз, миролюбивая держава, держава, которая является коммунистической, гуманистической, интернациональной -- и вот такой коварный шаг могла совершить. Я хочу сказать, что никакого отношения, опять таки, к рассуждениям о морали, о гуманизме эта версия не имеет. Речь шла о том, что Советскому Союзу грозит страшная агрессия, кулак немецкой армии, 5 миллионов солдат стояли под ружьем уже под восточными границами. Совершенно очевидно было, что нападение неизбежно. И в этих условиях в мае месяце Жуков и еще ряд военных подали записку Сталину о необходимости, возможно, нанести первыми удар. Направить этот удар на юго-западе. Направить его, в конце концов, на Румынию, отсечь румынскую нефть от Германии, с тем, чтобы лишить немцев нефти, масла и т.д.,и т.д., чтобы немецкая техника задохнулась без горючего. А на западном фронте в районе Белоруссии и Украины сдерживать фронт от наступления немецких дивизий. Есть сведения о том, что на первых порах Сталин начисто отверг этот план, но потом оказалось, что в реальности он начал, начал осуществляться. Началась переброска войск на юго-западный фронт, стали совершенствоваться переброски других частей артиллерии, аэродромы начали разворачиваться. Короче говоря, появилась такая ситуация, когда это могло бы быть, но эта ситуация осложнялась тем, что Красная армия в то время -- и руководство, и хозяйство -- вот к такой превентивной войне, упреждающему удару, наступательным действиям было совершенно не готово. И Финская война это прекрасно показала: ни связи не было, ни организации не было, ни хорошего командного состава не было, потому что старые командные кадры, которые проверены были, скажем, в 30-е годы в в Испании во время гражданской войны, были уничтожены. Тухачевский был расстрелян, Якир, Корк, другие были все репрессированы. Новые кадры еще не поднялись как следует. С кем воевать? С кем совершать этот упреждающий удар? Необходимо было время, но все наши специалисты сегодня, в том числе, и противники вот этого понятия "упреждающий удар", они согласны с тем, что да, через полтора-два года надо было такой удар нанести и можно было бы нанести такой удар. И дело все в том, что только такими путями и таким образом можно было совладать с Гитлером. Таким образом, можно было, упреждая развертывание его частей, можно было замедлить агрессию. Подорвать ее в зачатке. Возможно, тогда бы Красная армия дралась бы не под Москвой в конечном итоге, в 41 году, а где-то на западных границах. Может быть, может быть. Но вся ситуация -- и хозяйственная, и ситуация с командными кадрами, и с опытом борьбы с врагом, это показала Финская война. Это было совершенно, к сожалению, невозможно. Я считаю, что это одна из главных ошибок и просчетов Сталина и руководства страны, что они не сумели подготовиться к этому, не сумели сами этому коварному противнику, этому хищнику, человеку, который плевал на все договоры, на все и вся… что они не сделали этого раньше. И вот это было, конечно, тяжким таким стратегическим, историческим, может быть, просчетом, который восполнить было невозможно. И я полагаю, что в это время как раз и решалась судьбы практически всей будущей войны, поскольку вот такой удар не был нанесен и 22 июня немцы обрушили всю свою мощь на территорию Советского Союза, на западную границу.
